Вопреки себе

— Барыня… Аделина Андреевна, проснитесь же! Беда! — дрожащий, взволнованный голос Тани раздавался откуда-то издалека, пока Адель не поняла, что это вовсе не сон. Она открыла, наконец, заспанные глаза и непонимающе взглянула на побелевшую, как бумага горничную, которая трясла её за плечо дрожащими руками.  — Таня? Что стряслось? — недоумённо пробормотала княгиня, силясь стряхнуть остатки сна. Бросив взгляд в окно, Адель поняла, что на дворе ещё ночь. — Который час?  — Беда, барыня… — начала было объяснять девушка, но вдруг захлебнулась горькими слезами, закрыв лицо белым передником. Страх вдруг полоснул по нервам Адель острой бритвой, мигом заставляя окончательно проснуться и вскочить с постели. Она резко встряхнула громко рыдающую горничную, лихорадочно допытываясь:  — Что, Таня? Что-то с Софи?! Ну, говори же, ради Бога! Таня отчаянно замотала головой, опровергая предположение княгини, но так и не смогла вымолвить ни слова, всё сильнее поддаваясь истерике. Адель пока не понимала, что произошло, и её захлёстывал ужас неизвестности. Никогда раньше она не видела, чтобы степенная и рассудительная Таня так отчаянно рыдала. Господи, что же могло случиться? И с кем?  — Таня! — строго воззвала она к девушке, снова встряхивая её. — Ты должна сказать мне что случилось! Ты слышишь меня? Почему ты плачешь? Что за беда приключилась?  — Б-барин… Владимир Кирилыч… помер… — еле вымолвила горничная, закусывая нижнюю губу, чтобы не разрыдаться ещё пуще, — в кабинете…       Адель не помнила, как ноги донесли её до нужной двери. Она только машинально набросила на плечи пеньюар и, как была, босиком бросилась в тёмный коридор, а оттуда — вниз по лестнице, к двери маленького рабочего кабинета князя. В голове у неё отчаянно билась только одна мысль: этого не может быть! Не может быть! Не может…       Дверь была распахнута настежь, а из кабинета раздавались приглушённые мужские голоса и сдавленные женские рыдания. Адель сразу узнала голоса дворецкого, камердинера мужа — Григория, и старой служанки князя — Матрёны. Старуха была уже очень дряхлой, но до сих пор жила в особняке: когда-то она служила при первой жене Владимира Кирилловича — была её нянькой, вырастила её. Князь любил часто беседовать с Матрёной о своей покойной жене, их роднили общие воспоминания, и потому он держал её при себе. Кстати, мрачная старуха так и не приняла Адель в качестве новой жены Владимира Кирилловича — для неё единственной княгиней Оболенской осталась обожаемая ею Аннушка.       Вбежав в открытую дверь, Адель испуганно замерла на пороге, не решаясь идти дальше — её останавливал страх увидеть воочию подтверждение слов Тани. Пока княгиня бежала вниз по лестнице, она ещё могла надеяться на какое-нибудь чудо, на то, что весь этот кошмар окажется ошибкой. Однако, увидев заплаканных слуг, она поняла, что чуда не случится…       Заметив застывшую в дверях молодую хозяйку, слуги сразу расступились, и Адель увидела, наконец, Владимира Кирилловича, полулежащего в большом кожаном кресле. Он до сих пор был одет во фрак, как на вчерашнем приёме, и казалось, просто уснул в кабинете… если бы не его лицо.       Оно было как никогда расслабленным, даже умиротворённым… но мертвенно-бледным, желтоватым, будто восковым. Глаза запали в глазницы, нос неестественно заострился, а рот был приоткрыт, словно князь задыхался перед смертью. С первого взгляда было ясно, что перед ней мёртвое, безжизненное тело.       Молодая княгиня вздрогнула от страха, затем медленно и нерешительно приблизилась, так и не веря до конца в происходящее. Всё это напоминало кошмарный сон, от которого хотелось немедленно пробудиться. Господи, как это произошло? Почему??? Ведь всего несколько часов назад они с мужем виделись в комнате Софи, и с ним всё было в порядке. Ну, может быть, он выглядел немного уставшим и бледным, но уж точно не умирающим!  — Ч-что с ним… случилось? — с трудом выговорила Адель, обращая испуганный взгляд на притихших слуг.  — Одному Богу известно, барыня, — тихо отвечал дворецкий, который выглядел самым спокойным из троих. — Михей зашёл в кабинет, чтобы почистить камин, и нашёл Их Сиятельство. Они-с вот так и сидели, в кресле. Михей сразу смекнул, что что-то неладно, и побежал за мной и Матрёной. Я сначала думал — сердечный удар у Их Сиятельства... за доктором хотел послать, а они-с уже… того… преставились. Простите, Ваше Сиятельство, ежели пожелаете, я немедля за доктором пошлю.  — Да, пошлите тотчас же… в доме Бутурлиных живёт хороший лекарь, может быть он сможет объяснить, что произошло, — быстро ответила Адель, которую начало мелко трясти. — Сообщите моему отцу и брату. Но больше пока никому не слова! Передайте это остальным.  — Слушаю-с, ваше сиятельство! Всё исполню в точности, не извольте беспокоиться, — тут же с почтением и облегчением отозвался дворецкий.       Слуги поспешно поклонились и вышли — все, кроме старой Матрёны, которая тяжело опустилась на колени возле кресла с телом князя, покачиваясь из стороны в сторону, горестно всхлипывая и причитая. Княгиня растерянно наблюдала за старухой широко распахнутыми глазами, трясясь, как осиновый лист. Наверное, она тоже должна бы зарыдать, закричать, биться в истерике, так внезапно потеряв мужа, но Адель чувствовала себя как-будто оглушённой.       То ли монотонные причитания старой служанки прорвали пелену непонимания и отрицания действительности, но осознание того, что она стоит у мёртвого тела своего супруга, наконец начало охватывать Адель, усиливаясь с каждой секундой. Первоначальный шок, вызванный страшной новостью, прошёл, уступая место принятию случившегося. Комок слёз подкатил к горлу так внезапно, что Адель испуганно зажала рот обеими руками, боясь, что с губ сорвётся громкий, отчаянный крик. Но организм княгини решил пощадить её разум, смягчив жестокий удар. Вместо того, чтобы разрыдаться в голос, Адель вдруг почувствовала, что земля ускользает у неё из-под ног, и она летит куда-то вниз, в бесконечную чёрную бездну…

***

      Потерявшую сознание княгиню отнесли обратно в опочивальню, где ею занялась напуганная Таня. Резкий запах нюхательной соли вскоре привёл Адель в чувство, но она ощущала себя слабой и очень несчастной. Уткнувшись лицом в подушку, она безутешно рыдала, предаваясь своему горю и мукам совести.       Неужели она была настолько слепа, что даже не заметила вчера, что муж плохо себя чувствовал? Ну, конечно, где уж ей было заметить, когда она с головой погрязла в мыслях об Александре? Бесстыдница, эгоистка… вот к чему привело её невнимание к мужу!       Несчастный князь — он так горячо любил её и до последнего надеялся, что она ответит на его чувства взаимностью. И вот, когда она решилась, наконец, исполнить свой супружеский долг, он вдруг оставил её одну! Точнее, оставил их с Софи. Господи, как она оправдается перед дочерью, когда та подрастёт? Как ей признаться в том, что своим безразличием и жестокосердием она довела прекрасного, добрейшего человека до преждевременной гибели?!       Таня сидела у постели своей госпожи, беспомощно слушая сдавленные рыдания, и тоже тихо плакала. Чем тут поможешь, когда жена оплакивает покойного мужа? Верной горничной, разумеется, было всё известно о любви Адель к графу Бутурлину, о тайне рождения Софи, она искренне сочувствовала своей госпоже, но девушка успела всем сердцем привязаться к немолодому мужу своей барышни. Князь был так добр ко всем, кто его окружал, никогда не повышал голос на слуг, а если и журил, то делал это без грубости, не в пример многим другим господам, которые не считали своих крепостных за людей.       Как ни странно, при всей мягкости князя, дворня вовсе не села ему на шею, напротив — его негромкому голосу повиновались сразу же, беспрекословно. Именно поэтому сейчас, по всему огромному дому — то тут, то там, — раздавались горькие рыдания. Владимира Кирилловича оплакивала не только безутешная молодая вдова, но и вся прислуга, для которой смерть любимого барина стала страшным ударом.       Помимо горя утраты, крепостных Оболенского терзал страх за своё будущее. Князь умер, теперь всем его имуществом будет заправлять молодая княгиня. Кто знает, как она решит распорядиться наследством мужа? Вдруг она вскоре выскочит замуж во второй раз — она ведь так молода — и тогда все они окажутся во власти совершенно чужого человека, не имеющего никакого отношения к роду Оболенских. То, что князь не оставил после себя сына, который мог бы продолжить их род, было ещё одним страшным ударом для всех, кто ему преданно служил. Слава Богу, есть хотя бы малышка-княжна, но она когда-нибудь вырастет, выйдет замуж, и род Оболенских по мужской линии прервётся… Подобные мысли сейчас приходили в голову каждого, кто оплакивал своего барина в старинном княжеском особняке.       Через четверть часа в комнату княгини робко постучали. Адель сразу же подняла со взмокшей подушки своё красное, заплаканное лицо, с тревогой глядя на дверь, а Таня поспешила открыть. На пороге стоял Григорий — камердинер покойного князя, убитый горем, с опухшими от слёз глазами, он робко перетаптывался на месте.  — Что там? — спросила Таня.  — Вот, держи, отдай барыне, — тихо сказал он, протягивая девушке какие-то бумаги, скомканные впопыхах. — Это подле барина лежало, он, видно, читал их перед тем, как… Я грамоты не знаю, так что пусть уж лучше барыня разбирается. Может, что важное там… Таня кивнула, забирая у него бумаги, затем закрыла дверь и тут же бросилась к госпоже, протягивая смятые листки ей.  — Что это? — недоумённо спросила Адель. — Кто принёс?  — Григорий отдал, говорит, что нашёл эти бумаги подле князя, — ответила девушка. Адель разгладила листки и тщательно потёрла глаза, чтобы стереть мешавшие читать слёзы. С первых же прочитанных строчек, она ошеломлённо замерла, переводя ничего не понимающий взгляд с записки на Таню и обратно.  — Что там, барыня? — испуганно спросила девушка.  — Н-не знаю… как это может быть? — пробормотала княгиня. — Я не писала этого! Адель недоверчиво смотрела на аккуратные строчки, написанные её рукой, и чувствовала себя так, словно повредилась умом. Это были любовные послания, и весьма откровенные и пылкие. Но кому они были адресованы? Имени адресата нигде указано не было. Нет, это какая-то глупость — она никогда не писала никому таких писем! Но… тогда кто их написал и зачем подсунул князю Оболенскому эту фальшивку?  — Господи! — вдруг в отчаянии вскрикнула Адель, роняя письмо на постель. — Владимир Кириллович прочёл эти письма перед смертью! Он подумал, что я… что у меня тайный роман с кем-то! Неужели именно поэтому его хватил удар?!  — Батюшки святы! — испуганно охнула Таня, прикрывая рот руками. — Да кто ж на такую подлость-то отважился?  — Не понимаю… кто так точно смог подделать мой почерк? Кому это нужно? — Адель становилась всё бледнее, понимая, что её мужу помогли отправиться на тот свет. Она испугалась и окончательно растерялась, не зная, что ей делать и к кому обратиться за помощью.  — Нужно сообщить немедленно Мишелю, — скорее про себя сказала она, резко вскакивая с постели. — Поди и узнай, сообщили ли моему отцу и брату о… смерти Владимира Кирилловича.  — Сию минуту, барыня, — кивнула Таня, сразу намереваясь отправиться выполнять приказ, но в дверях столкнулась с только что прибывшим на зов сестры князем Михаилом, за спиной которого стоял Александр Бутурлин. Оба бледные, взволнованные — по их лицам было видно, что они уже в курсе беды, что пришла в этот дом.       Таня поспешно поклонилась, пропуская господ в опочивальню своей хозяйки, оставляя её наедине с ними. Теперь, когда рядом с княгиней брат, она может не волноваться за свою госпожу. Но, на всякий случай, стоит приготовить успокаивающий отвар, чем она немедленно и займётся.       Княгиня с облегчением посмотрела на двоих мужчин, переступивших её порог. Их помощь была сейчас так необходима! Если бы не чрезвычайные обстоятельства, Адель никогда не впустила бы в свою комнату постороннего мужчину, особенно Александра Бутурлина, но сегодня она решила опустить условности, тем более, что они с графом являлись родственниками, хоть и не кровными.  — Мишель! — коротко всхлипнула Адель, бросаясь на шею брата и заливаясь новым потоком слёз.  — Полно-полно, дорогая, я с тобою… я рядом, — брат с нежностью обнял её и прижал к себе, поглаживая по голове. — Я от всей души соболезную тебе, Адель… мы все просто в шоке. Не верится, что Владимир Кириллович… Отец уже знает, но приедет к тебе позже, я попросил его не оставлять Ольгу одну до рассвета.  — Прими и мои соболезнования, Адель, если нужна моя помощь — располагай мною всецело, — немного скованно, но от этого не менее искренне пробормотал Александр, чувствуя себя неловко в присутствии Михаила.       Если бы его друга здесь сейчас не было, он мог бы не сдерживаться и обнять заплаканную любимую, утешить её, утереть горькие слёзы. Но… хочет ли этого сама Адель? Да, сейчас она, скорее всего, не оттолкнёт его, находясь под влиянием своего горя, но что будет потом? А потом... она снова отдалится, окатывая его официозом и холодностью. Нет, лучше держать себя в руках, пока она сама не позовёт его, не протянет руки, ища в его объятиях утешения и поддержки.       Подождав несколько минут, пока сестра немного успокоится, Мишель усадил её на стул, сам опускаясь на колени рядом. Он нежно пожал её руки и вынул свой платок, которым аккуратно вытер мокрое личико Адель. Она с благодарностью посмотрела на брата и вдруг бросила робкий взгляд за его спину, на Александра, которого до этого момента почти не замечала. Он здесь… в её комнате, и Адель внезапно остро почувствовала, как отчаянно любимый жаждет помочь ей, обнять, утешить, как его тянет к ней. Это желание она легко прочла в таких родных синих глазах, наполненных искренней скорбью. Но ответить на этот молчаливый призыв Адель пока не решилась.  — Как хорошо, что вы оба здесь, — вздохнула она, пытаясь выровнять дыхание и перестать всхлипывать. — Я хотела поговорить с вами… это важно и касается смерти Владимира Кирилловича.  — Мы тебя слушаем, дорогая, — успокаивающе кивнул Мишель. — Рассказывай, что у вас здесь произошло.  — Вот, взгляни, эти письма нашли возле тела князя, — и Адель протянула смятые листки брату.       Мишель поднялся на ноги и принялся читать. Он почти сразу нахмурился и вскинул на сестру удивлённые глаза, даже не дочитав до конца. В глазах князя застыл немой вопрос — неужели она и граф Бутурлин были любовниками, а Владимир Кириллович обо всём узнал, найдя эти письма? Мишель никак не мог поверить в то, что такое возможно, но доказательства адюльтера были, как говорится, налицо.       Александр тихо подошёл и встал рядом с другом, заглядывая в листок через его плечо. То, что он увидел, повергло графа в шок — он сразу узнал почерк любимой.       Это было страстное любовное послание, написанное рукой Адель, и адресованное какому-то её тайному возлюбленному, имени которого в тексте не упоминалось. В голову Александра тут же ударила ревность, даже прежде, чем туда закралась мысль о том, что Адель в принципе не способна на такое. Впрочем… она ведь могла писать эти письма ему, так же, как делал он сам, когда писал ей любовные послания и не отправлял их. Но как они попали в руки князя Оболенского? Неужели он не доверял жене и следил за ней?  — Это ты писала эти письма? — сдавленно спросил Михаил, недоверчиво глядя на сестру сверху вниз.  — Нет, не я, хотя сначала сама приняла эту руку за свою, — отрицательно покачала головой княгиня. — Я до сих пор не понимаю, откуда взялись эти записки и кто подсунул их моему мужу. Но это явно было сделано с умыслом, чтобы он поверил в моё мнимое предательство.       Михаил и Александр замолчали и одновременно встревоженно переглянулись. Брат мысленно выдохнул с облегчением, радуясь, что его сестра не совершала никаких низких поступков, а бывший возлюбленный — что его любимая не хранит в своём сердце нежных чувств ни к кому другому, кроме него одного. Однако… откуда же всё-таки взялись эти фальшивые письма, если не Адель их писала?       Александр подошёл ближе к серебряному канделябру, на котором горели три свечи, и ещё раз поднёс одно из посланий ближе к глазам, внимательно всматриваясь в почерк.  — Очень хорошая подделка… — задумчиво пробормотал он, — выполнено профессионально.  — Осталось выяснить кем и для чего, — вставил своё слово Михаил.  — Для чего, как раз понятно — чтобы Владимир Кириллович поверил в измену супруги, — ответил Александр, оборачиваясь к другу. — Главный вопрос — кому это выгодно.  — Твоей жене, — вдруг негромко подала голос Адель, впиваясь взглядом в лицо графа Бутурлина. Мужчины одновременно повернулись к ней и застыли. В комнате воцарилось молчание. Предположение Адель прозвучало, словно мрачное пророчество, но с его обоснованностью трудно было поспорить.  — Я допускаю, что Жаклин хотела посеять в душе князя сомнения в твоей супружеской верности, но в этой версии есть несколько тёмных пятен, — немного подумав, возразил Александр. — Во-первых, я не представляю, кто изготовил для неё такие качественные подделки и откуда у неё образец твоего почерка. А во-вторых, едва ли она желала смерти князю, ведь в этом случае… — он смущённо запнулся, не решаясь продолжить свою мысль.  — Ты становишься свободной, Адель, и больше не будешь связана брачными узами, то есть, станешь ещё ближе к Александру, — спокойно закончил за него Михаил. — И всё же, я согласен с сестрой, Алекс, — добавил он, снова обращаясь к другу, — Жаклин пока единственный наш подозреваемый. Пусть она и не желала смерти князя, но вполне могла подбросить ему эти фальшивки. Возможно, она просто не рассчитала силу удара, который получил Владимир Кириллович, узнав о вашем предполагаемом романе.       Услышав эту фразу, Адель внезапно снова разрыдалась, поддавшись мукам совести. И всё-таки это она во всём виновата, как если бы действительно писала эти проклятые записки. Князь подумал, что они были адресованы именно Александру, в этом она не сомневалась. Страшно и представить, какую боль он пережил, как страдал от её несуществующей измены! Если бы она не отталкивала его, не отвергала его любовь, а ответила на неё раньше, или хотя бы допустила мужа в свою постель… он был бы сейчас жив. Адель чувствовала себя соучастницей преступника, погубившего её несчастного мужа.  — Не плачь, пожалуйста, — Александр вдруг опустился на колени у стула, на котором так горько плакала его любимая. — Твоей вины в этом нет… а настоящего виновного мы с Мишелем непременно отыщем, я тебе обещаю, Адель… только не плачь, милая… Прошу тебя! — его тёплые пальцы робко коснулись её бледных щёк, нежно стирая сбегающие по ним слёзы.       Она уже почти поддалась внезапному порыву броситься на грудь Александру и прижаться к нему крепко-крепко, чтобы ощутить его тепло и защиту, так необходимые ей, но вдруг осеклась и замерла, беспомощно глядя на любимого глазами потерявшегося ребёнка. Этот жалобный взгляд её прекрасных глаз, мокрые ресницы, влажные, искусанные почти до крови губы, внезапно заставили Алекса поддаться чувствам. Забыв о том, что они не одни в комнате, да и обо всём остальном на свете, он порывисто обнял её, бережно прижимая к себе.       Адель безвольно сползла со стула прямо в его объятия, словно тряпичная кукла, повинующаяся желаниям кукловода. Её потребность в нём сейчас была выше всех приличий, правил, и всего остального: она страдала, и ей необходимо было сильное плечо любимого мужчины. Она судорожно вдохнула волнующий запах его кожи и волос, обхватила дрожащими руками за шею и прижалась к широкой мужской груди, а он в ответ крепко обвил рукой её талию, нежно поглаживая по золотоволосой головке, наслаждаясь её близостью, теплом тела и мягкостью длинных шелковистых волос.       Михаил, глядя на это отчаянное проявление запретных чувств сестры и друга, лишь подавил недовольный вздох и поспешил отвернуться. Он не стал сразу же одёргивать влюблённых, давая им хотя бы миг для того, чтобы поддержать друг друга в горе. Адель и Александр любят друг друга, и ничего с этим не поделаешь. Такова, видно, их судьба…       Князь наблюдал за ними боковым зрением, видел, как нежно они обнимают друг друга, слышал их громкое, частое дыхание, ставшее одним на двоих, едва слышный шёпот Александра и тихие всхлипывания Адель. Ещё немного, и они, забыв, что он находится с ними в одной комнате, начнут целоваться… и что ему тогда делать? Выйти? Оставить их наедине? Или не дать сестре поддаться горю и совершить непоправимую ошибку?       Князь Вяземский тяжело вздохнул, понимая, что он — единственный из присутствующих, у кого осталась голова на плечах, и его долг — остановить этих двоих, пока их печальная история не усугубилась новыми необдуманными поступками. Хотя... куда же ей ещё усугубляться, когда у этой запутанной истории появилась первая невинная жертва?