***
В начале лета Александр и Жаклин покинули Стоун-Хаус и отправились в Шотландию, чтобы окончательно обосноваться там. Для Жаклин отъезд был долгожданным праздником, о котором она молилась день и ночь. Жизнь в одном доме со свекровью и золовкой оказалась тяжким испытанием, которое усугублялось прохладной вежливостью мужа. Да, он заботился о ней, следил за тем, чтобы она нормально питалась, больше отдыхала, не грубил ей, каждый день осведомлялся о её самочувствии и даже делал подарки на праздники, но Жаклин не оставляло чувство, что всё это Александр делает исключительно ради будущего ребёнка. Мария Александровна и Ольга стали относиться к Жаклин не так враждебно, как поначалу, но она по-прежнему остро чувствовала фальшь в их улыбках и понимала, что они с трудом её выносят. Ну, разумеется: кто она такая, чтобы аристократы по рождению признали её ровней себе? Как только у них родилась дочь, графиня сразу же почувствовала, насколько была права: муж весь буквально растворился в девочке, совершенно забыв, что это именно она, Жаклин, её родила. Лишь во время родов он находился рядом с Жаклин, держал за руку, пытаясь успокоить её и помочь, ей даже почудилась нежность в его голосе, но увы… после рождения ребёнка всё его внимание к ней сразу улетучилось. Подумать только, она ревновала мужа к собственному ребёнку! Но, как было не ревновать, когда Александр просиживал в детской часами, а на жену не обращал ни малейшего внимания?! Жаклин оправилась от родов довольно быстро, и уже через месяц начала строить планы, как вернуть расположение своего супруга. Она попробовала окружить мужа вниманием и заботой: самостоятельно готовила ему завтрак, чтобы потом самой отнести прямо в постель, однако Александр сразу же пресёк её попытку проникнуть в его спальню, жёстко напомнив о договоре в день свадьбы. Однако, сникшая было Жаклин, через неделю повторила свою попытку, отправившись в Лондон, чтобы обновить гардероб. Вернувшись обратно с большим запасом новых платьев и соблазнительных неглиже, она снова ринулась в бой, пытаясь сыграть на том, что у её мужа уже давно не было близости с женщиной, а его ненасытная чувственность ей была известна лучше, чем кому бы то ни было. В этом, кстати, Жаклин очень заблуждалась: Александр давно нашёл в деревне хорошенькую дочь мельника, не обременённую высокими моральными принципами, с которой и удовлетворял свои мужские потребности. На сей раз, правда, граф подстраховывался от нежелательной беременности: не хватало ему ещё повторения истории с Жаклин! В очередной раз выставив настойчивую жену из своей спальни, Александр понял, что так просто она от него не отстанет. Он хорошо знал характер Жаклин и её твердолобое упрямство, и даже начал подумывать о том, что всё может сложиться именно так, как она хочет… когда-нибудь. Пока же он не мог даже просто смотреть на жену: слишком свежи были воспоминания о её вероломстве. Всё чаще он думал о том, что их с Адель ребёнок, должно быть, уже родился. Мальчик это или девочка? Он очень хотел узнать, кого произвела на свет его возлюбленная. Князь Михаил Вяземский, верный своему обещанию, прислал Александру письмо, в котором сообщил, что Адель родила дочь, которую назвала Софьей. Получив эту новость, Александр одновременно обрадовался и снова ощутил, насколько ему мучительно не хватает Адель. Там, где-то очень далеко, она подарила ему дочь, которая носит чужое имя и никогда не узнает своего родного отца… Эти мысли буквально убивали его, вызывая отчаянную злость от осознания собственной беспомощности. Он женат, Адель замужем, и им никогда не быть вместе. Никогда… как смириться с этим? На следующий день, проведя ночь за бутылкой виски и так и не найдя ответа на этот вопрос, Александр объявил жене, что через неделю они уезжают в Шотландию. Он стремился уединиться в старинном графском замке, среди суровых гор и вересковых лугов, словно древние стены могли спрятать его от внешнего мира и залечить боль от разлуки с любимой женщиной и ребёнком, которого ему не суждено признать своим. Что ж, он отдаст всю свою нерастраченную любовь Катрин — своему маленькому голубоглазому ангелу. Она — самое дорогое, что у него есть, кроме матушки и сестёр, и ей, своей любимой дочери, он посвятит всего себя без остатка.Радость с привкусом горя
23 июня 2019 г. в 22:53
Княжеская чета Оболенских отправилась в свадебное путешествие через неделю после дня рождения молодой княгини — в самом конце ноября. Восемнадцатилетие Адель отметили скромно, в кругу семьи, но для самой девушки праздник был вовсе не радостным, хотя раньше она обожала дни своего рождения.
Адель стремилась уехать как можно скорее: срок её беременности уже перевалил за три месяца и, хотя её талия была по-прежнему тонкой, скоро её положение станет заметно. Путешествие в зимнее время оказалось непростым испытанием для молодой княгини, но она стойко переносила все тяготы пути.
Владимир Кириллович изо всех сил пытался подбодрить юную супругу, развлекая её забавными историями из своей молодости, и Адель приходилось волей-неволей прислушиваться к мужу и слабо улыбаться ему, поддерживая беседу. Общение с ним становилось легче день ото дня, чувство неловкости и скованности постепенно уходило, и вскоре Адель стала говорить с мужем почти так же откровенно и легко, как со своим отцом.
Князь был поистине интереснейшим собеседником, ибо годы одиночества после смерти первой жены он тратил на путешествия и чтение книг. Он мог поддержать практически любую тему разговора, разбираясь в музыке, искусстве, живописи, оружии, интересовался многими науками и выписывал из Европы различные научные журналы, дабы быть в курсе того, что нового открывают учёные умы современности.
Они с Адель обсуждали современную поэзию и музыку, и, как оказалось, их вкусы совпадают. Князь весьма красочно описал жене Неаполь — город, в котором они собирались поселиться на ближайшие пару лет.
— Это чудное место на побережье Тирренского моря, — мечтательно улыбаясь, сказал он. — Зима там удивительно мягкая и тёплая, снега и морозов не бывает вовсе, и каждый день ярко светит солнце. Деревья остаются зелёными круглый год, а весной всё вокруг расцветает, и город окутывает нежный аромат магнолий и роз. Наша вилла стоит на скале, и с балконов открывается потрясающий вид на море. Сам город очень древний, с узкими улочками, усеянными маленькими, уютными тавернами, где подают потрясающие национальные блюда. Тебе понравится местная кухня, я уверен, особенно устрицы.
Адель лишь смущённо улыбнулась, понимая, что муж намекает на её плохой аппетит в последнее время. Душевные страдания настолько захватили её, что девушка практически перестала принимать пищу, несмотря на беспокойство родных и супруга. Аппетита не было совершенно, и ей приходилось буквально заставлять себя есть ради своего ребёнка. Князь надеялся, что морской климат окажет своё благотворное воздействие на Адель, и она воспрянет духом.
Путешествие заняло несколько больше времени, чем обычно, и в Неаполь они прибыли за пару дней до Рождества. Адель уже бывала прежде в Риме и Венеции, но в Неаполе — никогда. Этот город очаровал её с первого взгляда, как и белоснежная вилла, в которой они с мужем поселились.
Комнаты, с громадными окнами и высокими потолками, были светлыми и просторными, во дворике и прилегающем саду повсюду плелись вьющиеся зелёные кустарники, росли пальмы и магнолии: всё это выглядело очень экзотично, особенно для Адель, выросшей среди снегов и морозов Петербурга. Выйдя на балкон своей спальни, молодая княгиня убедилась в том, что муж был прав: вид, открывающийся её широко распахнутым глазам, восхищал своей красотой. До самой линии горизонта её взору предстало бескрайнее море, тёмно-синее, с белоснежными шапками пены на гребнях волн, сверкающее и переливающееся под солнцем, постепенно сливающееся с лазурью небес. На это можно было любоваться бесконечно… А воздух! Даже сейчас, зимой, он был полон весенних запахов, а солёный бриз, казалось, оставлял едва заметный солоноватый привкус на губах.
Впервые Адель встречала Рождество без привычного снега и мороза. Князь исхитрился быстро раздобыть рождественскую ёлку, и они вдвоём с Адель украшали её разноцветными игрушками, золочёными орехами, яблоками и маленькими свечками.
Адель всегда обожала Рождество — время, когда веришь в чудо, получаешь самые волшебные подарки и объедаешься конфетами, пока не заболит живот. В это Рождество она была далеко от отца и брата, однако, с нею рядом был человек, которому отныне она принадлежала перед Богом и людьми, и он с готовностью заменил ей родных, проявляя заботу о жене и засыпав её подарками, словно маленькую девочку. До сих пор Адель не могла привыкнуть к тому, что князь Оболенский — её муж, гораздо привычнее было думать, что она просто приехала в Неаполь вместе с близким другом отца, который окружил её такой же любовью и теплом.
Прислуга, которая служила в доме, состояла из коренных жителей города — жизнерадостных и темпераментных неаполитанцев, привыкших бурно выражать любые эмоции и не скрывать их. Увидев Владимира Кирилловича и Адель, слуги вначале приняли их за отца и дочь, а узнав, что перед ними супружеская пара, да ещё и ожидающая ребёнка, были очень удивлены. Союз пожилого, хоть и достаточно бодрого ещё, господина и совсем юной сеньориты, показался итальянцам возмутительным и бесчеловечным по отношению к бедной девушке. Но, когда они увидели, с какой заботой князь относится к жене, их мнение о нём переменилось в лучшую сторону.
Общение с прислугой стало ещё одной проблемой поначалу, ибо кроме князя итальянского не знал никто — ни Адель, ни, тем паче, прислуга, которую они захватили с собой из России. Словом, молодой княгине пришлось в срочном порядке взяться за изучение итальянского языка, чем она и занялась с большим рвением. Не прошло и пары месяцев, как она уже могла следить за простым диалогом и самостоятельно отдавать распоряжения прислуге.
Жизнь в Неаполе понравилась Адель: каждое утро она начинала с плотного завтрака и длительной прогулки у моря в сопровождении мужа, затем она читала или музицировала, после обеда отправлялась отдыхать, а вечером они с князем посещали театр, либо просто катались в открытом экипаже по городским улицам. Русских эмигрантов в Неаполе почти не было, в основном здесь любили проводить зиму французы или немцы, но Адель была даже рада этому — так у них с мужем было меньше шансов встретить знакомых.
Дни протекали спокойно и размеренно, складываясь в недели, Адель постепенно немного успокоилась и даже действительно начала улыбаться искренне, а не только для того, чтобы угодить мужу. Конечно, она не забыла об Александре, но её боль всё же немного притупилась. Она по-прежнему думала о нём каждый день, особенно, когда чувствовала, как у неё в животе нежно толкается его ребёнок, но её мысли и воспоминания уже не наполняли обида и гнев — лишь тоска по потерянной любви.
Адель часто вспоминала их самые счастливые мгновения — совместные прогулки в Ридженс-парке, маскарад у Ратлендов, его визиты в особняк её отца в Лондоне, сопровождавшиеся пылкими, нежными взглядами украдкой и мимолётными поцелуями, и, конечно, их единственную ночь любви, когда они зачали ребёнка. На глаза уже не наворачивались слёзы всякий раз, когда она думала о нём, но желание увидеть любимого снова не оставляло Адель ни на день.
Довольно много времени княгиня уделяла написанию писем. Она писала отцу и брату в Петербург, а также кузине Маргарет — в Лондон. Письма шли довольно долго, но, получая ответы на свои послания, Адель всегда радовалась, ведь так она хотя бы была в курсе дел своих родных. Не имея возможности общаться с кем-то, кроме мужа и прислуги, она скучала, и каждое полученное письмо сразу же поднимало ей настроение.
Маргарет любила писать длинные письма ничуть не меньше самой Адель, так что, получив очередной пухлый конверт, княгиня могла с точностью определить отправителя. Кузина, которая не так давно стала счастливой супругой, теперь тоже готовилась к появлению на свет своего первенца. Она писала о своей счастливой семейной жизни, о том, как муж любит её и балует, об их свадебном путешествии в Париж, о делах своих многочисленных братьев, сестёр, кузенов и кузин, а также подробно останавливалась на свежих лондонских сплетнях.
Читать письма кузины для Адель всегда было сродни прочтению очередного приключенческого романа или газеты. Однако, каждый раз вскрывая очередное письмо из Лондона, сердце молодой княгини замирало то ли от страха, то ли от волнения: она боялась прочесть какую-нибудь новость об Александре. Часто Адель задумывалась о том, как он живёт, чем занимается, думает ли о ней или уже успел полюбить другую?
Новость, которой так боялась Адель, сообщил ей брат, а вовсе не Маргарет, прислав письмо в конце февраля. Мишель переписывался с Ольгой, и все новости о семье Бутурлиных получал из первых рук. Молодые люди часто писали друг другу нежные письма, полные заверений в своих чувствах и надежд на счастливое совместное будущее. Разумеется, Мишель был первым, кому Ольга написала о том, что её старший брат вдруг, не поставив в известность даже матушку, женился на этой подлой интриганке Жаклин.
Мишель долго сомневался, прежде чем написать Адель о женитьбе Александра, но потом рассудил, что сестра может узнать об этом не только от него, но и от Маргарет, поэтому решил, что лучше уж он сам сообщит ей. Узнав об этом браке, Адель получила новый жестокий удар, который стоил ей очередной бессонной ночи, проведённой в слезах.
Она почему-то верила в глубине души, что Александр никогда не женится и всю жизнь будет любить только её, предаваясь мукам самобичевания за то, что они расстались. Адель понимала, что требовать от бывшего возлюбленного вечной верности после того, как она сама вышла замуж, было жестоко и глупо, но ничего не могла с собой поделать. Обиднее всего было то, что несмотря на свои пылкие клятвы, он женился буквально сразу же, по возвращении в Лондон! Да ещё и на той самой женщине, что разлучила их! Выходит, Жаклин не без оснований утверждала, что их с Александром связывает не только будущий ребёнок, но и взаимные нежные чувства?
Но… как же тогда все его признания в бессмертной любви, полные муки глаза, тот страстный последний поцелуй в карете… Сердце Адель снова разрывалось от ревности и очередного, по её мнению, предательства любимого. Как он мог клясться ей в любви и при этом жениться на Жаклин?! Мишель написал, что Александр сделал это только ради своего ребёнка, но от этой мысли Адель стало ещё обиднее.
Да, она прекрасно понимала, что сама сделала свой выбор и стала княгиней Оболенской, а значит, её ребёнок будет носить эту фамилию и считать своим отцом Владимира Кирилловича, но в своих самых сокровенных мечтах она надеялась на то, что Александр когда-нибудь увидит их ребёнка. А теперь… он будет воспитывать ребёнка от Жаклин: будет носить его на руках, любить, играть, дарить подарки… А вдруг, он полюбит свою жену и ребёнка настолько сильно, что забудет о былой страсти к ней?
Думать об этом было невыносимо горько, но не ревновать Александра к его жене и ребёнку Адель была не в состоянии, даже прекрасно осознавая, что любимый навсегда потерян для неё. На несколько дней она погрузилась в уныние и слёзы: по утрам ей даже не хотелось вставать с постели. Владимир Кириллович сразу же забеспокоился и вызвал на дом доктора, однако тот не обнаружил у пациентки ничего опасного для здоровья, кроме излишней плаксивости. Эскулап посоветовал немедленно выйти на свежий воздух, и князь, несмотря на упрямое сопротивление жены, тут же бросился выполнять назначение врача.
Князь попытался мягко и ненавязчиво выяснить у супруги, что повергло её в такое горе, но Адель упрямо отмалчивалась или уходила от ответа. Владимир Кириллович догадывался, что Адель получила какие-то новости об Александре, но окончательно утвердился в своей догадке только через месяц, когда получил письмо от князя Вяземского, где тот сообщил о женитьбе Бутурлина на его беременной любовнице. Теперь всё стало ясно, как Божий день: и внезапные слёзы Адель по ночам, и нежелание выходить на улицу, и потеря аппетита. Князь от всей души жалел, что ничем не может помочь ей, оставалось лишь ждать, пока она немного успокоится и смирится.
Зима прошла, уступив место тёплой весне, уже в конце марта в Неаполе было довольно жарко, а апрель показался Адель больше похожим на российское лето. Теперь на прогулки она могла выходить лишь рано утром или после заката — в другое время солнце нещадно палило, и находиться на улице, а особенно в её положении, было невыносимо.
В конце мая, в одну из самых жарких ночей, Адель почувствовала, что пришло её время. Эта ночь казалась ей бесконечной, сотню раз она думала, что умирает или вот-вот сойдёт с ума от боли и страха. Она боялась не только умереть сама, но и потерять ребёнка, ведь такие случаи бывали часто, особенно во время первых родов. Но, слава богу всё обошлось благополучно. После перенесённых родовых мук, Адель мысленно пообещала себе, что никогда больше не разделит ложе с мужчиной, чтобы только не проходить снова через такой кошмар, как роды. Впрочем… у неё, так или иначе, не будет такой возможности, учитывая, что их брак с Владимиром Кирилловичем фиктивный.
К утру, обессиленная жестокими схватками, Адель родила дочь — прелестную девочку, похожую на ангелочка. Малышка совсем не выглядела красной и сморщенной, напротив — её кожа была нежной и светлой, а глазки — ярко-синими, в обрамлении длинных, пушистых ресничек.
Увидев дочь впервые, Адель поняла, что глаза она несомненно унаследовала от своего отца — тот же сапфирово-синий взгляд, характерный для представителя семейства Бутурлиных. Заметил это сходство и её муж, но он был так счастлив, что закончилась эта жуткая ночь напряжённого ожидания, когда он нервно ходил по своей комнате, прислушиваясь к крикам своей молодой жены! Князь первым взял на руки эту крошку, которая отныне станет ему дочерью и будет носить титул княжны Оболенской. Он думал, что сойдёт с ума от беспокойства, но, когда утром он услышал крик младенца, сразу же выдохнул с облегчением. В комнату вошла пожилая повитуха, неся на руках девочку, завернутую в белоснежные пелёнки и торжественно протянула её князю со словами:
— Это Ваша дочь, синьор! Мои поздравления!
— Как моя жена себя чувствует? — спросил обеспокоенный князь.
— Всё хорошо, синьор, она отлично справилась, но сейчас ей нужно поспать и восстановить силы, — улыбнулась довольная повитуха.
Никогда не имевший своих детей, князь преисполнился нежности, вглядываясь в прелестное личико ребёнка, и поклялся любить и защищать это дитя до последнего своего вздоха. Адель решила назвать дочку Софьей, и муж согласился с её решением, не споря, тем более, что это имя ему нравилось. Так, через неделю после рождения, православный священник окрестил юную княжну Софью Владимировну Оболенскую.
С каждым днём Адель всё острее ощущала себя матерью, несмотря на юный возраст. Всю свою любовь, что прежде принадлежала лишь Александру, она направила на ребёнка. Их ребёнка… так сильно напоминающего ей своего отца.
Князь Оболенский воистину обрёл вторую молодость с появлением в его жизни маленькой Софи. Он подолгу не отходил от колыбельки, наблюдая, как безмятежно спит его юная наследница. Для девочки нашли молодую, здоровую кормилицу, несмотря на возмущение Адель, которая сама хотела кормить дочку. Однако, строгая экономка, донья Мария, заправляющая всем в доме, безапелляционным тоном заявила молодой матери:
— Даже не думайте, синьора, мы нашли для девочки отличную кормилицу, а Вам следует подумать о своей фигуре и не портить грудь!
Адель прекрасно понимала, что в аристократическом обществе так принято, что мать никогда сама не выкармливает своих детей, но её женская природа противилась этому. Лишь пару раз ей удалось самостоятельно покормить дочь, и это удивительное ощущение единения со своим ребёнком просто захватило её. Наблюдая, как кормилица подносит Софи к груди, а малышка сосредоточенно причмокивает, Адель невольно чувствовала себя лишней и ревновала дочь к этой чужой женщине. А что до груди, то для кого ей теперь беречь фигуру? Она уже никогда больше не предстанет обнажённой перед мужчиной…
Впрочем, беспокоиться о фигуре княгине Оболенской не стоило: беременность и роды никак не отразились на её теле. Талия Адель осталась такой же тонкой, как и прежде, да и грудь ничуть не потеряла своей формы, разве что стала чуть более пышной. Материнство словно окончательно стёрло девичью угловатость и сделало изгибы её фигуры более женственными и соблазнительными, способными свести с ума любого мужчину. Но Адель не думала больше о мужчинах, решив полностью посвятить себя роли матери. Наивная, она искренне полагала, что её женская природа и потребность в любви, заложенная в каждой женщине, больше никогда не дадут о себе знать…
Буквально через неделю после родов Адель получила новое письмо от брата, в котором он сообщил, что в конце марта граф и графиня Хантли стали родителями прелестной, здоровой девочки, которую окрестили Екатериной. В порыве внезапно нахлынувшей жгучей ревности, Адель яростно разорвала письмо на мелкие кусочки и выбросила с балкона, со слезами на глазах наблюдая, как ветер подхватывает их и уносит прочь, словно обрывки её запретной любви и несбыточной надежды.