шёпот листьев на ветру

Иногда ей хотелось потеряться. Спрятаться. Хоть за шторкой, совсем как маленькой девочке, что заигралась в жмурки. Куинни, надломленная глубоко внутри, учившаяся прятать все тоcку и боль за дежурными улыбками, в Нурменгарде так и не удалось прижиться. Слишком уж быстро сказка со счастливым концом, где ей отведена революционная роль принцессы-рыцаря, стала рассыпаться, как корешок ветхой книги. Куинни верила словам Гриндевальда, который мастерски нашел все ее слабости и сыграл по ним, как по струнам изысканного инструмента, но всплеск ложной надежды быстро погасил свой фитиль. Куинни надеялась на поддержку Винды, такой какой-то неземной истинной леди, которую сочла за подругу. Она помогла ей в Париже и потом, несмотря на напряженные взаимоотношения в первые месяцы в Нурменгарде, играла в ее судьбе не меньшую роль, чем сам Гриндевальд. Но только Куинни слишком поздно поняла, что один черт только ведал, что творилось у элегантной француженки на уме. Куинни часто хотелось плакать, когда она оставалась наедине с собой, в отведенной ей комнате. Личные апартаменты напоминали ледяную ловушку, в которую она, глупышка, сбежавшая из страны вечного лета, угодила по собственной воле. Куинни ведь привыкла, что сильной всегда была Тина. Она знала, как правильно поступить и тащила на себе непосильный груз ответственности. Младшая Голдштейн во всем хотела быть похожей на нее, такую решительную и смелую, а в итоге взяла и сделала все с точностью, да наоборот. Единственное полезное, чему она научилась в Нурменгарде, оказалась суровая правда, о которой раньше Куинни и слышать не желала. Куинни постепенно, будто обдавали холодной водой, которая отрезвляла, раскалывала розовые очки. Пусть она и слышала мысли других, страдала, когда внезапно вторгалась в чужое пространство и узнавала не предназначенные для ее ушей секреты, все равно продолжала верить, что в большинстве своем все люди хорошие. Даже когда отступались, совершали ошибки. Ведь в жизни каждого могла начаться черная полоса. — Ты наивная, сестрёнка, — говорила ей Тина, когда они учились в Ильверморни. Но Куинни слишком поздно вняла ее словам. Так Геллерт Гриндевальд со своей революционной песней и речами ради общего блага медленно превращался в ее глазах в опытного ненасытного лжеца. Ведь прошел год, а счастливая жизнь с Якобом так и не приблизилась. Куинни, наоборот, собственными руками отдалила от себя любимого, возвела вокруг них непреодолимые баррикады. Ей осточертела и работа. В начале поручения были ничтожно простыми и в какой-то степени нелепыми. Но когда считка чужих мыслей вошла в бесконечный круг, Куинни едва хватало сил отделять «чужое» от «своего». Ее спасало только увлечение любимым делом. Готовить, как ни странно, было разрешено. Абернети по несколько раз наведывался к ней на кухню за лишней порцией яблочного штруделя. Винда тоже заходила на чашку чая. Куинни раньше радовалась ее компании, но потом стала теряться в догадках. Было ли Розье, посвятившей всю свою жизнь идеям общего блага, тоже порою одиноко в стенах Нурменгарда? Нуждалась ли она в дружеской поддержке? Ведь один раз она помогла Куинни, когда та успела отчаяться, съедаемая тоской. Или причина общения с Куинни крылась в простой проверке? Конечно, сейчас Гриндевальд практически не уделял ей внимания, и у Винды не находилось поводов для ревности. Это раньше она смотрела на Куинни так, словно желала прожечь взглядом. Однако Куинни не покидало ощущение, что Розье к ней относится с осторожностью, словно желая подловить на чем-либо запрещенном. — Куинни, ты лишаешь цвергов работы, — отмечала француженка. — Ещё чашку чая. Куинни и впрямь чувствовала некое родство с цвергами. Только отличие заключалось в том, что эти волшебные трудолюбивые существа стали узниками по доброй воле и нашли счастье здесь, а она, Куинни, нет. Надо было сопротивляться соблазну. Ведь даже у Криденса, надломленного мальчика, нашелся внутренний стержень, а она, глупышка, очень быстро поверила. Куинни слишком долго думала обо всем произошедшем с ней. Образ Нурменгарда — оплота, где рушились вековые старые устрои, на которые ополчилась Куинни, рушился на глазах. Она считала, что придя сюда, найдет единомышленников, однако большинство последователей Гриндевальда интересовала власть и личные блага. Встречались, конечно же, и те, кто разделял его взгляды и свято верил в идеи, но их было в разы меньше. Куинни, будто раздвоилась, как сломанная чашка, что пытались склеить. Уцелевшая половина раскрывалась, когда она оставалась наедине с собой, а другая, расколотая, со всеми остальными. Куинни училась играть и улыбаться без стоящего повода. Этому способствовало общение с Виндой. В попытках скрыться под маской и подстроиться под всеобщую систему, Куинни поняла, что по-настоящему повзрослела, лишь попав сюда. До этого она во всем полагалась на других, привыкшая плыть по течению в своем розовом нежном мире. Ей даже скоропостижный брак с Якобом виделся, как прихоть. Она не переставала любить Ковальски, но лишь сейчас поняла смысл суровых предостережений Тины, когда та говорила, что это опасно и в первую очередь для него. Законы суровы, но наплевав на них, Куинни поступила эгоистично в первую очередь по отношению к Якобу. Милый, нежный и ранимый Якоб. Мечтатель-идеалист, в чьи объятья она стремилась все сильнее с каждым новым днём. Встреча с ним была сродни глотку свежего воздуха, весточке от весны, что не стремилась протянуть Куинни спасательные объятья. Когда небольшая группа последователей Гриндевальда должна была отправиться в Америку, Куинни, не теряя возможности, напросилась вместе с ними. Винда смотрела на нее испытывающе, словно ожидала, что Куинни, в последнее время мало проявляющая инициативу, подробно объяснит причину своего рвения. Куинни разглаживала складки на юбке, подбирая слова. — Хочу быть полезной, — она робко улыбнулась, — От меня сейчас мало толку. — Как любезно с твоей стороны, Куинни, — Винда будто и правда поверила ей. По крайней мере, так оставалось надеяться Куинни. Куинни старалась пускать пыль в глаза, соответствовать поставленной цели. Она не только вместе с остальными распространяла нужные агитационные листовки, но и помогла считать информацию с одного влиятельного лица. Было не трудно, мужчина не видел в ней подвоха. В конце Винда даже снисходительно улыбнулась. — Твой дар стал намного лучше, — произнесла Розье, но после с намеком добавила, — Хорошо, что ты не совершаешь ошибок, Куинни. Второе предупреждение не могло остановить Куинни. До отъезда оставалось несколько часов, и ноги сами повели ее в булочную Ковальски. Родная вывеска, от которой защемило сердце. Куинни остановилась, не веря, что впервые за долгий год, она стояла в самом дорогом для нее месте. «Якоб, должно быть, сделал ремонт», — первая мысль, проскользнувшая в ее голове, когда дверная ручка скрипнула. Ворох воспоминаний опутал ее, подобно дьявольским силкам. Она отчётливо видела силуэт Якоба за прилавком, когда пришла к нему после их первого совместного приключения. Куинни помнила, как приходила потом каждый день, и они делились рецептами, заново узнавая друг друга. Их свидания в свете фонарей и томные поцелуи на прощание. В глазах застыли слезы. Неужели она сама отказалась от всего этого? Отчаянно желала бороться за них, а сама отказалась! Стала пустой и никчёмной... Далёкой от прежней жизни. Мерлин, как ей недоставало той былой своей воздушности, лёгкости. — Детка! — Якоб появился, словно из ниоткуда, — Куинни, это правда ты? Как? Ты ушла от них? — родные руки стирали ее слезинки, — Дорогая, скажи, что это не сон. — Ах, мой милый, мой дорогой, — Куинни склонилась к нему на плечо и по-детски расплакалась, — Лучше бы, все, что случилось, было сном, дурным, а то, что ты рядом — настоящим. Ей казалось, что она болтала разную околесицу. Якоб усадил ее за стол и разлил по чашкам вкусный чай с бергамотом. Штрудель не лез в горло, но отведав несколько кусочков, Куинни опять захотелось плакать. Лицо Якоба по-детски доброе и ясное взирало на нее с такой теплотой, что она чувствовала, вот оно, наступающее исцеление. Якоб говорил столько всего, что она с трудом могла сконцентрироваться. Он винил себя, рассказывал, как переживала Тина, что они все разыскивали ее и пытались выйти на связь, но попытки в большинстве своем оканчивались провалом. Куинни слушала нежные, так необходимые ей слова любви, и наполнялась силой. — Детка, мы тебе поможем, слышишь? — Куинни заметила, что чашка Якоба опустела. Значит, время у них вышло. — Куинни? — Я тебя люблю, милый, — она потянулась за чайником, разливая еще заварки, — Но спасти себя я должна сама. Маленький флакончик со снотворным, который она взяла с собой на случай, если их встреча удастся, мелькнул из-под рукава платья. Куинни ласково улыбнулась, проведя пальцами по щеке Якоба. — Попробуй чай, милый, — Куинни и сама пригубила, допивая свой, — Он очень вкусный. — Конечно, — Якоб сделал глоток, — Но почему ты не говоришь мне, как ты? — Счастлива, сейчас особенно, — Куинни переплела с ним пальцы, дожидаясь пока зелье подействует. — Я же с тобой. Постепенно Якоба стало клонить в сон, Куинни дождалась, пока его голова не опустилась на поверхность стола. Она, медленно встав, прильнула к макушке, оставив быстрый поцелуй. Прибрала чашки и тарелки, ловко избавилась от следов своего присутствия, поставив на стол бутылку земляничного вина. Было жестоко так поступать с Якобом, но никто не должен знать, что она осмелилась навестить возлюбленного. Это слишком опасно, а свои ошибки надо преодолевать самой. Куинни наспех надела пальто и вышла из пекарни, натыкаясь на Винду. Вуаль скрывала лицо парижанки, окутывая ее загадочным шлейфом, и Куинни в начале понадеялась, что обознались. Но тщетно. Розье нарочно поджидала ее в переулке. — Ты считаешь меня идиоткой? — Винда придержала ее за локоть, — Куинни, пора уже решить на чьей ты стороне. — Но я с вами ради любви к нему, — вырвалось из уст Куинни, — ради нашего счастья. В серо-голубых глазах Винды вдруг мелькнуло какое-то молчаливое понимание. Куинни знала, что ей не чуждо это чувство, что она умеет заботиться кое о ком, вспомнив, как застала их с Гриндевальдом в библиотеке. Но, разумеется, своими познаниями Голдштейн не стала делиться. Себе дороже, тем более во взгляде Винды опять мелькнул лёд. — Идём, нам пора, — Розье достала палочку, и Куинни последовала за ней. — И больше никаких глупостей. Куинни абсолютно не волновало то, что ей выскажет Гриндевальд после рассказа Винды. Ведь она осуществила свою давнюю мечту: одним глазком посмотрела на Якоба. Будь, что будет, а если ей повезет, уж она найдет способ спасти себя. Куинни все для себя решила.