Опять он падает, чудесно молчаливый, Легко колеблется и опускается… Как сердцу сладостен полет его счастливый! Несуществующий, он вновь рождается…
Сколько себя помнила Винда, она всегда любила снег. В Париже его выпадало ничтожно мало, и он успевал быстро растаять. Бывали редкие счастливые случаи, когда белый пушистый покров задерживался, но их можно было по пальцам пересчитать. В Шармбатоне директрисе нравилось преображать школьный двор, прибегая к разным морозным заклинаниям. Но снег смотрелся слишком фальшиво, искусственно и отнюдь не передавал того истинного, природного великолепия. Скорее, вызывал отвращение и сокращал число прогулок. В окрестностях Нурменгарда снега всегда было предостаточно. Мерцающее серебро стелилось на горные пики и промёрзшие дороги, а огромное озеро, накрывшееся коркой узорчатого льда, будто стеганым одеялом, и вовсе представляло собой само сердце зимы. Когда наступал декабрь обилие снегопадов усиливалось, холода наступали со рвением отчаявшихся борцов. Мало кто осмеливался покидать резиденцию. Промозглая погода не сулила ничего хорошего, трансгрессировать было бесполезно, куда проще воспользоваться летучим порохом, собственно, так и поступали те, кто отлучался по важным поручениям. Винде надоедало подолгу сидеть в четырех стенах. Тупая скука раздражала, хотелось скинуть с себя оковы тепла и почувствовать, как кожу покалывал лёгкий шлейф мороза. Она отлучалась, как правило, в одно и то же время, ранним утром, когда по бледно-голубому небу проклевывались первые слабые солнечные лучи, которых стремился разогнать ветер, нагонявший серые облака. Ступать по нерасчищенной дороге оказалось весьма проблематично и тяжеловато: сапоги порою вязли в хрустящем снегу. Белые хлопья, не переставая, сопровождали каждый шаг Розье. Приятнее всего было становиться свидетельницей этого падения. Такие лёгкие, оставлявшие колюче-холодные поцелуи на раскрасневшихся щеках, остроконечные снежинки молчаливо поворачивались вокруг своей оси. Одно едва ощутимое в воздухе колебание — и тут же стремительный спуск на землю, к сотням, а то и вовсе тысячам другим. У Винды снег ассоциировался с людскими амбициями. Которые столь же стремительно рождались и в одно мгновение уничтожались. Будь виною то рок злой судьбы, то собственные ошибки. Но было во всем этом что-то родное! Полет снега, мимолётное пробуждение кого-то давно захороненного детского восторга, возникающего у маленькой Винды при виде гигантской ели, достигавшей чуть ли ни до потолка и украшенной игрушками, которых и не пересчитать вовсе. Они все манили, и глаза разбегались, что уж говорить о том, как детские восторги после переключались на подарочные свертки под ёлкой. Снег во время томительного гонения ветром казался несуществующим, а когда опускался на землю, словно вновь рождался рядом с таким же серебристым покровом, становившимся все выше и выше. Винда хорошо ориентировалась и без труда находила тропу, ведущую к озеру. Она бывала там часто, когда желала отчаянно отдохнуть от гостей или, наоборот, бестолковых соратников, среди которых были новобранцы, с горячими сердцами и безрассудными идеями, подпитываемыми речами Геллерта Гриндевальда. Геллерт... Они вместе с ним тоже гуляли в окрестностях, даже порою катались на коньках, хоть Гриндевальд и не любил — или тщательно старался демонстрировать равнодушие — подобного рода занятия. Геллерта, как и ее, не страшил холод. Он и вовсе любил зимой открывать окна в своем кабинете настежь и выходить на улицу в плохо застегнутом пальто. Впрочем, он и сам чем-то напоминал зимнего колдуна из старых преданий или магловских сказок. Платиновые волосы, разноцветные глаза и пристрастие к эффектным появлениям. Геллерт похож на снегопады, а то и вовсе бураны. Сила сочеталась с настойчивостью, а холодный рассудок сводил все к идеальному балансу. Но, разумеется, не все бы разделили ее мнения. Для многих Геллерт Гриндевальд всего лишь заигравшийся с черной магией преступник, чье место за решеткой. Они виделись утром, когда он спешно покинул Нурменгард, чтобы лично разобраться с барьером, находящимся на границе резиденции. Кэрроу говорила, что наложенные чары ослабли, и Геллерт не стал доверять исправление недоразумения никому другому. Вероятнее всего, он хотел улучшить защиту, наложив известные лишь ему одному заклинания. Вполне возможно, что Гриндевальд также хотел побыть в одиночестве, чтобы к нему не приставали с глупыми разговорами, сродни предложению Яксли, который уже предвидел ежегодное рождественское собрание, зачастую превращавшиеся в праздничный балаган. А Гриндевальд, как известно, по большей части игнорировал подобные мероприятия.Все тот же, вновь пришел, неведомо откуда, В нем холода соблазны, в нем забвенье… Я жду его всегда, как жду от Бога чуда, И странное с ним знаю единенье.
Винда не собиралась идти к нему, до границы было далековато, и они могли запросто разминуться по пути. Но она также не исключала вероятности их встречи, если Гриндевальд, конечно же, собирался вернуться в Нурменгард. Впрочем, о других планах она от него не слышала. Спустя полчаса пути передвигаться стало привычнее и мелькнула более-менее протоптанная дорога, что узкой линией скрывалась между сугробов с заледенелыми деревьями, напоминавшими мраморные статуи. В раскинувшемся перед взором ее серо-голубых глаз пейзаже тоже запрятано своего рода великолепие. Например, скрюченная под тяжестью неведомо откуда пришедшего снега молодая ель. Она не спешила сдаваться, несмотря на то, что почти склонилась к самому низу. Винда не удержалась, ловко сняла перчатку с руки. Пальцы, привыкшие к теплу, пронзил трескучий холод, но она всё-таки потянулась за небольшой сломанной еловой ветвью, которая не выдержала удара. Ветвь, припорошенная снегом, как саваном, не представляла никакой ценности, но ей захотелось поднять ее. Еловые иголочки кольнули пальцы, вызвав ассоциацию с шипами розы. Не самое приятное ощущение, тем более на морозе, но Винде понравилось. Аромат хвои всецело восполнял незначительные неудобства. Она стояла здесь одна, посреди, казалось бы, бескрайних снегов, чью белоснежную палитру разбавляли лишь зеленые макушки сосен. Винда думала, что если забвение можно было описать словами, то оно выглядело бы вот так. Забвение, сочетающее в себе какое-то чудо. И страннее всего было то, что Винда чувствовала себя здесь на своем месте, испытывая какое-то родство с окружавшим ее пейзажем. Ведь она была такой же. Холодная, с вечной маской на лице, готовая играть свою роль. Розье была несуществующей тенью, когда жила в доме своей семьи, в Париже, а уход на сторону Гриндевальда, словно вдохнул в нее жизнь, прекратив бессмысленно прозябание. Работа над исполнением концепции общего блага не давала подстраиваться под давние правила, они их рушили.Пускай уйдет опять — но не страшна утрата. Мне радостен его отход таинственный. Я вечно буду ждать его безмолвного возврата, Тебя, о ласковый, тебя, единственный
. Винда разглядывала ветвь, позабыв надеть перчатку на руку. Та и вовсе слетела на снег. Холода Розье уже не чувствовала. Она всё думала о своем, не замечая ход времени, словно все замедлилось, но спину словно прожигали взглядом. В стороне, где раскинулось озеро, напоминавшее металлический диск, слышалось потрескивание снега. Все сильнее и сильнее. Винду всегда посещали своеобразные философские размышления, когда она оставалась наедине с собой. Она догадывалась, что всё-таки встретила его, но сейчас ее волновало то, как медленно крохотные снежинки таяли на зелёной ветви, и вода снова прожигала холодом ладонь. — На что ты смотришь, Винда? — она повернула голову в пол оборота, замечая, что кончики черных прядей, тоже усыпало несколько снежинок. Гриндевальд не изменял привычки, наполовину расстегнутое пальто и торчащий шарф, который стоило перевязать. Из-за тени, падавшей на его лицо, глаза казались темными. Винда склонила голову набок так, что капюшон соскользнул с головы, и протянула ладонь, на которой лежала хрупкая зеленая-презеленая еловая веточка. Остатки снега на ней совсем растаяли. По губам Геллерта скользнул намек на улыбку, но, Винда пока не поняла, чего в ней было больше: колкой иронии или любопытства. — Ты никогда раньше не видела еловых ветвей, ma chérie? — видимо, ирония всё-таки выиграла. — Или тебе захотелось моей компании, а все это — лишь предлог? В самодовольстве Гриндевальду не отнять. Особенно в те моменты, когда ему хочется вывести ее на эмоции. На чувства у них, конечно же, должно было закрепляться табу, они мешали работе, но это самое табу со временем растворилось, совсем как снег по весне. Как и идеи об общем благе и все их дела. Одним словом — все растворилось. Впрочем, они тоже. Друг в друге. — Я люблю снег, — Винда жестом показала вокруг, — И люблю гулять здесь, ты же знаешь, — Геллерт кивнул. Разумеется, он знал. Геллерт даже сам показывал ей некоторые короткие дороги к озеру, но ей искать лёгких путей никогда не нравилось. Этим Винда и притягивала, располагала к себе. И, возможно, поэтому ему было хорошо с ней. — Ничего не случилось за мое отсутствие? — устало поинтересовался Гриндевальд. Накладывание новых чар на барьер заняло у него не только больше времени, но и сил. На это он никак не рассчитывал, когда отправлялся к границе. Даже выбрал другую дорогу, порядком сократившую расстояние. Там и снега было меньше, чем здесь, среди деревьев. Собственно, у самого барьера было намного теплее. Словно пришедшая зима таинственно решила отступить, бросив свои владения. Гриндевальд разделял не то чтобы какое-то восхищение перед самым холодным временем года, но ему явно больше по душе приходилась именно такая погода. Она способствовала лучше концентрироваться на преодолении насущных проблем и исполнении планов. Пусть одни считали, что невыгодное дело томиться в тылу, пока враг пытается, подобно гончей, выискать их местоположение, но положительных моментов все же было больше. — Вряд ли, — Винда пожала плечами, — Сейчас такое время, когда одна часть расслабилась в ожидании конца декабря, — недвусмысленного намекнула она, — а другая, среди которой много новых лиц, жаждет окунуться в водоворот деятельности. Гриндевальд согласно кивнул. Изучающее вглядываясь в серо-голубые глаза. Винда не поправила капюшон, на смоляных прядях скопился ворох снежинок. Она часто грешила этим, и его иногда посещало странное желание взять и стряхнуть негодные хлопья снега. Как тогда, когда она умудрилась, совершенно не прося, сподвигнуть его на катание на коньках. Это было, казалось бы, давно, но приходя сюда, Геллерт часто об этом вспоминал. — А чего жаждешь ты? — Он обхватил ее холодную, мокрую от растаявшего снега ладонь, приманив палочкой валявшуюся темную перчатку. И сдалась ей эта еловая ветвь, правда такой сильный хвойный аромат можно было ощутить лишь здесь, с этим не поспоришь. Головных уборов зимой Винда никогда не носила, но не расставаться с перчатками хотя бы здравого смысла хватало. — Понаблюдать за возвращением снега, — Винда кротко улыбнулась. — Это всегда навевает странные, но любопытные мысли. Особенно, когда снег падает.Он тихо падает, и медленный и властный… Безмерно счастлив я его победою… Из всех чудес земли тебя, о снег прекрасный, Тебя люблю… За что люблю — не ведаю.
Гриндевальд мог сказать, что любая вещь или, наоборот, конкретный человек способствовал развитию нестандартных размышлений. Даже взять их сегодняшнюю встречу. Смотря на Винду, в те моменты, когда они оставались наедине, он часто пытался сосчитать сколько раз она успела разрушить стереотипы о себе и подарить ему очередную неразгаданную загадку. — Когда снег падает, он кажется надменным, — отметил Геллерт, сжимая ее ладонь. — Ты так не считаешь, Винда? — Скорее, не надменным, а тем, кто обрёл свою цель, — он усмехнулся. Впрочем, у нее всегда была своя точка зрения, которую можно оспаривать, но не принять к сведению не получалось. — А, по-моему, он нарочно медлит, — Геллерт наблюдал за тем, как сейчас крохотная снежинка, кружась, тихо падала в объятья сугробов, — Наслаждается своей властью и грядущей победой. — Но в этом есть определенная красота, — задумчиво произнесла Винда. — И властью снег не злоупотребляет, когда настает время, он таинственно уходит. Гриндевальд кивнул. Винда всегда умела находить некий баланс во всем. В том числе и в нем. Геллерт заметил, как с ее волос на щеку плавно перекачивала снежинка и быстро смахнул ее. Простое касание, делавшее его немного сентиментальным. Ведь одно дело чувствовать, когда тебя понимают и разделяют твои идеи, но совсем другое испытывать нечто схожее по отношение к другому. Снег действительно, должно быть, наслаждался своей победой. Гриндевальд усмехнулся. Несвойственные ему размышления полезли в голову, когда Винда тоже стряхнула с его плеч ворох снежинок. Она среди снегов смотрелась неописуемо хорошо, будто находясь в своей стихии, совсем как Ледяная Дева. Некая королева холодов, но ирония заключалась в том, что и тепло ей было отнюдь не чуждо. — А чего жаждешь ты, Геллерт? — Винда спросила прямо, во многом, возможно, даже с вызовом. — Поговорить с тобой о снеге, — ладонь Винды наконец-то согрелась, но Гриндевальд не стал отпускать ее. Геллерт Гриндевальд не допускал мыслей, что когда-нибудь испытает радость от чьей-то победы. Но в часы зимы уступать первенство снегу казалось самым верным из всех возможных решений. Ведь во всем этом действительно скрывалась ни с чем не сравнимая красота, и он не ведал, насколько сильно ею можно плениться. Но Винда его опередила, догадываясь о самом тайном, когда отвечала на касанием морозных губ.