Сигнал бедствия

Мэдисон-авеню — сегодня всего лишь попытка забыть об Адской Кухне и реальности на два-три часа. Стук каблучков отдается от стен пустынного переулка и внезапно обрывается. Ветер треплет светлые волосы, Карен кутается в пальто, на мгновение замирая в попытке уговорить себя, что всё абсолютно так, как должно быть. Марси в прошлый четверг даже повысила на неё голос, пытаясь донести простую истину: — Нужно давать миру шанс, Карен! Нельзя работать целыми днями. Нельзя от всех закрываться! Так больше не может продолжаться. Тебя кроет уже полгода, и чего ты добилась?! Кругов под глазами и увольнения? Может быть, можно уже хотя бы на свидание согласиться, раз уж временно у тебя появились окна в столь плотном графике! Карен устало трёт переносицу, отбрасывая воспоминания, и в усмешке кусает губы. Они с Марси Шталь даже не были подругами, но ту не смутил этот факт, когда Фогги попросил невесту привести Пейдж в чувства. Тот вечер она помнит хорошо: после переезда в Нью-Йорк так сильно напиваться ей не приходилось. Под таким напором сдастся даже камень, и вот прославленный трудоголик «мисс Пейдж» с трудом уговаривает себя не развернуться на полпути до бара, в котором коллега Марси назначил ей встречу. Фогги сказал, что Дэниэл — хороший парень. С каких это пор тебе нравятся хорошие? — Мэм? Тело будто прошивает иглой, Пейдж вздрагивает и поднимает взгляд. Букет лилий выбивает из колеи; она неумело принимает цветы и давит из себя улыбку, проклиная всё на свете. — Можно просто Карен. Они устраиваются прямо у окна за ярко-красным столиком в тон её юбке. Карен усмехается, думая, что застряла в фильме Уэса Андерсона. Правда, из идеального здесь только этот стол, её талия, перетянутая алым кашемиром, и снежно белые цветы. — Что ты будешь? — Дэниэл кажется приятным парнем, который из последних сил пытается не оступиться, чтобы произвести впечатление. Карен раздражает такой типаж. — Двойной виски, — чеканит она и проводит языком по пересохшим губам. В последнее время алкоголь идёт рука об руку с её отвратительным настроением, и Дэниэл не кажется поводом для смены привычек. Мужчина делает вид, что не замечает прогорклой стали в её голосе. — Чем сейчас занимаешься, Карен? Пейдж усмехается: — Затяжной отпуск. Помогаю друзьям с выполнением их работы. В голове мелькает воспоминание о том, когда ФБР просят её отойти к стене и показать руки. Карен Пейдж — профессионально ныряю в дерьмо и иду ко дну вместе с кораблем. Она глушит эти мысли и добавляет: — У нас взаимопомощь. — Я читал твои статьи. На мой взгляд, это превосходная работа. Девушка нарочито кокетливо опускает взгляд, но Дэниэл этого не видит и продолжает разглагольствовать. — Вот только история с Карателем показалась мне странной, — мужчина щурится и кривит ухмылку. Пейдж делает слишком большой глоток принесенного виски, опасно сверкая глазами. Дэниэл ходит по тонкому льду. — Ты пыталась сделать из него героя? Теперь о нём вообще ничего не слышно. Карен поджимает губы, слизывая с них Johnnie Walker. — Моё мнение не обязано совпадать с мнением читателя, — ей хочется думать, что она максимально любезна с новым знакомым и не придётся краснеть завтра перед Марси. — Не мне одному так показалось. Девушка хмурится. Белые лилии мешаются на столике, она откладывает их рядом на пол. Дэниэл делает вид, что не заметил. Блондинка рядом с ним невероятно хороша собой, и он готов простить ей этот жест. Чего он не может понять, так это напряжённого тона её голоса. Карен давит улыбку, пытаясь обелить своё поведение, но выходит из рук вон плохо. — Ты сам не из Нью-Йорка? — Принстон, мэм. Пейдж готова всадить пару пуль ему в сердце, лишь бы заткнулся. Она это умеет, проходили. И не важно, что воспоминания об этом иногда будят её. Но Дэниэл не виноват, он не в курсе, что Карен надламывается где-то глубоко внутри от этого «мэм», оно для неё интимнее французского поцелуя. Он не знает — девушка натянута как струна уже слишком долго. Одно неверное движение может её разорвать. Карен в последнее время плохо справляется с неудачами и совсем уж не умеет управляться с чувствами, которые разрослись внутри, перекрыв дыхание. Пейдж выдыхает и запихивает поглубже накипающую злость: — Лига Плюща? — Каюсь, грешен, — Дэниэл усмехается и подаёт бармену знак повторить напиток для дамы. — Спасибо. Пора сознаться себе, что месяц в таком режиме делает алкоголь зависимостью. Правда, Карен? Зависимость это как раз твоя история с отвратительным концом. — Может что-нибудь перекусишь? У них отменные сэндвичи с индейкой, — молодой человек облокачивается на столик, чтобы быть ближе. Карен по-прежнему для него укрытая за семью замками тайна. Он не может разгадать во взгляде ровным счётом ничего. — Хорошо, — она делает слабую попытку не испортить этот вечер окончательно и взять себя в руки. — Я понимаю, сложно пребывать в хорошем настроении, когда что-то не клеится в жизни. Недавно рассталась с кем-то? Полгода — это давно; она с трудом вспоминает его голос. Да и можно ли расстаться с тем, кто был лишь едва уловимым щитом в каждой дрянной затее, которую тебе хотелось осуществить. Корректировал твои неверные решения, зарабатывая очередной шрам и десяток ссадин. Ты была так глупа, считая, что он просто очередной заголовок к твоей статье. Теперь это кажется эмоцией размером с Альфа Центавра. Ты и не думала, что можешь ТАК, а он этого уже не узнает. — Пожалуй, нет, — Пейдж уводит взгляд, ей хочется уйти, но это будет уже слишком. — Сделай хотя бы попытку не отталкивать, — Дэниэл максимально мягок. Карен неудобно за своё поведение, хмель в её голове открывает не лучшие грани души. Атмосфера в баре душит и будто бы давит к полу. Девушка болезненно морщится, сделав глоток, и тяжело выдыхает. — Я не подарок, Дэниэл. Даже близко нет. Не знаю, что Марси тебе такого понарассказывала обо мне, что ты захотел увидеться, но знай — она безбожно лгала. — Марси сказала, что тебе одиноко. — Вовсе нет. Карен мажет взглядом мимо лица Дэниэла и лишь на мгновение цепляется за внимательный взгляд чёрных глаз. Вон там, во тьме улицы на пару дюймов выше плеча парня, который о чём-то продолжает болтать — и она, как придавленная стихийным бедствием, уже готова кричать «Mayday, mayday, mayday», только никто не услышит. Внутренний шторм треплет душу, заставляя щёки вспыхнуть на мгновение. Это всего лишь прохожий, Карен. Пора завязывать с выпивкой и принудительным одиночеством. Может, просто переспишь с ним, и дело с концом? Но тебе это не нужно, тебе сводит колени от одной мысли о всех чужих синяках и ранах, что ты зализывала и зашивала. Ты хочешь увидеть и просто поговорить, слушать размеренное дыхание подле тебя на скамье, видеть обнаженную душу. Тебя ломает так, что все прошлые увлечения кажутся детскими и глупыми. Пейдж отвлекается на принесённый сэндвич, но кусок встаёт где-то поперёк горла, и ей приходится сделать новый обжигающий глоток. — Ты вовсе не помогаешь мне, — мужчина смотрит с досадой. — Прости, Дэниэл. Не лучшая была идея приходить сегодня сюда. — Это уж точно. Неудивительно, что тебя давно никто не трахал, Карен Пейдж. Момент, когда пай-мальчик срывает свою маску, кажется ей забавным: она пьяно смеётся, следя за тем, как он обиженно кидает оплату по счёту на стол и уходит. С глухим ударом входной двери за Дэниэлом к горлу подкатывает разочарование. Разве не этого ты хотела, Карен? Девушка бросает взгляд на цветы. Несчастные лилии затоптаны её собственными каблуками. Белоснежные лепестки смешаны с грязью. Пейдж отпихивает их в сторону, делает последний глоток виски и идёт к выходу. Она ныряет в прохладу Нью-Йорка с молитвой о том, чтобы какой-нибудь наёмник Уилсона Фиска нашёл её и выдернул жизнь из этого прогнившего тела-клетки в отместку за протеже, в отместку за то, чем они с Мёрдоком занимались долгое время. Сегодня как-то по-особенному её не тревожит происходящее. Она всё ещё помнит, что есть много людей, которые могут искать её, чтобы отомстить, но ничего не чувствует от этого осознания. Губы вздрагивают в кривой ухмылке на мгновение. Шумный муравейник кружит вокруг неё, неоновые вывески причиняют боль глазам, и Карен сворачивает в один из переулков, где слышны только завывающий ветер и стук каблуков. О том, что за ней движется тяжелая поступь, она не задумывается. Сегодня девушка достигла точки, когда уже все равно. Хуже уже не будет. Асфальт под ногами то и дело покачивается из сторон в сторону, но, когда Адская Кухня проглатывает её целиком, становится намного легче. Грязные мысли ползут в голову, будто старые приятели. Ещё несколько домов — и ты сможешь взять немного дури на вечер. То, что нужно, чтобы добить себя. Внутреннее «я» ликует от собственной беспомощности, покорно поддаваясь слабости. Девушка издали замечает бегунка: с ним у неё разговор короткий. — Обещаю, крошка, это лучшее, что ты сможешь достать в Нью-Йорке. Не пожалеешь. Его сальный взгляд вызывает рвотный рефлекс, Карен напряжённо смотрит в ответ. — Сколько? Мужчина показывает на экране мобильного телефона нужную сумму, девушка послушно кивает. Мысль о том, что это её последние средства, ничуть не тревожит. Руки путаются в сумке в попытке найти деньги, но когда всё-таки чертова бумажка находится, её мягко останавливают, оттесняя от продавца. — Приятель, ей это не нужно, — почти забытый голос опасно спокоен, она лишь нутром чует его недовольство, и тело скручивает от стыда. Тепло окутывает со спины, разрастаясь обжигающими всполохами. Сильная рука обнимает за плечи, Карен забывает сделать вдох. — Чёрт, — она до крови закусывает губу и не смеет обернуться, лишь поддается напору и проходит мимо недоумевающего барыги. Ладонь, касающаяся её, жжёт насквозь, нос забивает запах мужского парфюма, это сбивает с толку. Раньше он пах только кровью и порохом. Ей хочется что-то сказать, но мелкая дрожь сковывает, а ноги с трудом слушаются. Когда он абсолютно верно приводит её к квартире и без труда открывает дверь ключом из её сумки, она почти не удивлена. — Карен, — тихий шепот куда-то в макушку режет её без ножа. Не галлюцинация. Живой. Настоящий. Здесь. — Полгода, Фрэнк, — она оборачивается, но боится открыть глаза и не увидеть никого. Кожей чувствует — он стоит так близко, что жар его тела пьянит ещё больше, чем этот дрянной виски. Мужчина тянет руку к её лицу, и Карен готова взвыть от боли, когда встречается взглядом с тёмной бездной. Фрэнк совсем не изменился, только на лице теперь ни единого синяка или ссадины. Будто не было всей той боли, с которой жить теперь до самого конца. — Я не мог вернуться раньше. Глядя на её подрагивающие приоткрытые губы, он мгновенно глушит мысли о том, что не собирался возвращаться. Каждое его действие в прошлом кричало Карен: «Держись от меня подальше!». Она не слушала и сбежать пришлось самому. Касл хотел для неё другой жизни, думая, что Нью-Йорк остался в прошлом. Самообман рухнул, едва его ноги коснулись земли Большого Яблока. Фрэнку вдруг стало плевать, он не захотел оправдываться даже перед собой за то, что вернувшись и зная, что Билли Руссо на свободе, он будто оглушенный следовал туда, где мог что-то узнать о Карен Пейдж. Три долгих дня ему понадобилось на то, чтобы увидеть достаточно и найти силы подойти. И вот теперь он едва понимает, что может сказать ей. Они ничего друг другу не должны, но в то же время, он чувствует, как силы окончательно покидают её. Чувствует, что нужен ей. Карен криво усмехается, и слёзы скатываются по щекам, смазывая макияж. Ей кажется, что сердце сжалось до размеров горошины. Она хочет хорошенько ударить его, но выходит лишь пьяная пощечина, которую Фрэнк едва ли чувствует. Боль в её глазах куда более осязаема. Он перехватывает руку, но Карен выдергивает её с остервенением, чуть отшатываясь назад. — Держись от меня подальше, — Карен закусывает губу. Завтра она пожалеет о том, что была так неприлично пьяна. Но сейчас Пейдж не ощущает стыда за эмоции, которые так долго глушила, пытаясь выбраться из плена мыслей о Фрэнке Касле. Между ними искрит так, что больно смотреть. Мужчина тяжело выдыхает и делает шаг назад, давая ей время. Ему не нужно объяснять, что между ними одни прикосновения и взгляды, но Карен стала его частью, которая преследовала везде, куда бы ни шёл. Она опаснее любого больного ублюдка, одним взглядом способна разрушить всё то, что сама так трепетно оберегала, на куски измолотить сердце, которому и так, похоже, недолго осталось. — Я думала, что тебя больше нет. Ты исчез, — голос её ломается на половине фразы; сама Карен сломалась уже давно. — У меня не было выбора. Я хотел сделать хоть что-то правильно. Фрэнк не шевелится, он знает, что кроме неё у него не осталось ничего, как бы он ни старался привязаться к кому-то ещё — люди ускользали сквозь пальцы, растворяясь в других городах. Карен жгла сердце, даже когда ему до одури хотелось трахнуть хоть кого-то, чтобы не видеть глаза жены во сне. Каждое утро ему страшно хотелось не помнить имени Карен Пейдж, когда он брал газету и не видел её статей. Что это за чувство, которое тянуло его сюда, он слабо понимал. С Марией всё было по-другому. Мужчина не отводит от Пейдж взгляд. Она устало облокачивается на дверь. Карен кажется ему совсем девчонкой, невзирая на чёрные тени, залёгшие под глазами, и запах алкоголя, витающий в воздухе. — Мне тебя не хватало, — сказать то, о чём думалось на протяжении полугода, оказалось не так уж и сложно. Она обнимает саму себя, тонкие пальцы мнут ткань блузки. «Я чуть не сдохла без тебя» — мысль душит, но Карен учится дышать заново. — Я бы хотел обещать, что этого не повторится, но мы всегда говорим друг другу правду. Фрэнк всё же решается сделать шаг к ней навстречу. Она срывается и льнёт, как ребенок. Сейчас всё совсем не как раньше: год назад Карен сидела и с интересом разглядывала его, улыбаясь и тихо ликуя где-то в душе. Сегодня Пейдж едва ли не рассыпается в его объятиях. Это диагноз, Карен! — Тебе нужно поспать. Девушка упрямо мотает головой, не желая отстраняться. — Я не уйду сегодня. Останусь до утра, и мы поговорим. Пейдж впивается ногтями в ткань его куртки, ей невыносимо страшно от сбивающего с ног чувства, которое дарит эта близость. Воздуха давно перестало хватать, но она не в состоянии сделать шаг назад. Фрэнк зарывается пальцами в светлые волосы и едва ощутимо касается губами разгоряченного виска. Чувство нежности к девушке кажется ему неправильным, но бесконечно родным. Фрэнк баюкает её в объятиях, будто ребёнка. Сегодня «Я сама могу за себя постоять» не срабатывает. Он видел, как она едва не загнала себя в ещё больший капкан, и с трудом сдержался, чтобы не убить того наркодилера. В голове отчетливо встало воспоминание о дорогом Дэвиде «я-всё-понимаю-лучше-тебя» Либермане. «Кто она тебе?» Фрэнк сильнее сжимает девушку в объятиях, даря Карен чувство защищённости. Она важна. Этого достаточно, чтобы понимать, что он никогда больше не сможет «уехать навсегда». Навсегда получится только умереть. Касл немного отстраняется, чтобы привлечь её внимание. — Я не буду уговаривать. Ты устала и, к тому же, чуть не довела парня до нервного срыва, — голос звучит мягче, чем обычно. Карен готова поспорить, что Фрэнк умеет мурчать. — Ты следил за мной, — она даже не спрашивает, всё и так ясно. Девушка устало поднимает голову, чтобы ещё раз заглянуть в его глаза, и улыбается, заметив смущение. Мир за спиной Фрэнка Касла размывается нелепыми пятнами, и она думает, что выпила слишком много. Тёплое дыхание заставляет щёки пылать огнём; Карен облизывает губы и пытается сосредоточить взгляд на лице Фрэнка, но выходит крайне плохо. — Поговорим обо всем завтра. Карен хочет в очередной раз запротестовать, но он подхватывает её на руки и осторожно относит в спальню. Последнее, что она чувствует перед тем как провалиться в сон — это мягкая подушка и тёплая ладонь на плече. Ей чертовски этого не хватало.