Века скажут: «Этот поэт лжец! Небеса никогда не прикасались к его земному лику». Века скажут… Благодать в глубине, в безмолвии, в совершенстве.
***
— Хён, сколько нам ещё осталось плыть? — устало спрашивает Чонгук, краем глаза наблюдая за тем, как Юнги увлечённо принюхивается к чему-то в большой серебряной чашке, при этом как-то уж слишком самодовольно скалясь. Чонгук бы и рад не смотреть на Юнги, но тот, будто издеваясь, уже с час крутится вокруг него, не то пытаясь начать разговор, не то просто действуя на нервы. Глубоко вздохнув, Гук, мысленно послав Юнги на другой конец света, причём весьма матерным способом, крепче ухватился руками за штурвал и попытался сосредоточиться исключительно на закате за окном. Красиво. И тепло. Не качало бы ещё так сильно. Чонгук не хочет признаваться себе. Ему в некотором роде даже стыдно за это. Но… качка его убивает. Он настолько сильно отвык от неё, что больше не чувствует себя капитаном. На земле ему неожиданно куда комфортнее, чем в море. Интересно, а теперь так будет всегда? — Мы почти на месте, — нараспев тянет Юнги, довольный проделанной работой. И пусть большую часть сделала луна, но и он без дела не сидел. Он смешал всё в одной чашке и даже палец иголкой уколол. Вон какие жертвы ради капризного капитана! — На, пей. — Что это? — подозрительно щурится Чонгук, принимая из рук Юнги ту самую странную серебряную чашу. Запах идёт от неё поистине отвратительный. И Гром хочет, чтобы он это выпил? Ну уж нет, спасибо! — Я не стану это пить! — А придётся, — прыскает Юнги. Отвращение на лице капитана так уморительно, что он лишь чудом сдерживает смех. Вот может же злюка Гук быть милым, пусть и недолго. — Это Амброзия, пища Богов. Не каждому смертному везёт её испить. — Раз это пища Богов, то сам и пей. И даром мне не сдалось такое «везенье»! — Я-то пью, и тебе придётся, если жить, конечно, хочешь, — спокойно произносит Юнги, каждой клеточкой тела постепенно начиная чувствовать нарастающую тьму, острыми иглами пронизывающую всё кругом. Похоже, они близко. И кажется Тэхён по сей день нестабилен. Это плохо. Но не критично. Напиток должен защитить капитана, ну а ему, по сути, и бояться-то нечего. Разве что гнева Чимина. Но со Змеем он уж как-нибудь да справится. — В каком смысле? — осведомляется Чонгук, вновь через силу принюхиваясь к напитку. Запах лучше не становится. А жаль. Погода за бортом стремительно меняется, но приближающийся шторм, похоже, совсем не волнует Юнги. Чонгуку бы хоть немного его уверенности и спокойствия. Ну и знаний бы тоже. Хотя бы крупицу. Гуку крайне надоело быть ничего не ведающим дураком. Он плывёт туда, куда скажут, без вопросов выполняет все поручения капризного Бога и чувствует себя при этом не напарником, а каким-то мальчиком на побегушках. Надоело. — Если судить по погоде, Чума всё ещё не контролирует себя, — нехотя поясняет Юнги, стараясь тщательно подбирать слова. — Окажешься рядом с ним — сразу умрёшь. — О чём ты говоришь? — всем телом напрягается Чонгук и пальцами крепче сжимает чашу. — Тэхён здесь? Ты уверен? — Процентов на девяносто, — мрачнеет Юнги, прислушиваясь к своим ощущениям. Ему неспокойно. Они в море, а воздух кругом какой-то спёртый. И эти волны… уж не хвост ли Чимина их создаёт? Змей тоже не в порядке? — Раньше это место практически не знало непогоды, но теперь штормы здесь постоянные гости. — Это ничего не доказывает, — напрасно пытаясь успокоиться, говорит Чонгук. Предположительная близость Тэхёна его будоражит и дезориентирует. Как ему стоит повести себя при встрече? Сдержанно? Или же довериться чувствам? Если Юнги прав, то Тэхёну сейчас ой как нехорошо. Сможет ли Гук ему хоть чем-то помочь? — Знаю. Поэтому ничего тебе и не говорил. — И что теперь? — хмурится Чонгук. Не стоит слишком надеяться. Информация неточная. Чонгук это понимает. Понимает и всё равно возводит воздушные замки. Прав был Гром, что молчал. Знай он всё заранее, давно бы сошёл с ума. — Для начала, ты выпьешь Амброзию, — ткнув пальцем в чашу, хрипит Юнги, задумчиво почёсывая затылок. — А затем пришвартуемся к острову и, надеюсь, отыщем там своих демонов. — Ладно, — не без сомнений сдаётся Чонгук, залпом осушая чашу. Если эта отвратно пахнущая жижа поможет ему подольше оставаться рядом с Тэхёном, то так и быть, он готов пить её на завтрак, обед и ужин. И пусть только Тэхён посмеет не оценить столь огромную жертву, на которую Гук пошёл ради него. — На вкус такое же дерьмо, как и на запах. — Неженка! — заливисто смеётся Юнги, удостоверившись, что Гук выпил всё до последней капли. — Привыкнешь. — Иди ты, — огрызается Чонгук, всё ещё кривясь. Послевкусие у нектара похлеще, чем у палёного виски. И Боги правда столетиями это пьют? Сумасшедшие. Похлопав Чонгука легонько по плечу, Юнги, не сдерживая смеха, выходит на мостик и, широко раскрыв глаза, принимается внимательно вглядываться в горизонт. Вокруг него привычное море и нечто совсем непонятное на горизонте. Не то гора, не то Змей. Или же это Юнги хочется видеть Змея в любых размытых очертаниях? Хороший вопрос. И такой скользкий, словно ужи в глубоководной реке. Богу Грома неожиданно весело. Не в его правилах, подобно юным девам, предаваться воспоминаниям, но кто его сейчас осудит? Как давно это было? Два столетия назад? Или три? Скорее три. Тогда ночь едва вступила в свои права, и тени, словно желая его напугать, становились всё длиннее и мрачнее в холодном лунном свете. Ночные птицы звонко напевали свои печальные мелодии, а сухая трава противно и отчего-то слишком громко хрустела под ногами. Юнги остро хотелось домой, но он мужественно терпел, мысленно успокаивая и подбадривая себя напоминанием о щедрой награде, обещанной ему Чимином. Осторожно открывая массивные ржавые ворота одного из самых старых кладбищ города, Юнги, стараясь не обращать внимание на неприкаянные души, достал из кармана помятую, вручную коряво нарисованную — явно Тэхёном — карту и, следуя указателям в виде треснувших костей, медленно направился к нужному ему участку. Зачем Змею понадобилось назначать ему свидание в столь специфическом месте, Юнги даже и предположить не мог. Поиздеваться что ли захотел? Или же проучить за что-то? Знал же, как Богам некомфортно в подобных местах. Свернув с тропинки у большого и явно дорогого памятника, Юнги, невольно подумывая забить на всё и вернуться домой — ну её эту готическую романтику, — только было хотел свериться с картой, как вдруг впереди него что-то быстро промелькнуло. Весьма красноречиво выругавшись в голос, Юнги, напрягшись, присмотрелся к одной из старых разрытых могил и заметил возле неё нечто отдалённо напоминающее скелет. Скелет, плавно, словно лавируя в воздухе, поднимающийся из своей могилы. Вот это номер! Кто-нибудь, позовите скорее священника, тут, походу, некромант завёлся! Непроизвольно икнув, Юнги широко раскрыл глаза и не без толики страха отметил, что белые кости в лунном свете выглядели донельзя жутко. И он бы уже, наплевав на мужество и божественные силы, живенько дал дёру, если бы из соседней могилы не вылез ещё один скелет, одетый в белое широкое одеяние, и не пригласил первого на танец. Во все глаза наблюдая за двумя вальсирующими по кладбищу скелетами, Юнги, всерьёз забеспокоившись о своём моральном здоровье, на ощупь отыскал позади себя старую ветхую скамейку и осторожно присел на неё. Внимательно наблюдая за неожиданным вечерним перформансом, Юнги, мысленно гадая, чем всё это закончится, запоздало вспомнил о своём свидании и уже хотел было подняться, как все звуки кругом вдруг резко стихли, и костлявая парочка плавно и даже можно сказать красиво завершила свой странный танец. Синхронно посмотрев на него, они громко в один голос, проговорили: — О, великий Бог Грома, не хочешь станцевать с нами этот прекрасный белый танец? — Нет, — быстрее чем следовало бы ответил Юнги. Какие к чёрту танцы? Если Чимин спалит его за плясками со скелетами, голову откусит на раз! — Я воздержусь. — Змеи тебе нравятся куда больше скелетов? — со слишком знакомой интонацией в голосе, явно надменно, поинтересовался второй скелет, слегка откинув голову назад. — Разумеется, змеи ему нравятся больше, — прыснул первый скелет, облокачиваясь спиной о странный памятник в форме дерева. — Змеи так красивы и пластичны! — Сам себя не похвалишь, никто не похвалит? — уже даже не пытаясь маскироваться, громко заржал второй скелет. — И кожу вы так эротично скидываете. — Тэхён, ты идиот, — голосом Чимина обиженно фыркнул первый скелет, стаскивая с головы крайне реалистичную маску черепа. — Весь план коту под хвост. — Да ты сам во всём виноват! — возмутился второй скелет, так же снимая маску и, наконец, являя притихшему и явно офигевшему Богу свой «прекрасный» чумной лик. — Так запугал мужика, что он даже на трупы смотреть боится! — Не пугал я его! Он просто верный! — Верный, потому что жить хочет! — Повторюсь, Тэхён, ты идиот! — Вы оба идиоты! — не без усилий переварив увиденное, громко рыкнул Юнги, резко поднимаясь на ноги. — Вы смерти моей хотите? А? — Нет, только инфаркта и седых волос, — прыснул Тэхён, от греха подальше прячась за спину Змея. — Правда, Чимин? — Иди ты, — отмахнувшись от друга, звонко пискнул Чимин, чуть ближе подходя к своему ручному Богу. — Юнги, я просто хотел разнообразить наш досуг. — А потерять Чуму на время ты не пробовал? — рвал и метал Юнги. — Остаться наедине — это лучшее разнообразие, которое только можно себе представить! — Но Юнги… — жалобно было начал Чимин, но Бог его не пожелал слушать. Эмоций тому, похоже, и так до конца года хватит. — До свидания, — громко проговорил Юнги перед тем, как покинуть кладбище. В ту ночь, быстрым шагом направляясь к выходу, он раздражённо думал о том, что теперь, похоже, всегда во всех непонятных и странных ситуациях будет видеть следы шкодливого Змея и его придурковатого дружка. И ведь так оно и случилось. Рассмотрев, наконец, очертания острова и проследив за медленными и какими-то ленивыми движениями «горы», Юнги громко хмыкает и про себя, не без удовольствия, отмечает, что и в этот раз предчувствие его не обмануло. Странное и непонятное — это всегда Чимин. И пусть сейчас тот является не танцующим скелетом, а Йормунгардом во всём своём великолепии, сути это не меняет. Если в жизни Юнги случается какая-то чертовщина, виной всему с вероятностью в сто процентов будет Чимин! Несколько раз глубоко вздохнув, Юнги громко и совершенно счастливо кричит: — Ужик мой любимый, я тебя-таки нашёл! — Ты чего орёшь? — выглянув на палубу, удивлённо интересуется Чонгук, напрасно пытаясь что-то разглядеть впереди сквозь волны и туман. — Скоро сам всё узнаешь.***
«Ужик, мой любимый, я тебя-таки нашёл!» — эхом звучит в голове Чимина, и он, не в силах совладать с безмолвной истерикой, начинающей зарождаться внутри, резко отрывает массивную голову от земли и, чуть не отшвырнув заснувшего у него на носу Тэхёна на пару сотен километров, принимается хаотично скользить взглядом по водой глади. Неужели? Он правда слышит голос Юнги? Как такое возможно? Он окончательно сошёл с ума и начал выдавать желаемое за действительность? Ох, Чимин, Чимин… Любовь — болезнь, а Чимин отчего-то её боготворит. Он помнит всё, что сделал с ним Юнги. Помнит, но возненавидеть не может. И, похоже, уже никогда не сможет. Да и зачем? Его же всё устраивает. Симфония их душ — вечная классика, лик их любви уродлив, но в то же время над их чувствами висит священный нимб. Следуй за мной в это проклятие. (Я сокрушу твой мир). Лети со мной в небеса. (Я покажу тебе рай). Сопротивляться притяжению бессмысленно. В их случае действительно проще умереть. — Ты чего? — непонимающе хрипит Тэхён, не на шутку испугавшись реакции друга. — Чуть меня в полёт не отправил. Неужели Левиафана учуял? — Я… — растерянно тянет Чимин, совершенно не понимая, что хочет сказать. Небольшая лодка находится всего в паре километров от их острова. Чимин внутренне умирает и заново воскресает, сам того до конца не осознавая. Юнги нашёл его. Юнги пришёл за ним. Юнги здесь. Его Бог совсем рядом. Чимин и рад, и обескуражен, и раздражён, и ещё так много чувств, которые он сразу и не идентифицирует. В начале всего сущего, в начале его «новой» жизни, даже несмотря на жару, царящую на острове, на него самого дул лишь холодный арктический ветер, но сейчас вдруг всё резко изменилось. «Нечто» пришло в его персональный «рай» и безжалостно растопило вечные снега души. И это… так прекрасно, что Чимин почти счастлив. Что есть спасение? Чистая совесть и убеждения? Чимин слишком потерян, чтобы быть спасённым. Он это знает. Знает, но… надеется? Ему, в отличии от Тэхёна, никогда не снился Вавилон, он собственноручно воздвигал свои собственные небеса и намеревался отшельником там поселиться. Нет ни единого бога среди его ночей и дней, он сам себе господин и всегда им будет. Так почему же он так рад Юнги? Всё из-за этой проклятой любви, из-за которой священное одиночество превратилось в муку? — Не боишься, что потоплю твоё корыто? — наклонившись к лодке, грозно шипит Чимин, внимательно глядя в глаза Юнги. — И зачем тебе это? — приподняв одну бровь, игриво осведомляется Юнги, взглядом скользя по любимому лицу, пусть пока ещё и в облике Змея. Нашёл. Ему удалось! За свою непозволительно долгую жизнь Юнги видел и дождь, и солнце. Что-то он проиграл, что-то выиграл, что-то разрушил, а что-то (кого-то?) спас. Он собственноручно рыл себе могилу. Рыл и ничего не боялся. Розы расцветали, розы вяли… и всё вот ради этого момента! Ради Чимина. Нельзя настолько сильно зависеть от другого «человека». Нельзя! Но что уже поделать? На небе сверкают звезды и луна, светит солнце, а потом — сезон дождей. Юнги всё это знает. Чувствует. И он… рад? Да, рад. Пусть всё это и неправильно. — Месть? — не то спрашивает, не то утверждает Чимин, наконец, краем глаза замечая притихшего Чонгука. А вот это плохо. Капитана здесь быть не должно. Чимину ой, как не хочется стать свидетелем его скоропостижной кончины. — Что он тут делает? — Приплыл к своей Чуме. Не бойся, я опоил его Амброзией, — тихонько, чётко выговаривая каждое слово, шепчет Юнги. Ему не хочется, чтобы в данный момент Чимин думал о ком-то кроме него. Сейчас их время. И не суть, что он ведёт себя как эгоист. — О, — удивлённо тянет Змей. — А Богам разве не запрещено давать её людям? — Это будет нашим маленьким секретом, — говорит Юнги, несмело потянувшись рукой к голове Змея. Потянувшись, но так и не дотронувшись. — Может закинем его на остров и нормально поговорим? Я готов пасть ниц и молить о твоём прощении. — Да будет так, — кивает Чимин и хвостом осторожно подталкивает лодку к берегу. Несмотря на все обиды, Чимин не хочет строить из себя бедного и несчастного. Ему хочется просто поговорить и в кои-то веки расставить все точки над «и». Быть злодеем, конечно, круто, но крест этот слишком тяжёл. Тяжёл для него одного. Давно бы пора на пенсию. И, похоже, сейчас, наконец, настал подходящий момент. Да, в прошлом Юнги убил его, и этого не изменить. Но… Чимин ведь тогда даже не пытался с ним поговорить и что-то объяснить. Он, не раздумывая, счёл разговор дохлым номером и предпочёл действовать. И что из этого вышло? Годы мрака и боли. Послушай он тогда своё сердце, исход мог быть совсем иным. — Какого? — удивлённо тянет Тэхён, во все глаза глядя на лодку, пришвартовавшуюся на берегу. — Чимин, это… На палубе, прямо у спуска, стоит крайне довольный собой Бог Грома, а за его спиной топчется растерянный Чонгук. Эмоции на лице Тэхёна сменяются настолько быстро, что Чимин даже не пытается за ними уследить. Единственное, что сейчас волнует Тэхёна — это смертельно опасная близость капитана. На Юнги ему плевать. Тэхён — мертвее камня, увядший цветок, слабая душа, сломанные кости. Однажды он посмел бежать слишком близко от солнца, взлетел непозволительно высоко. Забыв про то, что пороги жизни столь хрупки. Он разбит на осколки и потерян. Единственный, кто может его собрать воедино, это Чонгук. Чонгук, который сейчас находится на волоске от неминуемой смерти. Судьба, не слишком ли ты жестока? Чимину так сильно хочется сказать, что всё нормально, что с капитаном теперь всё будет хорошо, что Юнги всё уладил, но вот поверит ли ему Тэхён? Юнги — его персональный враг. Так было и есть. Злость и обиды не так уж просто забыть. Особенно тому, кто сам полон зла. Поэтому Змей молчит. Молчит, аккуратно обвивая Гука хвостом вокруг талии, и, словно большую шарнирную куклу, ставит прямо напротив застывшего друга. Пусть сами со всем разбираются. Чонгуку Тэхён поверит куда с большим удовольствием. — Что ты тут делаешь? — едва слышно, спрашивает Тэхён, неосознанно делая несколько шагов назад и внутренне яростно проклиная Чимина за подобную выходку. Мгновение счастья для него совсем не стоит жизни капитана. — Умереть захотел? — Не дождёшься, — широко улыбается Чонгук и, не сдержавшись, настигает Тэхёна, и крепко того обнимает. Наконец-то! Наконец-то знакомое тепло и убийственный взгляд. Гук так сильно скучал по всему этому. — Юнги мне какую-то дрянь дал выпить. Я чуть не блеванул! Он сказал, что ты достал его возле Змея ошиваться, лучше мной занимайся. Я так скучал, Тэхён! — А я-то как, — неуверенно обнимая капитана в ответ, хрипит Тэхён, толком ничего не понимая. Что Юнги дал Чонгуку выпить? Это точно убережёт Гука от его яда? Чимин обо всём знал? Или же для него происходящее тоже «сюрприз»? Столько вопросов. Как же Тэхён устал от вечного неведения. Возмутиться бы, да о каком гневе может идти речь, когда его любимый капитан рядом с ним? — Никуда тебя больше не отпущу. — Не отпускай. Мы со всем справимся, — нежно целуя всадника в губы, шепчет Чонгук, и Тэхён ему верит. Да, они справятся. Другого выбора у них попросту нет. Когда что-то идёт не так — это не обязательно божья кара. Их не должна мучить совесть за сделанный некогда выбор. Их не должен разделить маяк и события, произошедшие там. Своим прошлым нужно гордиться. Как червь роет в земле нору, так Чонгук прорыл ход в сердце Тэхёна и, словно наглый рак, навечно обосновался там. Теперь им вполне по силам создать свой собственный мир, так приятно хаотичный. Наблюдать за нежностями милашки капитана и угрюмого, но при этом крайне любимого Чумы Чимину донельзя неловко. А вот Юнги, похоже, вполне комфортно. Он наконец спустился с лодки и теперь стоит чуть в сторонке и хитро скалится. Неужто так рад, что «третий лишний», наконец, отстанет от их пары? Ребёнок. Каким был, таким и остался. И какой только дурак доверил ему гром и молнии? — Может пройдёмся? — щурится Чимин, стараясь не смотреть на объятия друзей. — Тут и без нас справятся. — Ну пошли, — быстро кивает Юнги, напоследок зыркнув в сторону капитана и Чумы. — Только ты такой большой. Раздавишь меня ещё. Уменьшиться никак? — Никак. Человек во мне умер на маяке. К слову, от твоих собственных рук, — опасно скалится Чимин, попутно гадая, припугнуть своего Бога или же лучше не надо. — В наличии теперь только змей — Это особо не проблема, — задумчиво тянет Юнги, активно пытаясь вспомнить, как уменьшать необходимые ему «объекты». Да уж, одно дело уменьшить повозку, совсем другое — Мирового Змея. — Наклонись ко мне. — Зачем? — с недоверием осведомляется Чимин, но всё же наклоняется. И что Юнги удумал? Не залезть же ему на голову? Интересно, а Бог читал сказку про «Колобка»? А то они сейчас очень даже на колобка и лисицу походят. — Человека в тебе воскрешать будем, — скалится Юнги, кладя одну руку на лицо Змея и делая лицо посерьёзнее, быстро того целуя куда придётся. Разумеется, целовать совсем не обязательно. Одного прикосновения хватило бы с головой, дабы преобразовать Змея в нужную Богу форму. Энергия, циркулирующая в его теле, сама знает, что делать. Но повыделываться очень уж хотелось. А то что, только Чуме своего прЫнца от облика морской твари поцелуями спасать? — Вот говорил же: зоофил! — не сдержавшись, ржёт Чонгук, по-прежнему крепко обнимающий Тэхёна. — А кое-кто отрицал! — Закрой свой рот и не гневи Бога, — отмахивается Юнги, с нежностью во взгляде наблюдая за тем, как медленно уменьшается Йормунгард и начинает приобретает человеческие черты. — А то больше Амброзией не поделюсь. — Ой, больно надо, — хмыкает Чонгук, но спорить дальше не решается. Когда на смену огромному и грозному змею приходит невысокий и до абсурдного очаровательный молодой человек, Юнги самодовольно выкрикивает что-то из ряда «Ну, и кто тут папочка?» и, порывисто хватая обнажённого и слегка прифигевшего Чимина за руку, утягивает того за собой на яхту. Змей не то шокирован, не то ещё до конца не понял, что произошло. Юнги не особо обращает на это внимание. Он просто уводит «смотрителя» подальше от чужих глаз и мысленно готовится озвучить важные для себя вопросы. Пока они нормально не поговорят, Чимин никуда от него не денется. — Ого, — осматривая себя в зеркале, восхищённо говорит Чимин. А он, оказывается, уже успел отвыкнуть от человеческого тела. Он сейчас такой хрупкий, словно хрусталь. Это даже забавно. — А я уже и надежду потерял опять стать маленьким и компактным. — Всё для тебя, ужик, — искренне улыбается Юнги и — от греха подальше — лезет в свой чемодан за одеждой. Какие тут могут быть душевные разговоры, когда перед ним стоит голый Чимин? — Назовёшь меня ещё раз ужом, и я откушу тебе голову, — хмурится Чимин, принимая из рук Бога розовый спортивный костюм. Розовый… какая безвкусица. — Хорошо, хорошо! — легко сдаётся Юнги. Начинать серьёзный разговор с ссоры не самое разумное решение. — Вот так бы сразу. Как ты нас нашёл? — одеваясь, осторожно спрашивает Чимин, через зеркало наблюдая за Юнги. — Место ведь весьма отдалённое. — По прогнозу погоды, — честно отвечает Юнги, прекрасно видя, что за ним следят. — Это как? — Из-за Чумы в этом месте постоянные штормы. Что нетипично для столь спокойного течения, — садясь на кровать, спокойно отвечает Юнги, стараясь никак не выдать своего волнения и нетерпения. Как же он скучал. Как много хочет сказать. Но где взять силы и смелости? — Так и догадался. Перед этим я естественно проверил место, где раньше был маяк. Там даже руин не осталось. — Умно, — хмыкает Чимин, поворачиваясь лицом к Юнги. Сказать о своих чувствах? Или же лучше промолчать? Наверное, всё же лучше сказать, да? — Я рад, что ты здесь. — Чимин, ты всё ещё злишься на меня? — устав ходить вокруг да около, резко выпаливает Юнги. Не так он собирался задать этот вопрос, но что уже поделаешь? — Нет. Ссылка на маяк… Там я многое переосмыслил, — нервно заправив за ухо прядь волос, неуверенно отвечает Чимин. Смерть больше не является для него иллюзией, он сполна ощутил её на своей шкуре. Она новой жизни гостья. Жизни, сотканной из боли. Чимин не хочет больше умирать. Ни морально, ни физически. А если он не отпустит все свои обиды, те рано или поздно его уничтожат. Но Юнги он об этом пока не скажет. Рано. — Прости меня, — устало выдыхает Юнги, резко поднимаясь на ноги и подходя к Змею вплотную. — Я не должен был поднимать на тебя меч. Нам надо было просто поговорить. — Надо было, — устало кивает Чимин, аккуратно беря Юнги за руки. — Но и я тогда тоже не проявил инициативу, нужную для диалога. Думал, что ты не станешь слушать. Ведь дело было в Тэхёне. — Причём тут уже Чума? — крепче сжимая руку Змея, спрашивает Юнги, невольно начиная злиться из-за упоминания Тэхёна. — За то, что он спутался со мной и перестал выполнять возложенную на него миссию, Творец решил его отозвать. Ты же понимаешь, что это значит. — Его бы стёрли и переродили. Новое начало, — шепчет Юнги, ласково глядя на Змея. Если быть честным, то подобная судьба Чумы его совсем не волнует. Но он благоразумно умалчивает об этом. Что важно для Чимина, должно иметь значение и для него. Юнги давно это усвоил. Любовь — это принятие всех сторон своего партнёра. Даже ядовитых и люто бесящих. — Именно, — вымученно выдыхает Чимин, решаясь, наконец, до конца быть откровенным. — Я сдуру решил, что, устроив Рагнарёк, разом сгублю всех на небесах. А он будет жить. — Чимин, это так не работает, — мрачнеет Юнги, совершенно не понимая, о чём думал Чимин, решаясь на столь отчаянный шаг. Его Змей такой отважный и такой глупый. — Надо было сказать мне. Я бы попытался помочь. — И что бы ты сделал? Взял в руки меч и умер на пару со мной? — кривится Чимин. Он прекрасно помнит, как жил тогда, помнит и понимает, что Юнги сейчас юлит. Каждый, прожитый им тогда рассвет, не что иное, как погружение в непроглядный туман. Юнги не мог этого не заметить. Юнги всё видел. Видел и молчал. Ждал, пока Чимин сам попросит помощи? Возможно. Но какое это уже имеет значение? Что сделано, то сделано. — Как вариант, — кивает Юнги, не зная, что ещё сказать. Что бы он сделал? Честно? Попытался бы отговорить. Запер бы где-нибудь. Но точно не позволил бы так бездумно отравлять небеса. Не ради Тэхёна. Но Чимину он, конечно, об этом никогда не скажет. Эти нелицеприятные мысли навсегда останутся только с ним. — А так я убил тебя и всё равно умер. Пусть только и для мира. — Как ни крути, а исход всё равно один и тот же, — грустно улыбается Чимин. «Кажется, словно я здесь лишь для того, чтобы исчезнуть…» — эта мысль никогда не будет им забыта. Хоть он и до безумия этого жаждет. — Тогда, может, ну его? — прижимая к себе Змея, хрипло предлагает Юнги. — Мы столько дров наломали, Левиафана сгубили. Может просто начнём всё сначала? — Сначала? Это как? — расслабляясь в руках своего Бога, прыскает Чимин. Сначала. Звучит заманчиво, но возможно ли? — Ну, как-то так: "Привет, я популярный рэпер Агуст Ди, не хочешь стать моим бойфрендом?" — сексуально басит Юнги, пальцем приподнимая голову Чимина за подбородок. — Ты серьёзно? — уткнувшись носом в шею Юнги, легко смеётся Чимин, стараясь больше ни о чём не думать. Хватит. Надоело. — Это как-то слишком. — Чимин, ты даже не представляешь, как изменился мир, пока ты на маяке куковал. Машины, еда, самолёты, дома — всё другое, — тепло улыбается Юнги, зарываясь пальцами в мягкие волосы Змея. — Поехали со мной в Сеул. Проживём лет двадцать с шиком и роскошью, накопим денег, купим остров далеко в океане и переберёмся со временем туда. — А Чонгук и Тэхён? — наслаждаясь ласками, спрашивает Чимин. Любовь любовью, а без Тэхёна он никуда. — Есть пара островов-призраков. Можем пока арендовать какой-нибудь и поселить их там, — немного подумав, на полном серьёзе предложил Юнги. — Рано или поздно Тэхён возьмёт себя в руки, а дальше они будут жить так, как захотят. — Звучит хорошо, — прикрыв глаза, шепчет Чимин. — А острова-призраки — это как? — Это заброшенные острова, на которых никто не живёт. — Это может сработать. Если на Тэхёна ничего не будет давить, он справится куда быстрее, — не без оснований подмечает Чимин. Этот остров себя исчерпал. Да и хранит в своих песках слишком много негатива. Пора отсюда бежать. И желательно куда подальше. — Это обязательно сработает. Просто давай будем вместе. Я всё устрою. — Ты словно принц, а я принцесса, — весело смеётся Чимин, мысленно уже на всё соглашаясь. Он пока ещё слабо себе представляет жизнь в большом городе и такой нынче любимый Юнги рэп. Но попробовать отчего-то хочет. Да и нет никакого смысла отказываться, а затем вновь страдать. — Не хочу быть принцессой. — Не хочешь — не будешь. Роль бойфренда крутого рэпера, чей язык до Гонконга способен довести, куда круче, — самодовольно произносит Юнги, целуя Чимина в макушку и с удовольствием вдыхая запах любимых волос. — На каком языке ты вообще говоришь? — тихонько смеётся Чимин. — На корейском, — серьёзно отвечает Юнги. — Я английский и японский пытался как-то учить. Но что-то не особо получилось. — Не представляю тебя за книжкой. Ты совершенно неусидчивый. — Если поедешь со мной, и не такое увидишь, — прыскает Юнги, прекрасно понимая, что, если вернётся в Сеул с Чимином вместо Чонгука, накличет на себя немало бед. Но это почему-то его мало волнует. Да и он всегда может сходить на какое-нибудь шоу и слезливо рассказать своим поклонникам и просто случайным зрителям о том, как жестокий Гук бросил его ради высокого статного брюнета. И он с горя замутил с Чимином, а тот оказался его судьбой. Народ точно оценит по достоинству подобные страсти. — Поеду, — немного подумав, говорит Чимин. — Я давно людей не видел. — Ты серьёзно? — Абсолютно. — Тогда выезжаем на рассвете. — А Гук и Тэ? — Подождут нас здесь. Запасов с яхты им с головой хватит. — Хорошо. Обнимать Юнги приятно и так привычно. Чимину не хочется думать о плохом. В прошлом они оба совершили немало ошибок, но сейчас это больше не имело никакого значения. Юнги, рискуя собой, отправился за ним прямиком в «Ад» и сделал всё для того, чтобы помочь ему выбраться. А это ведь многого стоит. Пока Чимин ещё некрепко стоит на своих ногах, он рискнёт и полностью доверится своему Богу. А дальше… Будет видно. Сейчас главное, что он, Юнги, Тэхён и Чонгук в порядке. Остальное — просто пыль. Просто пыль под ногами.***
Лети же бабочка в свободный полет, лети высоко-высоко за другой горизонт и меня с собою забери.
***
Некое существо из глубочайшего моря, спустя несколько столетий, плавно всплыло на поверхность и неизбежно вернуло себе власть над морем, его столь затянувшаяся отверженность, наконец, завершилась. Возрадуемся же его возвращению!