Вещь

Замок представлял собой душный и давящий лабиринт — по крайней мере для Юльта. Длинные галереи, увешанные портретами давно почивших князей, они смотрели на ходящих туда и обратно деловитых слуг с равнодушием, а на праздно шатающегося омегу с презрением. В этом не было ничего удивительного: эти альфы казались жестокими и непримиримыми, а омеги — высокомерными и злыми. В каждом из лиц угадывалось фамильное сходство, и даже на трех последних портретах альф была общая семейная черта — волевой подбородок и темные, фактически черные глаза. — Разве наложникам позволено гулять вне южного крыла? — послышался низкий рычащий голос за его спиной. Юльт поежился, медленно обернувшись к незнакомцу. Под горлом мужчины поблескивала застежка грязного плаща, отросшая щетина делала его лицо суровым и опасным, да и темные прищуренные глаза не смягчали его вид. Впрочем, в первую очередь Юльт заметил, насколько тот высок — омега едва доставал ему до плеча. При всем том это едва ли мог быть стражник — уж слишком грязной была его пусть и добротная одежда, напоминавшая охотничью. На поясе мужчины поблескивали кинжалы, с другой стороны висела фляга, а в высоких сапогах, достающих почти до колена, виднелся нож. Это не мог быть стражник — те носили кольчуги с гербом дома на груда, да и стражники едва ли бы стали болтать с ним: Оклен не раз предупреждал омег, что нянчится с мальчишками-наложниками никто не будет — возьмут за шкирку и притащат назад. А уж в южном крыле ослушавшихся будет ожидать наказание. Но, раз уж мужчина перед ним не был стражником, а мускусный запах пота, железа и крови выдавал в нем решительного человека, пусть и, судя по одежде, не слишком родовитого, Юльт немного приободрился. — Простым егерям тут тоже не место, — осмелился негромко буркнуть мальчик. — Егерям? — переспросил мужчина, и Юльт бросил выразительный взгляд на его нечищенные сапоги, в которых застряли подгнившие листья. — Я не егерь, мальчик. Но Юльту уже было все равно, кто этот человек — если бы альфа хотел, он бы отправил его уже обратно к Оклену, но тот почему-то медлил. На самом деле омега действительно не должен был покидать крыло наложников, но жажда привычного его натуре уединения и хотя бы мнимой свободы уже через три недели непрерывных занятий заставляла мальчишку день за днем покидать покои омег, чтобы увидеть хоть что-то новое. Он больше не мог выносить бесконечной игры на лютне или курения благовоний. Ласковые омеги, готовые делиться и своей нежностью, и своей страстью мало его привлекали, а его новый хозяин — князь — все не появлялся. С каждым днем замок все больше походил на золоченую клетку: ему мало было дела до науки быть соблазнительным, а игры с наложниками казались скучными. И Юльт научился сбегать — сначала в ближайшие переходы, в зимний сад и малый тронный зал, а затем и дальше. Сегодняшней целью стала галерея. — Тебе нравятся картины? — продолжил разговор альфа, проследив взгляд омеги, направленный на портрет одного из князей соседних земель. — Мне нравится разгадывать истории людей на картинах, — нехотя ответил Юльт. — Ведь кто-то не поленился провести множество дней за написанием их лиц. Мужчина криво ухмыльнулся и сложил на груди руки: краем глаза мальчик заметил, что ногти у него коротко острижены, а на указательном пальце блестит массивный перстень. — Разгадаешь мою? — поддразнил его мужчина, но Юльт на это только фыркнул. — Мне нет дела до слуг князя, который… — он хотел сказать, что ему нет дела до тех, кто лишает других свободы, но продолжать не стал — лишиться еще и языка ему точно не хотелось. — Который что? — нетерпеливо переспросил его мужчина, и в его голосе послышалась угроза. Юльт прикусил язык — не нужно было ему вовсе начинать этот разговор. Не нужно было отвечать на вопросы, а нужно было просто сбежать в свое крыло еще только альфа приметил его. Вот только теперь было поздно. — Ты знаешь, кто перед тобой? — куда более спокойно проговорил мужчина, кивнув на портрет. — Нет… мой господин, — наступив себе на горло, отозвался Юльт. Мужчина одобрительно улыбнулся, но, не заметив во взгляде омеги и тени покорности, тихо хмыкнул. — Это князь Западных земель, — проговорил он, внимательно рассматривая лицо мальчика. — Один из потомков Верховного короля, который разделил землю на четыре равные части, оставив на каждого сына по доле. Юльт перевел задумчивый взгляд с картины на лицо альфы. — Это произошло тысячи лет назад, но с тех пор землями управляют сыны и внуки Верховного. Многие-многие столетия, — продолжил мужчина, продолжая улыбаться. В его темных глазах читалась насмешка, но Юльт никак не мог понять, над чем же мужчина смеется. — Ты знаешь, как зовут князя нашего Западного княжества? — Нет, мой господин, — отозвался Юльт, внимательно слушая рассказ. — И никто не знает, потому что ни один князь не открывает имени никому кроме своего мужа, — мужчина подтянул потертый ремень на талии и оперся плечом о стену. — А мужей они берут только из своей семьи. Говорят, что наш князь потому и одинок, что его суженый, младший брат достопочтимого князя Севера, исчез. Быть может, близится день, когда восточная ветвь прервется, как когда-то южная. — Я… не знаю, мой господин, — проговорил Юльт, запнувшись. Он мало что знал о политике, о бывших некогда ему чуждых и далеких князьях, их историях и прочей мало интересной чуши. Да и где было ему узнавать все это? На диком пляже или в пустынных гротах, где течение времени измерялось упавшими в воду с потолка каплями? Но здесь минуты шли куда быстрее, и в горящих глазах альфы Юльт уловил вопрос — казалось, что альфа ждет какого-то ответа или точного замечания, но омега лишь молчал. — Тебе пора возвращаться в свое крыло, — проговорил наконец мужчина негромко и подхватил Юльта под локоток. Пальцы его — сильные и крепкие — не были грубыми, но омега всего равно попытался освободиться. — Я могу и сам! — прошипел тот, словно дикая кошка, принявшись вырываться, но мужчина без труда смог поднять омегу за талию и закинуть к себе на плечо. — Можешь, но я тебе не верю. Альфа быстрыми шагами пересек галерею, прошел через фонтанный дворик, где из-под снега виднелись только мертвые стебли цветов, а затем легко взбежал по лестнице. Встречавшие их по пути слуги ничего не говорили, а стражники (Юльт, болтаясь на плече кулем муки, не мог этого видеть) отдавали альфе честь. — Как тебя зовут? — проговорил мужчина наконец, когда они оказались на узком балкончике, разделяющем замок на два крыла. — Опустите меня, — отозвался, устав вырываться, омега. — Я думал, что все омеги хотят, чтобы их носили на руках, — схохмил альфа, но все же поставил Юльта на пол — они как раз оказались перед высокими дверями, ведущими в южное крыло. — Так как тебя зовут, мальчик? Юльт потер щеки, порозовевшие то ли от долгого висения вниз головой, то ли от негодования, но взгляд на альфу не поднял — принялся рассматривать пологие крыши амбаров и домов, примыкающих к стенам башни. С запада задувал ветер, и с неба принялись падать редкие пушистые снежинки, напоминающие пух и перья. — Юльт, — проговорил он наконец негромко, а потом, интуитивно уловив недовольство мужчины, нехотя добавил: — мой господин. Снова тихонько хмыкнув, альфа хозяйским жестом распахнул врата, ведущие во внутренний дворик Южного крыла, и решительно прошел во внутрь. От удивления омега даже потерял дар речи: входить сюда не могли даже стражники, а охраняли покои наложников равнодушные к омегам беты. Но мужчина бетой не был: от него явственно пахло кровью и железом — невероятно притягательно и резко. Догадка пронзила Юльта внезапно и резко, в одно мгновение с взволнованным голосом наставника. — Милостивый государь, — из-за колонн показалась высокая фигура Оклена. На сей раз он даже ускорил шаг, выходя навстречу альфе. — Мой князь… — Я нашел этого мальчика в галерее, Оклен, — насмешливо протянул князь, кивнув на испуганного Юльта — тот в это мгновение он перебирал в памяти все дерзости, брошенные в лицо князю. — Ты плохо выполняешь свою работу. Вышколенный слуга не стал спорить, а только медленно и изящно склонил колени перед своим повелителем. Юльт же, остолбеневший за спиной государя, тоже вслед поспешил упасть на каменную плитку. Острая крошка врезалась в его колени, подтаявший снег остужал кожу, а щеки жгли злые слезы. — Или я зря побаловал тебя своей милостью и даровал мужа? — в голосе князя вновь послышалась угроза. — Милорд не может ошибаться, — проговорил Оклен покорно, не поднимая головы. Князь не стал отвечать: обернулся к спрятавшему в ладонях лицо Юльту и, нагнувшись, грубо поднял его за подбородок. На улице хорошо были заметны несколько заплутавших на бледной коже веснушек, пронзительные голубые глаза, словно льдинки в Северном море, и переливы серебряных кудрей. Мальчик был хорош собой и представлял удивительное сочетание хрустальной хрупкости снаружи и несгибаемой непокорности внутри. — Он непослушен, — проговорил князь, рассматривая лицо Юльта так близко, что мальчишка мог почувствовать его горячее дыхание на губах. Всего несколько секунд омега медлил, не решаясь поднять глаза на князя, а потом вдруг отчаялся: его цепкий колючий взгляд пробежался по жесткой щетине на волевом подбородке, по носу с горбинкой и хищным бровям, а потом вперился в глубину глаз мужчины. — Я научусь быть послушным, — прошептал Юльт негромко, глядя прямо в эти глаза. Князь на это ничего не ответил. — Его нужно наказать, Оклен, — проговорил мужчина негромко, разгибаясь и отворачиваясь. — Мне некогда собирать разбежавшихся по замку омег. — Будет исполнено, милорд, — ответил слуга почтительно, а князь помедлив на выходе со двора, добавил: — И пришли ко мне сегодня пару омег после вечерней трапезы. Охота вернула мне вкус к утехам. И мужчина стремительно покинул их, оставив горчить на языке Юльта вкус крови и железа. Он не находил в себе силы подняться, казалось, целую вечность: когда к нему все же подошел Оклен, Юльт уже не чувствовал ног и рук. — Ты будешь наказан, — проговорил слуга спокойно. В голосе его не слышалось ярости или злости, скорее разочарование. — Ты не должен был покидать крыло. — Да, мой господин, — прошелестел Юльт в ответ, поднимаясь. Оклен едва заметно махнул рукой в сторону лестниц к опочивальням наложников, но повел омегу не наверх, а наоборот вниз, туда, где проходили их занятия по утрам. — Непокорность — худший порок, Юльт, — проговорил Оклен, словно бы не замечая столпившихся на верхнем лестничном пролете наложников. Те негромко переговаривались, провожая омегу взглядами и сочувственно, а местами и осуждающе, качая головами. Впрочем, Юльту было совершенно наплевать на мнение этих мальчиков. Его куда сильнее беспокоило то, чем же обернется это наказание. Лестничный марш закончился внезапно, нырнув в спасительную тьму коридора. Оклен щелкнул пальцами. Факел, висящий в начищенном кольце на стене, зажегся, и Юльт понял, что это была магия — простая и незамысловатая, та, которой могли пользоваться приближенные к князю слуги. — Все проступки имеют свою цену, — продолжил Оклен, и Юльт по инерции хотел было свернуть в комнату, где они постигали науку чайной церемонии, но слуга лишь качнул головой, указывая на дверь в дальней стене. — Чем быстрее ты поймешь, тем лучше. Он толкнул тяжелую дверь и прошел внутрь первым, освещая факелом пространство комнаты. На голых каменных стенах висели цепи и кандалы; с потолка свешивались крючья, а на выщербленном столе лежали ремни, деревянные шарики, розги и палки. Это была комната наказаний, но страшно Юльту было не из-за вида всех этих вещей — его пугала спокойная рассудительность Оклена. Казалось, что тот отстранен и просто выполняет не самую приятную работу. — Что… что вы со мной сделаете? — спросил Юльт, подходя к Оклену ближе. — Я отстегаю тебя, — проговорил Оклен, указав ладонью на лавку посреди комнаты. — Сними с себя одежду, мальчик. Юльт не стал спорить, медленно принявшись за свои тесемки. Легкий шелк платья змейкой спустился по его телу и замер у ног, а омега, переступив через него, подошел к скамье. — Ложись, — проговорил мягко Оклен и сам сел на скамью, держа в ладони узкую палку. Он похлопал себя по коленям, предлагая Юльту опуститься на них, а сам провел ладонью по его щеке. Омега, как зачарованный опустился грудью на ноги темнокожего слуги и судорожно выдохнул, готовясь к боли. — Я не хочу делать тебе больно, но иначе невозможно. Привычным жестом слуга обхватил член Юльта, не позволяя ему двигаться, а сам несильно замахнулся. Первый удар пришелся по ягодицам, ровно посередине, и оставил после себя тонкую розовую полосу. Юльт вскрикнул, резко подняв голову, но отстраниться ему не позволила нежная рука на его члене и яичках. Тихонько захныкав, он свел напряженные лопатки, напоминавшие в неясном свете факела крылья испуганной птицы, а затем заерзал, пытаясь устроиться поудобнее. — Я нанесу тебе двадцать ударов, — проговорил Оклен негромко. — Столько получают наложники за первую провинность. Его рука с зажатой в ней палкой опустилась на попку омеги снова, на сей раз целя ниже подъягодичной складочки. Новый взрыв боли отозвался перед глазами вспышкой, и Юльт заплакал, пытаясь сдерживать себя и быть послушным. Но с каждым ударом воля его все слабела, а палка нарочито опускалась на его яички, выводя боль на новый уровень. — Мой господин! — прокричал он в отчаянии. — Мне так больно, мой господин! Оклен ласково провел кончиками пальцев по его рубцам и аккуратно потыкался в нежный анус, словно проверяя его упругость. Его мало беспокоила боль мальчика, но портить красивое тело он не мог: палка опустилась снова на место аккурат между попкой и поджавшимися яичками. Удар. Еще один. Оклен не давал Юльту передохнуть, не обращая внимания на крики. — Последние пять ударов придутся по твоей дырочке, — проговорил он, вытерев слезы с лица Юльта. — Да, мой господин… — прошептал омега, окончательно покорившись. Он выгнулся еще сильнее, открывая лучший вид на свою попку, и раздвинул ноги. Ему казалось, что боль — яркая и взрывная в момент нанесения удара и тягучая после — становится его частью. Во всем этом — в нежных прикосновениях мягких рук Оклена к его телу, в успокаивающих поглаживаниях его сосков и члена, в ударах и жестоких побоях — было нечто высокое и необъяснимо значимое. Как будто его тоска по дому начала находить выход, просачиваясь вместе с каплями крови из бледного и тонкого тела мальчика. — Это последний, дитя, — раздвинув пальцами ягодички и наотмашь ударив по самой дырочке, проговорил Оклен. Юльт истерично зашелся в рыданиях и упал на пол, прижимая руки к истерзанной попке. — Ну-ну, дай мне помочь… Оклен не спеша поднялся, оставив мальчика лежать, подошел к столу, вытащил из одного из ящиков серебряную баночку и зачерпнул мази. — Тебе сразу станет лучше, — проговорил он негромко, нежно нанося на посиневшие яички и анус целебную жидкость. Его пальцы скользнули в узкую глубину дырочки на несколько секунд, огладили простату и снова покинули тело Юльта. — До следующей течки должно зажить, если ты не попадешь в неприятности снова. Юльт благодарно вздохнул и, склонившись, поймал руку слуги. Его влажные и искусанные губы прикоснулись к тыльной стороне его ладони, вымаливая прощения. — Не плачь, дитя, ведь теперь ты постараешься быть хорошим, — проговорил Оклен ласково и, приподняв Юльта за подбородок — куда нежнее чем князь, надо сказать — поцеловал его в губы. Мальчик на это только рвано кивнул.