шёпот листьев на ветру

Quand soudain, je me retourne, il se recule, Et la foule vient me jeter entre ses bras...

Винда Розье рушила все стереотипы одним только взглядом. Она была француженкой, и как многим казалось, именно поэтому она была так мила, нежна и утончена. Она, словно бабочка порхала среди пышных цветочных клумб и сияла, как луна на ночном небосводе. Такая невесомая, невероятно обходительная и совершенная во всех смыслах. На светских приемах у неё не было отбоя от кавалеров: практически каждый юноша мечтал потанцевать с ней и преподнести бокал сладкого вишневого пунша. Винда лишь снисходительно улыбалась и кивала. Из всех её воздыхателей мало кто замечал, что под взмахом её темных длинных ресниц скрывалась некая тайна. Тайна, которую мало кто способен разгадать. Геллерт же, увидев Розье в первый раз, сразу для себя отметил, что она обладала исключительной красотой. Несмотря на свою холодную натуру, чувство прекрасного не было ему чуждо. И ещё интуиция никогда не подводила его. Только-только встретившись с взглядом серо-голубых глаз, в которых заплясали зародившееся искорки интереса, он понял, что такая мадемуазель необходима для осуществления его планов. Они танцевали и шлейф её платья скользил по полу, слегка шурша, а на локонах отражался свет канделябров. От речей Винды веяло холодком и некой предосторожностью, словно она видела скрытый подвох, но отчаянно хотела узнать то, что сумело оживить её скучающую натуру. И Геллерт её прекрасно понимал, чувствуя, как уголки губ непроизвольно дернулись вверх. Он наблюдал за тем, как смоляная прядь, выбившаяся из прически, колыхалась в такт их движений, отмечая про себя, что за всеми этими вежливыми фразами кроется некий потенциал. Винда, определенно, была очень умна, но не спешила выдать все свои козыри при первой же беседе, суть которой была совсем пустяковой: обсуждение никудышного спора и грядущих перемен. — Несмотря на столь короткую беседу, вынужден признать, что мне было приятно говорить с вами, Винда, — Гриндевальд почти усмехнулся, заметив нотки удивления в её глазах. Она явно не ожидала, что он так фамильярно назовет её по имени и попутно заправит ей за ухо шелковистую прядь. — Уверен, мы ещё встретимся. Они действительно встретились спустя несколько дней. А затем ещё и ещё. Геллерт даже начинал думать, что задержатся в Париже было не такой уж и плохой идеей. Откровенно говоря, городок ему совершенно не нравился, ни говоря уже о самих жителях, исключениями были разве что Нотр-Дам и общество Винды, да ещё нескольких волшебников. В тот вечер они обсуждали политику на балконе, освещенном огнем сияющих звезд, что усыпали ночное небо, заполонив его настолько плотно, что можно было свободно обходиться без фонарей. Удалившись ото всех Геллерт и Винда наслаждались мимолётным спокойствием. Прохладный вечерний воздух приятно холодил кожу; Геллерт лениво разглядывал полупустой бокал шампанского, слегка скривившись: он предпочитал больше коньяк и ещё ему хотелось закурить, но последнюю сигарету он благополучно выкурил по дороге до особняка семейства Розье. Мистер Розье устраивал прием для достаточно узкого круга, но Винда сумела уговорить отца пригласить и Гриндевальда. Маг не знал, как ей удалось так умело уговорить своего старика: мистер Розье его терпеть не мог. И вряд ли одного очарования и просьбы, исходящий из уст любимой дочери, хватило бы для того, чтобы изменить его решение. Однако Геллерт все же находился здесь, а значит, Винда, определенно, обладала даром некого убеждения. Когда он снова взглянул на неё, она, оперевшись об стену, поправляла перчатки. Так медленно, но все равно чересчур утонченно. Она была аристократкой, и каждое её движение подтверждало этот факт, но в отличие от других девиц, что встречал Геллерт, она почему-то совсем не раздражала его, а все потому что была совсем не наивна и не летала в облаках. Как-то Винда обмолвилась с ним о своем возможном и скором замужестве, Геллерт лишь по одной интонации её голоса уловил скрытое негодование послушной дочери. Винда ценила и любила свою семью, но ей давно уже пора было научиться делать то, что хотела она. И Гриндевальд не понимал, ради чего она все терпит. Да и не особо стремился понять: его родители умерли рано, поэтому он совсем не испытывал чувства тоски и уж тем более привязанности к ним. Из зала донеслись отголоски веселой праздничной мелодии, наверное, пришло время вальса, а затем эти звуки сменил мелодичный голос Розье. — Да, вы, пожалуй, правы в своих рассуждениях, месье Гриндевальд, — Геллерт внимательно слушал её, отмечая, что политическая беседа приобрела какой-то философский характер, но он был совсем не против такого стечения обстоятельств. — Но порою благая цель может и к бездне привести, вам не кажется? Ведь хаос частый спутник таких перестроек в обществе... Она по-прежнему продолжала обращаться к нему исключительно на «вы» и не слова не говорила про его фамильярность и дурные манеры: Геллерт практически всегда обращался к ней по имени, а иногда и вовсе невзначай называл «дорогая». — Дорогая Винда, в ваших словах есть доля правды, — лукаво подмечал Гриндевальд, нарочно сократив расстояние между ними. Они стояли друг напротив друга, и до мага доносился аромат духов Винды. — Но если захотите, то я могу открыть вам иной путь, посвятив в свои тайны, — он взял ее ладонь, преподнес к губам и поцеловал. Ему показалось, что он на миг запьянел. Геллерт совсем не должен был проявлять такую галантность: всё-таки он не один из числа её пустоголовых воздыхателей, да и не очарован ей вовсе, ценность для него представляют лишь её таланты, которые можно умело использовать в дальнейшем. Однако сегодня был решающий вечер, который должен был расставить все точки над «i», показав во что же всё-таки выльется их знакомство, и Геллерт не мог допустить ошибки. Он знал, что она захочет. И она захотела. И сразу же через два дня покинула с ним Париж, довольно легко распрощавшись с родным городом, но довольно болезненно в первые месяцы пережив расставание с семьей. Однако кровоточить ране не дала бурная деятельность. Винда окунулась в неё, как в омут с головой, и совсем не жалела о своем решении. С момента их знакомства прошло достаточно времени. Винда, променявшая свой дом на идеалы Геллерта, шествовала с ним под руку и стояла всегда рядом во время очередного митинга или собрания. В отличие от других последователей Винда предпочитала называть его «господин Гриндевальд», а в особые моменты, когда они находились наедине просто и коротко «Геллерт», глядя прямо в глаза, с идеально ровной спиной даже тогда, когда он пребывал в скверном настроении. Розье умело дополняла все его планы, всегда могла подобрать нужное заклинание и очаровать одним лишь жестом любого молодого (да и не только молодого) волшебника, который мгновенно решался пополнить ряды сторонников Гриндевальда и все из-за мимолетной, адресованной в его сторону улыбки. Однако для них она продолжала оставаться недосягаемой и отстраненной, закрытой за своей аристократической маской и загадочной улыбкой. Винда так и не избавилась от французского акцента и, даже когда старалась говорить серьезно и строго, Геллерт невольно усмехался. — Вы опять за свое, господин Гриндевальд, — возмущённо сказала Розье, заправляя прядь волос за ухо. Он лишь выдыхал струйки дыма. — Вам не стоило одному отправляться за этим артефактом, можно было послать кого-то или... — она прервалась, словно осознав, что пересекает границы позволенного. — Взять тебя с собой, — закончил за неё Геллерт, улыбнувшись. — Но ты нужна была мне здесь, дорогая. Он не часто улыбался так... искренне. Иногда она поражала его своим беспокойством, словно ей действительно не было бы плевать, если бы с ним и правда случилось что-то. Винда всегда вызывала в его душе уважение тем, что верила в его миссию, в его идеалы, а главное в него самого. Розье разделяла его взгляды, жила этим и в её глазах загорался неистовый огонек, когда она слушала его. Порою Геллерта льстило подобное отношение. Он знал, что в отличие от многих других, готовых лишь выслуживаться, крутиться на задних лапках по каждому его поручению, подобно послушному псу, и раболепствовать ради собственной выгоды, именно Винда оставалась с ним ради общего блага. Гриндевальд и вовсе иногда ловил себя на мысли, что Розье невозможно было бы управлять, если бы она не верила в то, что его цель стоит всех этих жертв. Что-то подсказывало Геллерту, что она с ним до конца. И она его не предаст. Иногда он думал, что Винда и правда рушила все стереотипы. Ведь за исключением свободы в её золотой клетке было все, что нужно волшебнице из знатного рода для её счастья и благополучия семьи. Винда могла бы стать женой какого-нибудь чистокровного министерского сноба и встречать его каждый вечер холодной учтивой улыбкой. Навещать мать по утрам и пить вместе с ней кофе на балконе, прогуливаясь по саду, они обсуждали бы политику, разные светские слухи и разборки. Девушка могла бы купаться в роскоши, вместо того, чтобы всюду следовать за опаснейшим преступником современности, она могла бы сменять одни бриллиантовые украшения на другие, но ей по душе больше было жемчужное колье, с которым Винда практически не расставалась. А ещё она могла бы быть хозяйкой дома, давать распоряжение домовикам и рассылать приглашения на вечера, что непременно устраивала бы по пятницам. Но вместо этого она прекрасно смотрелась в Альпах среди моря бескрайних снегов. Когда её локоны были распущены и свободно струились по плечам, позволяя россыпи снежинок танцевать на них особый танец, Геллерт думал, что она чертовски красива, но, конечно же, не говорил ей об этом в слух. И глядя на нее такую, с раскрасневшимися от мороза щеками, он думал, что сделал правильный выбор, когда забрал её с собой. Их беседы уже давно успели превратиться в некое таинство, а сама Винда стала неотъемлемой частью жизни Геллерта. И когда она целовала его, отстраняя кальян в сторону, Геллерт чувствовал себя просто счастливым, позволяя на несколько часов забыть о всеобщем благе, и жадно прикасался к её губам в ответ. — Я скучала по тебе, — произнесла Винда, положив голову к нему на плечо. С момента его возвращения прошло несколько дней, и она практически перестала сердиться на него. Её смоляные волосы тут же опустились рядом, словив на себе лунные лучи, проскальзывающие сквозь штору. — И волновалась, не нужно было отправляться в Нью-Йорк одному. — Но теперь-то я снова здесь, — невозмутимо отозвался Гриндевальд, услышав тихий вздох. — Теперь ты здесь, — повторила Винда, погладив тыльной стороной ладони его щеку, покрытую щетиной. — И тебе не помешало бы побриться, Геллерт. Перебирая её локоны, Геллерту казалось, что Винда напоминает розу. Она была красива, но, как и у каждой розы, у нее были свои шипы: острые и опасные. И она уколола его в самое сердце: растопила лёд. «Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет», — вспомнилось ему, но как ни странно, он почувствовал лишь запах яблок и тихо усмехнулся, прижав спящую Винду ближе к себе. Геллерт думал, что в его жизни не будет места привязанностям, порождающим лишь одни проблемы и слабости, но Винда Розье разрушила и этот стереотип. С этими мыслями он и сам задремал, отправившись в мир Морфея.