Гарпия и Кот

Дорогой дневник, это полный пиздец. Весь май я чувствовала себя не девушкой на выданье, а коровой на убой. С Нового года я правда похудела, а в больнице это усугубилось, но нет, Егору не нужна невеста, от которой "одни глаза остались". Он меня практически откармливал, начиная с середины апреля, я просто это не сразу заметила. Завтракать и ужинать мы куда-нибудь ходили, и там было как-то неловко отказываться от еды и сидеть с одним кофе, так что приходилось выбрать что-нибудь самое аппетитное и запихивать в себя. Потом уже я поняла, что это, типа, ради меня и моего здоровья, бла-бла-бла. На самом деле, ему просто нужно, чтобы я выглядела не как узница, а как счастливая и довольная жизнью омежка. Но я не возмущалась. Зачем опять слушать, что я воспринимаю все, что он для меня делает, в штыки? Зачем мне эти обвинения в неблагодарности между строк? Спасибо, хватит, наслушалась. А ещё у меня будет нереально дорогое платье. Итальянское, как его костюм. Дизайнер сам приехал из Милана подгонять его под меня, сегодня вот была последняя примерка, а до этого я часами стояла, как манекен, и ждала, пока они там все подколют. Кружева, сука, шелк, все такое замечательное. Красивое платье, да, очень красивое, без лишней пышности и вычурности, ненавязчивое. А узоры слегка похожи на перья. Только вот разве нельзя было купить похожее, но дешевле? Слегка напрягает его цена, потому что ну мало ли, наступит кто-нибудь на подол или ещё чем испачкается. Жалко. Но это, вроде как, одноразовая вещь. Ещё сегодня я примеряла кольцо. И Егор тоже. На его длинных пальцах вообще красиво смотрятся кольца. И в костюме он хорош. Всегда аккуратен, побрит, подстрижен, с в меру ухоженными руками. Зубы крупные, белоснежные, в лучших традициях Голливуда. Лицо красивое, ноги длинные и ровные, фигура плечистая. Красавец-мужчина, умный еще, к тому же, богатый, успешный, уважаемый. Надо кому? Пожалуйста, заберите!

***

Вздохнув, я положила голову на стол. Я так и не смогла придумать, как отвертеться от свадьбы. Предлагала аннулировать то соглашение, уволившись с работы, но не вышло. Завтра я выхожу замуж. Завтра семейный скандал выходит на новый виток, потому что мы пригласили отца без мамы. Егор не хотел вообще никого из моих звать, но особо не упирался. Видимо, понимал, что получится не очень хорошо, что со стороны невесты не будет вообще никого. Пусть уж будет хотя бы папа. Сестру я хотела позвать, в последний момент решила, что она может и поддержать атмосферу тайны от мамы, но, судя по автоответчику и фоткам, она до первого числа с мужем и всем потомством где-то в тропиках. И хорошо. Хорошо, что папа понял, почему я не хочу звать маму. Хлопнула дверь. Без устали проверяющий все, что касалось свадьбы, Егор мало появлялся дома. И завтра он на мне женится. Нет. Нет. Не хочу. Я просто не пойду туда. Он не сможет меня заставить, никакими коврижками! Вскочив, я захлопнула дневник, бросила его в ящик стола и попыталась найти выход охватившему меня нервному возбуждению. Не пойду! Никакого платья, к черту прическу, я отказываюсь! При всех отказаться во время церемонии будет ужасно унизительно и для меня самой, так что я просто не пойду! Едва взглянув на открывшего дверь в мою комнату альфу, я почувствовала, как от злости перехватывает дыхание. Я не хочу! Не за него! Так он никогда, никогда, никогда-никогда меня не отпустит! Я не хочу жить с ним! Я попятилась, закрывая лицо руками, когда он сделал шаг ко мне. Не надо меня трогать! Не надо всех этих приветственных объятий, не надо улыбок, ничего мне от него не надо! Но Егор, игнорируя мои попытки отстраниться, взял меня за руки, заглянул в глаза. — Дыши, — мягко попросил он. Понимая, что не могу, что грудь сдавило, будто обручем, я уперто замотала головой. Не могу, не хочу и не буду! Заебал со своими указаниями! Сходи погуляй, поешь, а теперь ещё и дыхание мое контролировать собрался? К черту! Возьму и задохнусь, тогда и на свадьбу идти не придется! Тяжёлая, хлесткая и звонкая пощечина заставила меня повернуть голову. Глядя на шкаф, я чувствовала, как по щекам медленно и щекотно стекают слезы. И дышала. Как он и хотел, глубоко и часто дышала, а в груди жгло, то ли от обиды, то ли от недостатка воздуха. — Что за панические атаки? — все так же мягко и спокойно поинтересовался Егор, притягивая меня к груди. — Завтра все пройдет хорошо, не бойся. Уткнувшись лицом ему в рубашку, я жмурилась и пыталась понять, он правда дебил или выдает желаемое за действительное? Или просто говорит это, пытаясь заставить и меня поверить в эти слова? Конечно, завтра все пройдет хорошо. Даже если я попытаюсь все испортить, наплевав на приличия и совесть, он будет рядом и не позволит мне. А ещё там будет папа, при котором надо изображать счастье от замужества. Зачем, зачем я его позвала? Отпихнув Егора, я утерла щеки. Мне не нужны его утешения. Мне не нужна его жалость. Мне ничего от него не нужно. Надо было убегать так, чтобы не нашел. Убежать, улететь так далеко, как только смогу, сразу после линьки. А я, дура, холодов боялась, неизвестности, работу пыталась заранее найти. Нужно было просто свалить. А потом то вывих, то укус. Теперь папина жизнь на кону, теперь я не могу убегать. Боже мой, почему я не убежала? Почему я в тот день вышла на работу? Это ведь даже не моя смена была! Дура, дура, такая дура... Пока Егор принимал душ, у меня было немного времени наедине с собой, если это можно так назвать. Я смотрела, как крутится ужин в микроволновке и понимала, что не хочу. Не хочу эту рыбу с овощами, не хочу быть его невестой. Не хочу быть здесь и вообще. Не хочу. И ничего не могу сделать. Сбежать не могу, отказаться при папе и его семье не могу. Упираясь во время сборов, я добьюсь только рычания и синяков, все равно все будет так, как он хочет. Но кое-что я все же могу. Егор любит мои волосы. Он говорил, что они ему нравятся. Мне тоже — густые, едва заметно волнистые, почти до поясницы. Были. Идеально отточенный кухонный нож отхватил большую часть хвоста легко и ровно. Я свернула сантиметров двадцать красивых густых волос вокруг кулака и уткнулась в них носом. Потом отрастут. Но это будет моя маленькая жертва, мой знак траура по окончившейся, едва успев начаться, жизни. — Зачем ты так? — вздохнул за спиной Егор, коснулся остатка хвоста, снимая резинку. Осталось довольно много, почти до лопаток. Он усадил меня на стул, принес тонкие ножницы и плоскую расчёску. Чувствуя нежные прикосновения к плечам, я закрыла глаза. Намочив кончики, мужчина тихо щёлкал ножницами, видимо, выпрямлял нижнюю кромку. Прическу мне, конечно, придумают. И найдут, куда запихать полукруглую заколку с бриллиантами, на которой будет держаться длинная фата. И волосы постепенно отрастут. Я не люблю, когда их трогают, а он трогает. И даже стрижет. — Ты всегда так нервничаешь, когда мы переходим на новый этап, — сипло пробормотал альфа, целуя меня в макушку, — не бойся, птенчик, ничего не изменится. У нас все будет хорошо. Закрыв глаза, я сидела на кухне одна. Медленно высыхали непривычно лёгкие волосы. На столе передо мной лежали ножницы и расческа, под ногами валялись волосы, они же лежали на тумбе рядом с раковиной. Но мне стало немного легче, не знаю, почему. Егор утром забрал костюм и уехал. Сказал, что чтобы не мешать мне готовиться и не видеть меня в свадебном платье. Я бы тоже хотела не видеть себя в свадебном платье. В десять пришли визажист и парикмахер. Мне сделали лёгкий макияж, восхищаясь моей гладкой красивой кожей. Мне сделали пучок, намертво залили лаком и прикрепили жутко тяжёлую заколку. Меня впихнули в платье, зашнуровали корсет до треска ребер. Мне прикрепили фату, едва не достающую до пола, полупрозрачную и нереально тяжёлую. Мне надели подаренный на день рождения бриллиантовый чокер, не вычурный и прикрывающий шрам на шее. Вставили в уши аккуратные бриллиантовые гвоздики. Мне едва не забыли загримировать рубцы на ладони. День только начался, а у меня уже болела спина. Букет колол пальцы. Без колец на правой руке было непривычно. Голые плечи мерзли. Ногам было жарко под плотным подолом. Я чувствовала, что умираю. Регистрация, конечно же, была не в ЗАГСе, выездная. В красивом месте на набережной, где припекало солнце и морозил слабый ветерок. Я шла между рядами стульев с папой под руку и умирала от желания бросить это все. Попросить папу не отдавать меня ему. Сбежать, исчезнуть, раствориться. Но Егор, стоя у арки из белых цветов, смотрел на меня холодными глазами и нежно улыбался. Папа вручил мою руку альфе, благословляя. Мне хотелось вывернуться из кожи и оставить ее здесь, вместо себя, а самой улететь. Мне не хотелось слушать, как Егор говорит, что я похожа на ангела, как никогда. Но я смотрела, как он надевает мне на палец простое золотое колечко, и видела едва заметный под слоем тоналки рубец на тыльной стороне ладони. Брала дрожащими пальцами кольцо, пытаясь не уронить и не опозориться, надевала ему и смотрела на точно такой же шрам. Он тоже снял перстень на сегодня, давая понять, что это кольцо ему важнее. Но это только на сегодня. Нежный, мягкий, платонический поцелуй обозначил конец моей жизни.