Вопреки себе

      Горы Шотландии встретили семейство графа Хантли ветреной погодой, которая была частой гостьей в этих местах. Старинный замок, недавно переживший капитальный ремонт, выглядел величественно и респектабельно.       Первое, что сделал Александр по приезде — обошёл замок и прилегающие к нему постройки и всё внимательно изучил, отмечая новые изменения. Он уже приезжал в поместье, сразу после заключения сделки с предыдущим хозяином, и тогда замок находился в жалком виде. Теперь же, с новой черепицей, сверкающими новизной оконными рамами и дверями, после полной реставрации внутренней отделки и смены меблировки, старинный замок шотландских лэрдов вполне годился для проживания.       Двор, конюшни, амбары — всё было тщательно вычищено от сорняков и мусора, выкрашено и выглядело добротно и ухоженно. Старый парк, раньше полностью заросший молодой порослью и травой, превратился в райский уголок с многоярусными клумбами, подстриженным изумрудным газоном и аккуратно обрезанными деревьями. Даже старый, позеленевший фонтан новый управляющий умудрился воскресить, и теперь мраморные ангелочки и дельфины радостно выпускали вверх струи чистой, прохладной воды, сверкающие под солнцем.       Заглянув в каждый уголок имения, Александр остался очень доволен той работой, которую без него провел управляющий. Он с удовольствием предвкушал долгие годы спокойной, размеренной деревенской жизни в стенах этого обширного имения, полные простых семейных радостей и долгожданного покоя. Здесь будет подрастать его малютка-дочь, постепенно превращаясь из ребёнка в красивую девушку, а он — наблюдать за её взрослением с ревностной отцовской любовью и нежностью.       До рождения Катрин Александр даже не представлял, что такое отцовская любовь. Подумать только, не так давно он был таким глупцом, что не хотел иметь детей! Теперь же это маленькое существо занимало почти все его мысли: он не мог начать свой день, не зайдя предварительно в детскую, чтобы взглянуть на дочку, вечерами наблюдал, как она засыпает на руках кормилицы, сам обожал носить её на руках и вглядываться в прелестное личико, отыскивая сходные с собою черты.       Правда, дочь Александра больше походила на свою мать — у неё были светло-голубые прозрачные, словно лёд, глаза, и смолянисто-чёрные кудри Жаклин, но из-за этого отец, конечно, не любил её меньше. И всё же, как сказала его матушка, впервые увидев внучку, Катрин пошла в мать: у Александра волосы были тоже тёмными, но не настолько, как у его жены, и знаменитый сапфировый оттенок глаз рода Бутурлиных девочка тоже не унаследовала. Более или менее успокоилась графиня лишь тогда, когда через какое-то время разглядела, что губки и носик у малютки точно повторяли её собственные. Видимо, в душе Мария Александровна сомневалась в отцовстве своего сына.       Сам Александр не сомневался в этом — если бы у Жаклин был кто-то ещё, кроме него, он непременно узнал бы об этом и сразу разорвал отношения, несмотря ни на что. Жаклин всегда знала это, и не стала бы так рисковать, да и та неделя, когда она жила у него в доме в Лондоне, действительно прошла в очень бурных и безрассудных плотских утехах. Он сам допустил тогда неосторожность, а Жаклин воспользовалась этим — невольно или с умыслом.       Материнский инстинкт у молодой графини всё же проявился, и теперь она больше занималась своей дочерью, но до конца так и не осознавала, что это её ребёнок. Она скрывала свои истинные чувства от мужа и свекрови — при них она была самой лучшей, любящей молодой матерью на свете, но на самом деле её мысли занимал лишь Александр и его непробиваемое безразличие к ней. Она отчаянно искала выход из ситуации, пыталась найти подход к нему, но граф был с нею вежлив, и не более. О, если бы можно было прочесть его мысли!       Каждый вечер, наблюдая за спящей дочкой, Александр думал об одном: в далёкой Италии сейчас точно так же засыпает ещё один маленький ангел — Софи… его дочь, ребёнок от его прекрасной, нежной возлюбленной. Какая она, эта малышка? Похожа ли на него или унаследовала прелесть своей красавицы-матери?       Наблюдая за мучительными схватками Жаклин, Александр не мог не думать, что и Адель вскоре предстоит пережить те же муки, чтобы произвести на свет их ребёнка. Он очень боялся за неё: Адель ещё такая юная, хрупкая… выдержит ли она? Только бы с ней и ребёнком ничего не случилось! И лишь узнав из письма Михаила, что у них с Адель родилась дочь, и всё обошлось благополучно, он смог избавиться от гнетущей тревоги за любимую.       Чем больше проходило времени, тем мучительнее проявлялась тоска Александра по потерянной любви. Вопреки тому, что время должно лечить любые раны, его боль и не думала утихать. Каждый день он занимал себя делами поместья, изучал хозяйственные книги, объезжал свои владения с управляющим, подписывал счета, и эта занятость помогала ему. Возвращаясь в поместье, он отводил душу, занимаясь дочкой, но потом… неизменно наступала ночь, а вместе с ней возвращалась боль.       Ночами ему часто было не до сна: он сидел в своём кабинете и вспоминал…вспоминал…вспоминал. Именно тогда он начал писать тайные письма Адель, обнажая в них свою истерзанную душу, признаваясь ей в нежной любви, жгучей ревности и муках сожаления. Он надёжно прятал эти письма, но иногда, когда страдания, казалось, достигали апогея, в порыве бессильной ярости сжигал их, чтобы следующей ночью начать писать заново.       Жаклин, которая не могла не замечать, как муж периодически отгораживается от внешнего мира, погружаясь глубоко в себя, стремится к уединению, увлечённо пишет что-то по ночам, вместо того, чтобы прийти к ней в спальню, буквально сходила с ума от беспокойства. Она постоянно тревожилась за крепость своего брака, так как помнила, на каких условиях и по какой причине Александр женился на ней. В моменты, когда он в очередной раз глубоко задумывался, глядя печальными синими глазами сквозь неё, Жаклин ощущала жестокий приступ обжигающей ревности, ибо точно знала: её муж думает о ней… своей русской красавице.       Графиня Хантли ненавидела свою соперницу ещё сильнее, чем прежде, потому что вытеснить княжну из сердца Александра оказалось ей не под силу. Через месяц после свадьбы Жаклин узнала от Ольги, что Аделина вышла замуж за какого-то старика и покинула Россию, поселившись в Италии. Эта новость больно уколола её — вот, значит, по какой ещё причине Александр взял её в жёны. Любимая бросила его ради старого князя, поэтому он и решил поиграть в благородство и признать своего ребёнка, а заодно и наказать Жаклин за предательство своим пренебрежением. Как жестоко и цинично!       Впрочем, Жаклин предпочитала не сокрушаться без толку, а довольствоваться тем, что имела сейчас и попытаться извлечь выгоду из своего положения. Она возлагала большие надежды на переезд в Шотландию, где они с мужем и ребёнком, наконец, поселятся в собственном доме, совьют своё гнёздышко, чаще будут оставаться вдвоём и, кто знает, может у неё получится достучаться, если не до сердца Александра, так хотя бы сыграть на его мужских потребностях. И вот, они здесь, в замке, может быть, Господь сжалится над ней и между ними что-то, наконец, изменится в лучшую сторону?  — Дорогой? — за спиной задумавшегося графа раздался робкий голос жены. — Я уже выбрала комнату, в которой будет располагаться детская. Не хочешь взглянуть?       Александр медленно обернулся и всмотрелся в хорошенькое личико супруги. Её взгляд выражал смесь показной робости и острого желания, словно она была ребёнком, который с восторгом замер у огромного именинного торта, но не смеет тронуть его, пока не получит разрешения взрослых. Но позволения перекраивать рамки их отношений он ей не давал… пока. И Жаклин это прекрасно понимает, потому и смотрит таким молящим взглядом, от которого ему становится не по себе.  — Иду, — коротко ответил он и прошёл мимо жены в сторону замка, проигнорировав её попытку взять его за руку. Гримаса недовольства и разочарования вновь появилась на лице графини, которой ничего не оставалось, как проследовать за супругом.       Александр выбрал себе спальню в противоположном крыле от того, где поселилась жена. Комната была уютной, обставленной новой мебелью, а из окон открывался вид на горное ущелье.       В первый же вечер, после ужина, новый хозяин поместья Хантли поднялся к себе, принял горячую ванну и приготовился ко сну. Прежде, чем лечь в постель, он подошёл к окну и взглянул в чёрное небо, как всегда позволяя своим мыслям отправиться в прошлое. Здесь, в этом замке он изначально планировал спрятать свою прекрасную пленницу, похитив её у отца и брата. В этих стенах он собирался сделать её своей, даже силой, если понадобится. Сейчас Александру казалось, что эти бредовые идеи принадлежали не ему, а кому-то другому, совершенно незнакомому человеку. Как он мог когда-то допускать мысль, что сможет изнасиловать её?!       Он рассеянно обернулся на большую, широкую кровать из красного дерева, покоившуюся на массивных резных ножках и покрытую белоснежным покрывалом: как чудесно смотрелась бы Адель на этих шёлковых простынях! Закрыв глаза, он ясно представил её себе: обнажённую, раскинувшуюся на постели… её длинные пшеничные локоны разметались по подушкам, молочно-белая кожа, кажется, светится изнутри, а огромные глаза смотрят на него с любовью и нежной страстью. Каким наслаждением было бы снова припасть к её розовым губкам, которые потом станут алыми и припухшими от его поцелуев, ощутить под собой её нежное тело, сжать её в объятиях и покрыть голодными поцелуями каждый дюйм шелковистой кожи!       Эротичная картина, мысленно представшая его глазам, была настолько реальна, что Александр мгновенно почувствовал, как средоточие его мучительного желания твердеет, наливаясь кровью. Несмотря на то, что у него была женщина после того, как он окончательно потерял Адель, Александр так и не смог освободиться от мечтаний о ней — такой соблазнительной, страстной и невинной одновременно. Только её тонкие пальчики доставляли ему неземное наслаждение своими прикосновениями, лишь с её губ слетали такие нежные стоны, которые будили в нём дикий ураган страсти, сметающий на своём пути всё, оставляя лишь безумное желание обладать ею, врываться в юное, податливое тело, наслаждаясь сам и даря наслаждение возлюбленной.        Александр глубоко вздохнул от разочарования, осознав, что он, к сожалению, не волшебник, и не может вернуть любимую, взмахнув волшебной палочкой. А засыпать неудовлетворённым ему не впервой, особенно в последнее время.       Внезапно дверь в его комнату тихо отворилась, пропуская Жаклин, осторожно ступающую со свечой в руке. Она, должно быть, рассчитывала, что муж уже спит, так как, увидев его стоящим у окна, вздрогнула от неожиданности и беспомощно замерла на пороге, едва прикрыв за собой дверь. Её намерения были более чем очевидны — очередная попытка соблазнить его. Все предыдущие ее поползновения оканчивались тем, что Александр без лишних разговоров выставлял жену вон, но сегодня… то ли желание, вызванное мыслями об Адель, настолько сильно охватило его, то ли ему стало жаль Жаклин, но Александр медленно подошёл к жене и дыханием потушил свечу в её руке.       Лицо Жаклин скрыл полумрак в комнате, немного рассеянный мягким лунным светом, падающим из окна. Она тоже не могла разглядеть выражение его лица, но чувствовала, как напряжён Александр: его дыхание потяжелело, а Жаклин хорошо помнила, что это значит, хоть они уже очень долго не делили ложе.       Не произнеся ни слова, она шагнула к мужу и обвила его плечи руками, в темноте находя твёрдые мужские губы и целуя со всей страстью, на которую была способна. На несколько мгновений он замер, словно сомневаясь, нужно ли отвечать на поцелуй или лучше всё-таки оттолкнуть жену и выпроводить вон, но внезапно отпустил свою сдержанность: его руки стиснули её талию так, что хрустнули рёбра, а горячий язык требовательно ворвался в рот, скорее не лаская, а наказывая. Жаклин чуть не задохнулась от счастья, увидев ответную реакцию мужа — ведь она так долго мечтала об этом!       Его руки сжимали её тело, двигаясь быстро, грубо, но Жаклин лишь упивалась этим, с готовностью подчиняясь его желаниям. Она так безумно истосковалась по мужу, что готова была на всё, лишь бы снова быть с ним.       Она медленно целовала его плечи, постепенно спускаясь на мускулистую грудь, обводя шаловливым язычком твёрдые маленькие соски, а тонкие пальчики тем временем опустились по плоскому животу ниже, обхватив его затвердевшее мужское достоинство. Александр слабо выдохнул, когда жена опустилась перед ним на колени, лаская губами и языком налившийся кровью орган.       Он запрокинул голову и закрыл глаза, позволяя Жаклин действовать по своему усмотрению. Что ни говори, а любовницей она всегда была опытной и страстной, ей всегда удавалось доставить ему немало наслаждения, но сейчас он отчётливо ощутил, насколько всё изменилось между ними.       Если раньше, находясь в постели с Жаклин, он не думал ни о чём, кроме физического удовлетворения, то сейчас чётко осознавал, что к нему прикасается не просто женщина, но та, кого он не любит. И не полюбит никогда. И ему вдруг стало мало только телесного удовольствия, он хотел снова испытать тот таинственный трепет в сердце, который ощутил лишь однажды — когда держал в своих объятиях Адель…       Странное дело, когда он изменял жене в Стоун-Хаус, кувыркаясь в постели с деревенскими девками, такие мысли в голову не приходили: он воспринимал их теми, кем они были, и понимал, что, кроме удовлетворения, ему ничего не нужно от них. А теперь, допустив в свою постель законную жену, он вдруг остро осознал, что она абсолютно безразлична ему, что он не только не любит её, но и презирает, как человека.       Да, её подлый поступок до сих пор стоял между ними. Александр вполне мог понять, зачем Жаклин сделала то, что она сделала, но простить — никогда. Невольно вспомнив огромные глаза Адель, переполненные слезами, когда они прощались навсегда, Александр ощутил новый всплеск злости на жену.       Резко прервав её ласки, он схватил удивлённую жену за плечи, поднимая на ноги, и подтолкнул к кровати. Жаклин не успела даже понять, что случилось, как муж опрокинул её на кровать, перевернул на живот и резко вошёл, заставив её охнуть от неожиданности. Он двигался резко, быстро, даже грубо, словно стремился поскорее покончить с выполнением супружеского долга, совершенно не заботясь о том, получит ли она удовольствие. Но Жаклин, которую уже несколько месяцев буквально ломало от неутолённого желания, совсем не возражала против такого обращения. Напротив, её дико возбуждало то, что он ведёт себя, словно её хозяин. Собственно, так оно и есть: он хозяин её сердца, ему принадлежит её тело, мысли, желания.       Не прошло и минуты, как комната Александра наполнилась громкими, страстными стонами его жены и его собственным частым дыханием. Получив удовлетворение, сбросив, наконец, напряжение в теле, Александр, весь покрытый мелкими капельками пота, устало откинулся на подушки. Жаклин, которая ещё не получила свою долю наслаждения, покорно прильнула к нему, ожидая, когда новый страстный порыв снова сплетёт их тела, но муж внезапно твёрдо отстранил её, не давая больше прикасаться к себе.  — Иди в свою комнату, — не глядя на жену, коротко бросил он. — Я устал сегодня и хочу выспаться.       Жаклин мгновенно вспыхнула от злости и разочарования, но спорить не посмела. То, что Александр всё же превратил их брак в настоящий, вопреки тем условиям, который сам же ей поставил в день свадьбы, говорило о многом. Значит, его всё же тянет к ней, он не может долго обходиться без неё, и пусть пока она нужна ему лишь в качестве любовницы — всему своё время. Рано или поздно, она найдёт способ пробиться к его сердцу, Жаклин не сомневалась в этом.       Бесшумно соскользнув с широкой постели, она быстро накинула свой пеньюар, который сегодня оправдал ожидания своей хозяйки, и покорно удалилась, тихо прикрыв массивную дверь. Александр уже забыл о ней: глядя в потолок пустыми глазами, он задавался одним и тем же вопросом, который жестоко мучил его, особенно по ночам — а вдруг брак князя и княгини Оболенских вовсе не фиктивный? Вдруг Адель уже подарила мужу своё тело?

***

      Начало сентября в Неаполе мало чем отличалось от лета — та же изнуряющая жара и назойливые мошки, разве что ночи стали немного прохладнее. Днём было решительно невозможно выйти на улицу, ибо солнце нещадно жгло землю, словно адское пламя. Прислуга старательно и часто поливала водой мраморные плиты, которыми был выложен двор, стараясь прибить пыль и хоть немного смягчить жару, однако, этот способ помогал ровно на десять минут.       Адель изнывала от духоты, спасаясь от неё прохладными ваннами, которые она принимала несколько раз в день. Малышка Софи тоже тяжело переносила жару — она плохо спала и часто капризничала. Лишь после захода солнца Адель выходила во двор с дочкой на руках, чтобы немного погулять. Владимир Кириллович не так остро реагировал на жару, но глядя на то, как мучается жена и маленькая дочка, он понял, что из Италии им придётся уехать раньше, чем они думали. Следующей весной нужно будет снова переезжать куда-нибудь, где лето не такое изнурительно жаркое. Возможно, на юг Франции.       В одну из особо душных ночей Адель никак не могла уснуть: она ощущала, что ей не хватает воздуха. Она давно уже сбросила с себя ночную сорочку и лежала на постели нагишом, но это мало чем помогало. Проворочавшись с боку на бок до полуночи, Адель не выдержала и встала, натягивая сорочку и длинный халат. Она решила, что спустится к морю и искупается, иначе ей просто не уснуть. Вилла имела свой собственный пляж, огороженный высоким забором от чужих глаз, поэтому вряд ли ей грозит опасность встретить кого-нибудь. Адель дёрнула шнурок звонка, вызывая Таню. Когда сонная горничная прибежала на зов госпожи, она не сразу поняла, что от неё хотят. А когда осознала, что Адель решила купаться в море ночью, испуганно замахала на неё руками:  — Господь с Вами, барышня! Что это Вы надумали? Ночь на дворе!  — И что же с того? — упрямилась Адель. — Таня, в этой комнате я себя чувствую, как в печке. А вода сейчас такая прохладная! Никто не увидит нас — ты будешь караулить меня с полотенцем, а для охраны можно взять с собой старого Алонсо, чтобы он ждал где-нибудь неподалёку!  — А ну, как барин прознает? — сомневалась Таня. — Да он же с меня шкуру живо спустит за то, что я Вас не отговорила.  — Когда это Владимир Кириллович на тебя хотя бы голос повышал? — усмехнулась Адель последней наивной попытке горничной остановить её. — Да он и мухи не обидит, и ты это прекрасно знаешь, трусиха! Ну же, идём, Таня, не упрямься!       И бедная Таня, сдержанно вздыхая, покорно взяла большое банное полотенце, отправляясь вслед за Адель на ночной пляж.       В ночном небе низко висела огромная луна — абсолютно круглая, желтая, как блин, и яркий лунный свет освещал дорогу почти как днём. Старый Алонсо, сонно промаргиваясь, медленно ковылял позади неугомонной юной синьоры, которой приспичило купаться ночью, когда добрые люди должны мирно спать в своих постелях, но обсуждать приказы хозяев ему и в голову не пришло.       Сбежав вниз по каменным ступенькам, Адель радостно выбежала на пляж, поспешно скинула халат и, оставшись в короткой ночной сорочке, осторожно вошла в море. Вода оказалась чудесной — прохладной, освежающей, она дарила долгожданное облегчение после удушающего пекла.       Море в ночной час было гладким и спокойным, словно зеркало. Лишь еле слышный шёпот прибоя нарушал тишину, да всплеск воды, создаваемый Адель, которая резвилась, как дитя. Она всегда любила море и мечтала жить на побережье, но оказалась неготовой к жаркому лету в Италии.       Владимир Кириллович тоже не спал в эту ночь. Он засиделся за книгой допоздна, а когда лёг в постель, так и не смог уснуть. Выйдя на балкон, он привычно вдохнул солёный, морской воздух и посмотрел в сторону моря, на котором ночное светило оставило широкую лунную дорожку.       Внезапно до его слуха донёсся приглушённый смех, доносящийся со стороны пляжа. Странно, кто мог находиться там ночью? Может, кто-то из слуг? Князю показалось, что голос, который он услышал, был похож на голос Адель. Поскольку спать всё равно он не собирался, Владимир Кириллович решил проверить свою догадку.       Для начала он зашёл в спальню жены, но она оказалась пуста, и он понял, что слух не обманул его — Адель действительно была на пляже. Усмехнувшись её ребячеству, он направился к морю, чтобы лично пожурить её за беспечность.       Бесшумно спустившись по ступенькам, ведущим к морю, князь наткнулся на задремавшего Алонсо, который прикорнул у перевёрнутых лодок, прислонившись к ним спиной. Услышав шаги, старый слуга проснулся, но подать голос не успел, поскольку узнал хозяина, а князь жестом велел ему молчать. Старик-неаполитанец лишь понимающе улыбнулся, снова закрывая глаза и возвращаясь на прежнее место. Видимо, он подумал, что князь решил присоединиться к молодой жене. Что ж, вполне обычное дело для мужа и жены…       Дойдя до ближайшей пальмы, князь спрятался за толстым стволом: он не хотел напугать ни Адель, которая продолжала резвиться в море, ни Таню, стоящую на берегу с полотенцем в руках и преданно ожидавшую свою госпожу. Он собирался подождать, пока жена выйдет из воды, а уж потом выйти из своего укрытия и попенять ей за опрометчивое поведение, ведь пляж, даже огороженный, был опасным местом для ночных прогулок. Мало ли кто может причалить к берегу ночью?       Адель продолжала плавать и плескаться в воде, периодически специально обрызгивая свою горничную, словно шаловливое дитя. Её чистый, кристальный смех был хорошо слышен в прозрачном ночном воздухе, и звенел, как хрустальный колокольчик. Слушая его, словно нежную музыку, князь почувствовал, как его желание журить жену тает, словно мороженое, которое сегодня за обедом превратилось в сладкое молоко буквально за пять минут. Лунный свет не мешал ему отчётливо видеть её, к тому же, стоял он совсем недалеко. Через пять минут он услышал голос Тани:  — Ну, полно, барышня, выходите уже, а не то дома хватятся, да и барин проснуться могут. А ну, как его сиятельство не найдёт Вас в спальне?        При упоминании имени мужа, Адель внезапно застыла. Она так радовалась сейчас, словно снова стала маленькой девочкой, а Таня так жестоко спустила её с небес на землю. Увы, она уже не ребёнок, она — жена и мать, и детство давно осталось позади. Пора возвращаться к реальности…       Вздохнув, Адель медленно вышла на берег и принялась отжимать свои длинные волосы, потяжелевшие от воды. Таня расправила полотенце, готовясь укутать молодую княгиню.       Владимир Кириллович внезапно застыл, словно прирос к месту, стоило жене выйти из моря. Мокрая сорочка, ставшая прозрачной от воды, едва доходила ей до колен, и бесстыдно прилипла к телу, позволяя видеть все прелести Адель. Её высокая, упругая грудь с остро торчащими сосками, тоненькая талия, плоский живот, словно она и не родила ребёнка, плавный, соблазнительный изгиб бёдер, длинные стройные ноги, округлые лодыжки — она была идеальна во всём, настолько идеальна, что у её немолодого супруга, повидавшего немало красавиц на своём веку, невольно перехватило дыхание.       С того самого дня, когда он произнёс в церкви «да» и назвал её своей женой перед Богом и людьми, Владимир Кириллович ни разу не посмотрел на неё, как на женщину. Для него она была всё ещё ребёнком, хотя и носила под сердцем дитя. Может, дело было в том, что Адель была дочерью его лучшего друга, он помнил её совсем малышкой, и относился соответственно — как к дочери. Он прекрасно понимал, для чего женится на ней и осознавал все последствия своего поступка, но сейчас… Сейчас он впервые увидел в ней женщину — прекрасную и соблазнительную, словно Афродита, вышедшая на берег из морской пены, чтобы стать богиней любви для смертных.       Князя ошеломила собственная реакция — увидев полуобнажённую жену, он внезапно почувствовал, как в нём пробуждаются давно позабытые ощущения. Он, став вдовцом больше пятнадцати лет назад, похоронил своё сердце и все страстные желания в одной могиле со своей любимой Аннушкой, и наивно полагал, что воскреснуть им не суждено.       У него почти не было женщин с тех пор, ну разве что несколько крепостных девок, да и то, очень редко и после обильных алкогольных возлияний, после чего его жестоко мучила совесть за измену жене, хоть и ныне покойной. Напрасно друзья и родственники убеждали князя, что он обязан жениться снова, ведь он был последним мужчиной в своём роду и обязан оставить после себя наследника. Нет, он не хотел никого видеть подле себя, кроме той, которая уже никогда не придёт и не обнимет его. Аннушка была для него всем миром, он не представлял, как променяет её на другую.       Естественные для мужчины желания и порывы он постепенно загнал глубоко внутрь себя, подчинив тело воле разума, и с годами ему стало легче. Именно поэтому он сейчас был просто ошеломлён тем, какой отклик вызвал в нём вид обнажённой молодой жены. Тело князя, которому, видимо, было наплевать на возраст своего обладателя, отреагировало неожиданно бурно, настолько, что ему пришлось срочно ретироваться, пока Адель не заметила, что за ней наблюдают исподтишка. Если она застанет мужа за таким занятием, он до конца жизни не сможет спокойно взглянуть ей в глаза со стыда!       Слава Богу, ему удалось исчезнуть никем не замеченным. Владимир Кириллович торопливо поднялся по ступенькам и, быстрыми шагами пройдя через спящий двор, вошёл в дом и сразу направился к себе. Его дыхание всё ещё было неровным: то ли от быстрого шага, то ли от волнения, которое охватило всё его существо.       Он чувствовал себя ужасно, словно сделал что-то до жути постыдное. Как он мог так бесстыдно смотреть на неё? Она ещё совсем дитя, юная, нежная, наивная, он должен защищать её и заботиться, но никак не… Он всё ещё не осмеливался даже мысленно озвучить самому себе, что Адель вызвала в нём желание… Острое, страстное желание, совсем как в годы бурной молодости. Подобные чувства он испытывал только к своей первой жене — единственной женщине, которую искренне любил.       Что же с ним произошло, во имя Господа? Неужели и его не минуло то, что люди со злой иронией называют «седина в бороду, бес в ребро»?! Как он может пылать такой необузданной страстью к этой девочке, которая годится ему в дочери?!       Коварный, тихий голос разума тут же не преминул отозваться вкрадчивым шёпотом: но она ведь его жена, не так ли? У него есть все права на неё! Не успел князь осознать, что за мысли приходят в его голову, как внезапно опомнился и в отчаянии схватился за голову, словно стараясь запереть эти крамольные мысли обратно, в подсознание. Нет, он не должен так думать о ней, не должен испытывать к ней такие чувства! Это неправильно, ведь у них фиктивный брак!       С балкона Владимиру Кирилловичу было хорошо видно, как Адель возвращается в дом, тихо переговариваясь с Таней и радуясь своей тайной ночной вылазке, как ребёнок. Он с грустью смотрел на неё, мучаясь от разлада в душе. Остаток ночи князь провёл в глубоких раздумьях, растерянный, сбитый с толку внезапно вспыхнувшими чувствами, даже думать о которых он давно забыл.