Вопреки себе

                    Раннее утро последнего дня октября ещё хранило морозную свежесть ночи, на желтых листьях и пожухлой траве блестел иней, а изо рта шёл пар. Адель зябко поёжилась, устраиваясь в карете, и, стянув тугие перчатки, подышала за свои холодные ладони.       Следуя своему вчерашнему желанию, княжна велела заложить карету и отвезти её в церковь. Она намеренно не стала выбирать огромные, пышные соборы, где можно было легко столкнуться с кем-то из знакомых, вместо этого кучер отвез её на окраину города, в маленькую деревянную церквушку. Карета едва не увязла в узкой улочке, где находилась церковь, и Адель пришлось воспользоваться помощью кучера, чтобы выйти из неё, не испачкавшись в жидкой грязи.       Отстояв утреннюю службу, княжна причастилась и попросила старенького священника исповедать её наедине. Батюшка попросил её обождать немного, пока прихожане не разойдутся.       Священник внимательно оглядел эту печальную молодую барышню, богато одетую, явно аристократку, которая почему-то явилась на исповедь в неприметную церковь на окраину города, словно скрываясь от кого-то. Знатные господа здесь бывали крайне редко, роскошных особняков в этом районе не было, так, если кто случайно забредёт, а потому визит девушки из высшего общества привлёк внимание не только батюшки, но и постоянных прихожан. Проходя мимо Адель в сторону выхода, они бросали на неё любопытные взгляды и перешёптывались.       На миг в голове у княжны мелькнула мысль — что должны подумать о ней люди? Наверное, они решили, что она совершила какой-то тяжкий грех, в котором нужно покаяться, или пришла просить о тайном венчании. Впрочем, прихожане были не так уж далеки от истины — она действительно согрешила и ей есть в чём каяться перед Богом.       Через четверть часа церковь полностью опустела, и батюшка подошёл к Адель, которая настолько глубоко ушла в свои мысли, что не услышала его тихих шагов.       — Что же, я готов выслушать тебя, дочь моя! — негромко обратился к ней священник и Адель вздрогнула, словно только что очнулась ото сна.       Поглядев в старческие, но всё ещё удивительно ясные серые глаза священника, она грациозно опустилась на колени и схватила его морщинистую руку, прошептав:       — Исповедайте меня, батюшка, ибо я совершила тяжкий грех…       — Господь милостив к кающимся, — перекрестил он её склонённую голову, — поведай, что тревожит твою душу.       — Я согрешила с мужчиной до венчания, — тихо отвечала княжна, не смея поднять глаз.       — Если этот мужчина — честный человек, приведи его ко мне, дитя, и я обвенчаю вас, тогда и грех ваш простится в глазах Господа, — ответил батюшка.       — Я не могу сделать этого, — прошептала княжна, сглатывая слёзы, — он сейчас очень далеко и вместе нам уже не бывать. Он причинил мне много боли и обманул меня, а я оказалась столь наивна, что поверила… Что мне делать теперь, батюшка? Я запятнала свою честь и, если об этом узнает мой отец, я умру от стыда и отчаяния!       — Тогда… — священник на миг задумался, — тебе нужно выйти замуж за другого, дитя. Но прежде ты должна во всём сознаться этому человеку, ибо нет страшнее греха между супругами, чем ложь и прелюбодеяние.       — Но как мне найти того, кто захочет жениться на опозоренной девушке? — Адель смотрела на батюшку полными отчаяния глазами. — И как признаться во всём?       — Крепись, дочь моя, молись Богу и он подаст тебе сил. Боюсь, тебе придётся выбрать кого-то из мужчин намного старше тебя, — сокрушённо покачал головой священник, — ко мне иногда приходят девицы, совершившие то же, что и ты… Обычно они выходят за старых вдовцов, которым не столь важно их целомудрие, как приданое. Хоть брак по расчёту и не является благом в глазах Господа, но это лучшее для тебя решение, дитя.       — Благодарю за совет, батюшка… — прошептала княжна, пытаясь обдумать слова священника. — Благословите меня!       — Храни тебя Господь! — снова перекрестил её батюшка, протягивая руку для целования. — Не изводи своё сердце понапрасну, молись Богу, он милостив и простит твой грех!       По дороге домой Адель всё думала над советом старенького священника. Выйти замуж за вдовца… Господи, неужели это единственный выход для неё? Ей и самой уже не раз приходила в голову мысль о браке по расчёту, но она никак не могла решиться хорошенько обдумать её.       Если постараться рассуждать хладнокровно, то у неё есть два варианта — либо брак со стариком, либо монастырь, где она похоронит себя до конца дней. Тяги к монашеству, и даже к послушничеству, у княжны никогда не было, она не сможет стать хорошей Христовой невестой, в этом Адель была уверена. Значит, остаётся только брак. Но с кем?!       Да и как найти мужчину, которому будет безразлично, что она уже не девственна? А если даже и найти такого человека, как смириться с тем, что она каждую ночь будет ложиться в постель со стариком, позволять ему касаться себя, целовать… Адель вдруг почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота, а тело бросает в холодный пот, при одной только мысли об этом.       Весь день она ломала голову над этим вопросом, отвечая невпопад на фразы, брошенные братом. Мишель понимал, что сестра страдает от всего пережитого ею, и он бессилен ей помочь, но от этого бессилия становилось только горше. Он так надеялся, что на родине ей станет легче, а она, напротив, ещё глубже ушла в себя и свои переживания.       — Где ты была сегодня утром? — спросил он за обедом, наблюдая, как Адель рассеянно гоняет по тарелке кусок фаршированной телятины, сама не замечая этого.       — Я ездила исповедоваться, — ответила княжна, поднимая глаза на брата. — Хотела посоветоваться с батюшкой.       — Почему бы тебе не посоветоваться со мной? — осторожно спросил Мишель, стараясь особо не напирать, чтобы сестра окончательно не замкнулась в себе. — Я понимаю, что тебе необходимо было исповедаться перед священником, но совета могла бы попросить у родного брата.         — Прости, Мишель, но мне трудно говорить с тобою о таких вещах, — Адель почувствовала, как её щёки заливает румянцем. — Со священником как-то проще.       — И что же он посоветовал тебе? Или ты мне не расскажешь? — спросил Мишель.       — Он сказал, что мне лучше выйти замуж за какого-нибудь вдовца, желательно намного старше меня, которому будет всё равно, что я уже… — тут Адель осеклась, не решаясь продолжить.       — Замуж за старика? — переспросил Мишель. — И ты решишься на такое?       — Сейчас вопрос не в том, решусь ли я, а в том, найдётся ли такой человек, — тихо, но твёрдо заметила Адель, ещё ожесточённее терзая телятину на своей тарелке. — Уж лучше быть женой старика, чем замуровать себя в стенах монастыря и ежедневно и еженощно замаливать грехи.       Мишель взглянул в её бледное лицо, на котором выделялись усталые, потухшие глаза, которые прежде светились радостью, словно драгоценные камни. Ему вдруг стало бесконечно жаль её красоту и молодость, которая должна быть отдана какому-нибудь старцу, опирающемуся на трость и разглядывающему мир через лорнет. Но увы, молодой князь тоже понимал, что замужество является единственным выходом для его сестры. Осталось только найти подходящего жениха, который примет их условия и никогда не раскроет никому тайны Адель.       Волею судьбы, потенциальный жених сам явился в дом Вяземских через пару дней. Это был князь Владимир Кириллович Оболенский, пятидесяти двух лет отроду, давний и близкий друг князя Андрея Алексеевича. Они познакомились ещё в юности и также вместе воевали, как и с графом Бутурлиным, разве что поначалу дружили не столь близко. После ссылки Бутурлина, князь Оболенский занял место лучшего друга Вяземского.       Даже судьбы у друзей оказались похожи — Владимир Кириллович тоже рано овдовел, и друзья часто проводили вечера вместе, коротая их за партией в бридж с бутылочкой старого французского вина или бренди. Они вместе ездили на охоту или скачки, к которым имели одинаковое пристрастие, вместе посещали двор, бывая на обязательных придворных балах и приёмах. Михаил и Аделина знали князя Оболенского с раннего детства, он их обоих качал на коленях, а Мишель, бывало, даже поверял ему свои первые юношеские тайны.       Узнав, что Вяземские вернулись в Петербург, Владимир Кириллович решил нанести им визит, не предупредив заранее: статус близкого друга семьи вполне позволял ему это сделать. Брат и сестра были искренне рады ему и тут же пригласили отобедать с ними.       За обедом они поведали князю о той трагедии, что случилась в Лондоне, и которая стала причиной их внезапного возвращения в Россию. Владимир Кириллович расстроился, когда узнал, что его друг не может пока вернуться на родину, однако просил Мишеля и Адель располагать им всецело, как всегда.       — Если буду нужен вам, мои дорогие, я весь к вашим услугам, — расцвёл князь довольной улыбкой. — Я очень рад, что вы вернулись в Петербург и теперь станете навещать меня! Ей Богу, я иногда чувствую себя в своём особняке, словно египетская мумия, запертая в древней гробнице. А теперь моё одиночество закончилось!       — Благодарю вас, Владимир Кириллович! — вежливо улыбнулся Михаил. — Мы с Адель будем счастливы скрашивать иногда Ваше одиночество.       — А ты, душенька, не переживай так, — князь наклонился ближе к Адель и ласково похлопал её по руке, — совсем скоро ты и думать забудешь о том пожаре! Я слышал, при дворе планируется устроить большой маскарад. Узнав, что вы вернулись в Россию, император не преминет прислать вам приглашения! А для молодой барышни нет ничего лучше, как залечивать душевные раны с помощью светских развлечений.       Адель нервно закусила нижнюю губу, боясь расплакаться в любой момент. Князь Оболенский даже не представлял, насколько его слова были недалеки от истины, когда говорил о «душевных ранах»! Знал бы он, что это за раны и как сильно они изуродовали её душу и сердце! А тут ещё упоминание о маскараде, которое вызвало в памяти Адель такие сладкие, но болезненные воспоминания! Именно на маскараде у Ратлендов изменились их отношения с Александром, именно там, в укромной беседке, они впервые целовались так нежно и страстно… Стоп, хватит! Если она продолжит думать о нём, это непременно закончится слезами, а она обещала самой себе, что вернулась в Россию, дабы изменить свою жизнь!       Поспешно пробормотав слова благодарности, девушка поспешила перевести тему разговора и спросила об их общих знакомых. Владимир Кириллович, будучи человеком одиноким, обладал прекрасной памятью и был ценным источником информации, знающим доподлинно обо всех делах, творящихся при императорском дворе и вообще в столице. Часто князь Вяземский добродушно подсмеивался над другом, называя его «первой салонной сплетницей», на что, впрочем, Оболенский не обижался.       Сев на своего любимого конька, Владимир Кириллович принялся подробно описывать события последних месяцев, старательно опуская некоторые моменты, которые не были предназначены для дамских ушей, и это дало Адель возможность перевести дух и сдержать слёзы, чуть было не хлынувшие из глаз.       Она слушала князя невнимательно, но не забывая при этом улыбаться собеседнику и кивать головой, показывая мнимую заинтересованность. В то же время она внимательно разглядывала старинного приятеля своего отца, словно видела его впервые.       Высокий и подтянутый, сохранивший даже в пятьдесят свою гусарскую выправку, князь Оболенский выглядел вполне благопристойно и даже миловидно, если можно так сказать о мужчине его лет. Волосы его почти наполовину поседели, кое-где сохраняя следы былого русого оттенка, но голубые глаза по-прежнему сияли молодым задором, словно он оставался бравым гусаром и по сей день. Короткая бородка и аккуратные усы очень ему шли, подчёркивая благородство черт лица, в целом, он выглядел именно на свои года, но, в то же время не казался совсем уж стариком, как некоторые его ровесники.       А что если… открыться князю? Эта мысль пришла в голову Михаила и Аделины одновременно, и они заговорщически переглянулись. В любом случае, эту идею нужно было хорошо обдумать, но кандидатура Владимира Кирилловича показалась им вполне достойной. После ухода гостя, брат и сестра поделились друг с другом своими мыслями на его счёт.       — Владимир Кириллович тот, кто нам нужен, — решительно заявил Мишель. — Думаю, мы можем довериться ему без опаски. Несмотря на его любовь к придворным сплетням, он — настоящий дворянин, предан нашему отцу и никогда не выдаст твоей тайны.       — Но… как мы предложим ему это? — растерялась Адель. — Ведь мужчина первым должен просить руки девушки… И вообще, мне так стыдно, Мишель! Я знаю его с детства!       Она изо всех сил старалась не думать о том, насколько неприличен и ужасен по своей сути этот разговор. Подумать только — она выбирает себе мужа, точно товар в лавке! Да ещё и примеряет на эту роль лучшего друга своего отца, который качал её в детстве на коленях!       — Предоставь это мне, — успокоил её брат. — Я сам поговорю с ним, только подберу подходящий момент. Кстати, мне кажется, что ты могла бы и не торопиться так с замужеством! Для начала нужно сблизиться с князем, чаще появляться с ним в обществе, при дворе, чтобы потом не возникло лишних разговоров.       — Хорошо, я сделаю, как ты скажешь, — покорно кивнула Адель, — но всё же, я хотела бы выйти замуж как можно скорее.       — Ты словно стараешься безвозвратно сжечь все мосты, — грустно усмехнулся Мишель и вдруг осёкся на полуслове, — или ты… может, у тебя есть веская причина для такой спешки со свадьбой?       — Причина? — княжна непонимающе уставилась на брата. — О чём ты?       — Ты… носишь ребёнка? — тихо спросил Михаил.       — Что?! — большие глаза Адель распахнулись ещё шире, когда она услышала предположение брата. — Но… я не знаю…       Внезапно до княжны дошло, что она действительно не знает ответа на этот вопрос! Погружённая с головой в пучину своих душевных терзаний, она совсем забыла, что у альковных радостей с несостоявшимся женихом могут быть последствия. В панике Адель пыталась припомнить свой лунный календарь и… не смогла!       Заметив панику в глазах сестры, Михаил внутренне выругался последними бранными словами в адрес графа Бутурлина. Адель ещё совсем ребёнок, как можно было так поступить с ней?!       — Может, стоит показать тебя доктору или… прислать из имения повитуху? — осторожно предложил он.       — Только не доктора! — тут же вскрикнула девушка. — Уж лучше повитуху…       — Я завтра же пошлю в имение за повитухой, — хмуро пообещал князь. — Не волнуйся раньше времени.       Но Адель уже успела не просто разволноваться, она пришла в ужас… Как она могла оказаться столь глупа, что не подумала об этом раньше? Почему мысль о возможной беременности ни разу не пришла ей в голову? Всю ночь она не могла уснуть, подозревая, что осмотр повитухи не принесёт ей ничего хорошего.       Приложив немалые усилия, она вспомнила, что последнее женское недомогание у неё случилось дней за десять до пожара на яхте! То есть… два с половиной месяца назад! Как она могла не вспомнить об этом раньше, как не заметила?! Неужели от сильных переживаний она совсем лишилась разума?       Боже правый, неужели же она ждёт ребёнка? Ребёнка от него… Адель почти до рассвета плакала в подушку, пока не уснула, обессиленная, под утро.       Проснувшись, она отчаянно пыталась отыскать в своём самочувствии какие-либо симптомы «интересного положения», как именовали беременность девочки в Смольном. Тошноты она не чувствовала, как и головокружения (не считая того, единственного раза в ванной комнате), а именно эти два симптома должны были непременно присутствовать у каждой женщины, ожидающей ребёнка. Может, у неё просто нервное истощение? О, как отчаянно Адель надеялась на это!       Через пару дней из поместья привезли угрюмую, смуглую крестьянку необъятных размеров, которую именовали Матрёной. Именно она принимала всех детей в округе барского поместья и считалась хорошей повитухой. Матрёна была крепостной Вяземских, а значит, лишнего болтать не будет.       Зайдя в комнату к перепуганной княжне, она молча поклонилась и невозмутимо направилась в туалетную комнату, чтобы вымыть руки с мылом. Адель так и застыла посреди комнаты, трясясь, как осиновый лист. Никогда в жизни она не испытывала подобного стыда и страха!       — Что ж вы стоите-то, барышня? — удивилась Матрёна, возвращаясь в комнату и застав княжну на прежнем месте. — Ложитесь-ка на кроватку. И не бойтесь вы так, не съем я вас!       Отчаянно краснея, Адель повиновалась и легла на постель, приподняв подол сорочки до колен. Осмотр был просто пыткой для неё, но закончился он довольно быстро, правда, оказался немного болезненным. Закончив, Матрёна молча направилась снова мыть руки, а Адель села на постели, подтягивая колени к груди и трясясь ещё сильнее. Она чувствовала, как зубы у неё стучат, словно от невыносимого озноба, и она не в силах контролировать это. Наконец, Матрёна снова показалась из туалетной комнаты и со вздохом приблизилась к побелевшей княжне.       — Ну что ж, барышня… — немного замялась она, — в положении вы. Срок мал пока, и если хотите, можно плод того… вытравить. У меня и травка специальная есть, правда, больно будет…       — Что? — посеревшими губами переспросила Адель, в голове которой сразу же прочно засело ужасное слово «вытравить». — Нет-нет… я не хочу!       — Это как угодно, барышня, не всякий готов грех на душу брать, — согласилась, вздыхая, Матрёна. — Только тогда под венец вам нужно, и поскорее, пока не прознал никто. Я-то уж молчать буду, как молодой барин и велел.       Адель почти не слушала её, она пыталась осознать, что внутри неё зародилась маленькая жизнь, плоть от плоти её и Александра. Значит, отдавшись ему, она понесла…       Внезапно она почувствовала себя такой счастливой и несчастной одновременно! У неё теперь снова появится смысл в жизни! Этот ребёнок будет принадлежать только ей, ибо Александр никогда не узнает о нём. У него скоро будет ребёнок от Жаклин, вот пускай и растит его, а её малыш будет носить другую фамилию и никогда не узнает, каким расчётливым подлецом был его отец!       Его отец… Беспристрастная, жестокая память внезапно вернула Адель в такие сладкие и волнующие воспоминания о том событии, что привело к зачатию этого ребёнка… Она вспомнила, как была счастлива в его объятиях, закрыв глаза, она явственно ощутила вкус его губ, нежность прикосновений, будоражащую музыку страстных стонов… Это было невыносимо больно!       С трудом стряхивая с себя магию этих воспоминаний, девушка вынуждена была вернуться к мыслям более приземлённым. Ей ещё предстояло признаться брату в том, что она беременна. Но не это пугало её сильнее всего, а то, что будущий ребёнок теперь диктовал свои условия, отсчитывая время не в её пользу.       Итак, срок её беременности — около двух месяцев. Всё верно, именно столько прошло с той ночи, проведённой ими вместе… Самое ужасное, что ситуация с возможным замужеством Адель теперь сильно усложнилась. Как Мишель признается князю Оболенскому, что его опозоренная сестра нуждается в срочном замужестве, потому что ждёт ребёнка от коварного соблазнителя? О, большего стыда и унижения им с братом ещё не доводилось испытывать!       Адель стало безумно страшно от предполагаемой реакции Владимира Кирилловича. А вдруг он откажется помочь ей? И что тогда делать? Срочно уезжать в Америку и уже там, за океаном рожать незаконного ребёнка? Впрочем, незамужняя девица, родившая ребёнка вне брака станет изгоем и в Америке, так что путешествие через океан ничего не изменит…       Михаила целый день не было дома: его вызвали в полк, узнав о возвращении князя в Петербург. Встретившись с друзьями, он засиделся с ними в трактире допоздна, позабыв о времени. А Адель тем временем нервно мерила шагами свою комнату, размышляя, не лучше ли передумать и ничего не говорить Оболенскому о её позоре.       Чисто теоретически, существовал ещё один выход. Её отец и брат могли заставить Александра Бутурлина жениться на ней и ответить за свой поступок. Но, как она будет жить с человеком, которому больше не доверяет? Каждый день ждать от него подвоха, сомневаться в каждом слове и взгляде? Осознавать, что их брак основан только на принуждении? Нет… это ещё хуже, чем делить брачное ложе со стариком!       Так и не дождавшись брата, чтобы сообщить ему новость, Адель легла спать. Дни напряжённого ожидания повитухи и сам осмотр вымотали её, и княжна чувствовала страшную усталость и нервное напряжение.       Пытаясь уснуть, она всё думала о будущем ребёнке, пыталась представить его внешность… А когда ей удалось, наконец, провалиться в сон, ей приснилось, что она с радостной улыбкой сообщила счастливую новость возлюбленному.       Во сне Александр стоял к ней спиной, а когда услышал, что она ждёт ребёнка, резко обернулся. Увидев его лицо, Адель вскрикнула от неожиданности — это оказался вовсе не отец её ребёнка, а князь Оболенский…