Я проснулась. Не открывая глаз, немного полежала. Последним воспоминанием была ужасная, невыносимая боль, но теперь ее не было. Только некомфортная тяжесть в спине. Надеюсь, крылья на месте, а то было такое чувство, что они просто оторвались, пытаясь удержать даже не двойной, а тройной вес. Вообще, будет очень хорошо, если все это окажется просто плохим сном. Я открою глаза, и выяснится, что никакого похищения не было, никаких взрывов и травм. Просто очередной дурацкий сон, который быстро забудется.
Совсем рядом появился звук. Настойчивый, монотонный, раздражающе знакомый звук. А вместе с ним появилась и вибрация.
Открыв глаза, я уставилась на белую тумбочку. На ней лежал мой телефон и телефон Егора, стоял стакан и бутылочка воды. И все это теснил большой, очень большой букет белых роз.
На пробу шевельнув рукой, я убедилась, что она двигается. Не чувствуется почти, но двигается.
— Привет, — пробормотал Егор, поглаживая меня по бедру.
Я промолчала, методично проверяя конечности на работоспособность и очень стараясь потерпеть, не проверять сразу крылья, хотя очень хотелось.
Впрочем, крылья тоже работали. Заныло в спине, вдоль позвоночника от лопаток до поясницы, но зато крылья работали. Как мало надо, чтобы почувствовать себя счастливой.
— Все на месте? — усмехнулся альфа, не прекращая гладить меня.
Да, и это даже удивительно, я бы сказала. Но не хочу с ним говорить.
Егор, сука, целый и невредимый, дал мне водички, поправил подушку, нагладил по спине, позвал врача. Он ходил на своих длинных красивых ногах, которые остались целыми только благодаря мне, и даже "спасибо" не сказал! Лыбится, скотина, довольный такой и даже не думает, похоже, извиняться. А я требую извинений! Сил вслух требовать нет, но мысленно требую! У меня растяжение, потому что кое-кто придурок! Я не смогу ещё не меньше месяца летать и ходить на скалодром, потому что кое-кто обещал защищать и опять проебался! Ну вот что мне стоило просто посмотреть, все ли коты приземляются на лапы? И девять ли у него жизней?
Прикрыв глаза, я вздохнула. Я бы себе не простила, если бы он умер у меня на глазах из-за моего бездействия. Покалечился бы — да, это ещё куда ни шло, бартер, все такое, но не смерть. Хватит с меня смертей, в которых я виновата. Чудо, что он догадался не заходить сразу, а то оба в фарш бы превратились вместе с Леонидом. Вернее, как Леонид.
Передернувшись от мысли о чужой смерти, я прикинула, чем бы таким себя от этого отвлечь. Ой, ладно, не буду изобретать велосипед.
— Как ты узнал, что нельзя заходить? — морщась, я немного переложила голову на подушке и плотнее прижалась к ней щекой.
— Там форточка была открыта, а уши мне не для красоты, — присев на корточки, носитель ушей сложил ладони на краешке постели и пристроил на них подбородок, — на самом деле, план был прекрасен, как и всегда. Он специализировался на похищениях, ограблениях и прочих вещах, которые надо тщательно спланировать. Даже не знаю, как могла остаться одна маленькая лазейка.
И замолчал. Смотрел на меня, будто я должна догадаться, но я не собиралась думать вообще. Мне хотелось только спать.
— Какая? — подыграла я, чтобы не ходить вокруг да около ещё полчаса.
— Ну смотри, — шевельнув ушами, Егор начал загибать пальцы, — если бы я не пошел за тобой, вы оба бы умерли, мне не на ком было бы выместить злость, и я пришиб бы всю его семью, — я кивнула, давая понять, что знаю последствия, — если бы я пошел и помер там вместе с вами, было бы вообще идеально. Дальше идут запасные варианты, — видимо, поза оказалась не самая удобная, потому что он просто сел на пол, скрестив лодыжки и обхватив колени руками. Хорошо хоть, что не в костюме такие кульбиты выделывает, — видела бойцов? Вот они должны были нас расстрелять или закидать гранатами, если я тебя вытащу или выберусь в коридор один. Понимаешь, чего не хватало для полноты картины?
Да, я поняла. Прикрыв глаза, я вздохнула. Как можно было упустить такую важную штуку?
— Решёток на окнах.
— Именно, — довольно улыбнулся мужчина, — даже если бы я просто спрыгнул, ну переломал бы ноги, зато был бы жив и среди своих.
— Но эти с оружием могли выйти и добить, — на мой взгляд, вполне резонно заметила я.
— Могли бы попробовать, — жутковато прищурился он, — я же приехал не один, — да уж, точно, как я могла забыть. Не обратила внимания, но, наверное, он притащил с собой маленькую армию, — слушай, у меня к тебе важное дело.
— Сейчас? — хныкнула я.
Клонит в сон, подушка мягкая, лёгкое и тонкое одеяло замечательно теплое и не душное, опять ничего не болит. Самое то поспать, чтобы восстанавливаться быстрее.
— Это быстро, — улыбнувшись уголком губ, Егор подался ближе и взял меня за руку, — давай поженимся?
Я не сразу поняла, что за вопрос такой. Глянула на свою руку в его ладонях — вот оно, выглядывает из-под бинтов ажурное кольцо. Или он...
Нет. Нет, нет, нет!
— Ты же говорил, что это будет нескоро, — процедила я, обречённо жмурясь.
Он спрашивает меня только для вида. Все уже решил, все уже придумал. Это будет конец. Не знаю, почему кажется так, но это же будет жесть. Официально заявит на меня право собственности, официально станет бедным терпилой с придурочной омегой.
— Я рисковал не собой, когда пошел за тобой, — мягко сообщил Егор, — я рисковал семьёй, которая могла остаться без отца в непростое время, понимаешь? Я осознал, как ты для меня важна, и больше не могу ждать, — он не может, а я бы вот ждала целую вечность. А потом ещё немного, — когда ты хочешь? Как насчет двадцать пятого мая?
Спросил, когда я хочу, и тут же выкатил дату. И явно любых моих аргументов будет недостаточно, чтобы склонить его к моей дате. Хотя... Не знаю. Мне все равно. Тепло уже хотя бы будет.
— Почему именно двадцать пятого мая? — чисто ради приличия поинтересовалась я.
Не хочу сопротивляться. Бесполезно же. А сейчас и вовсе еле языком ворочаю. Лучше поберечь силы и потом... Что? Опять уступить в чем-нибудь? Проиграть? И проигрывать ещё раз за разом, наблюдая, как пролетают лучшие годы моей жизни, испорченные властным и алчным мудаком? Но что я ещё могу?
— Ну, это пятый месяц, — он поцеловал мое запястье, — а двадцать пять — это пять в квадрате.
Типа, мы двойка в степени, а пять — это номер месяца? Как-то хитровыебанно, но в его стиле. Не удивлюсь, если это просто свободный день в его расписании.
— Я не хочу за тебя замуж, — прошептала я, жмурясь, чтобы не зареветь.
Я просто не хочу. Я не вижу его своим мужем. Я вообще не вижу себя чьей-то женой. Я вижу себя только свободной и восхитительно одинокой, но откуда же этому взяться теперь?
— Ты уже согласилась, — мирно напомнил Егор, не давая забыть, что так я купила себе право ходить на работу.
Чмокнув меня в висок, он пообещал прийти завтра и растворился. Я хотела успеть до завтра умереть. Или до двадцать пятого мая. Два с половиной месяца, почти три, я должна изводить себя мыслями о том, что скоро все станет ещё хуже, хотя каждый раз кажется, что уже некуда.
Когда я уже проваливалась в дрёму, какую-то поверхностную и полную тревожных образов и мыслей, на тумбочке завибрировал телефон. Не глядя, я нашарила его, приняла вызов и просто положила себе на щеку, чтобы не держать и не напрягать руку.
— Ты совсем стыд потеряла?! — вздрогнув от маминого крика, я скривилась от неприятного чувства в спине. — Не можешь даже навестить отца?! Когда последний раз у него появлялась?!
Сжимая губы, я сбросила, положила телефон на место, рядом с букетом, стаканом и бутылочкой воды. Накрыла глаза ладонью, чтобы никто не видел, даже если случайно зайдет, и разревелась.
***
Кошак начал контролировать наш внешний вид примерно лет с двадцати, когда ему самому потребовалось выглядеть презентабельно. С тех пор мы вчетвером три раза в неделю собираемся в зале и тренируемся каждый по своей программе. Личный тренер и хорошие колонки — все, что мне всегда было нужно для успешной тренировки. И, что примечательно, для инициатора этой традиции первое занятие в году началось с опоздания. Он все свободное время тусуется у своей девочки в клинике, лежит с ней рядом на койке и мурлычет, а то она пару дней в бессознанке уже валяется. Видимо, верит в целительную силу таких вибраций, хотя его можно вместо вибростанка использовать.
Тренер у нас проверенный и один на всех. Раздал нам указания и вдруг расстелил на полу коврик для йоги. Я даже не знаю, от чего было смешнее — от предвкушения тянущегося Егора или от его недовольной морды.
Но спорить отче наш не стал. К своему телу он относится так же, как к костюмам, для него это инструмент. И поэтому он сел на коврик и медленно, без резких движений растягивал простреленное в декабре плечо под чутким контролем тренера. Я вот всегда начинаю со спарринга или хотя бы с груши, пока есть запал. А то после железа не особо попрыгаешь, как бабочка.
— Чувствую себя фитоняшкой на йоге, — проворчал Егор, когда его уложили на спину, согнули куда-то вбок ноги и скрутили в противоположную от ног сторону. И широко зевнул, — не тренировка, а снотворное. Кстати, на двадцать пятое мая ничего не планируйте.
Вот оно. Раз уж он тогда прилюдно ляпнул про женитьбу, сделать это надо в кратчайшие сроки. Но задержку на два месяца ещё можно будет понять, в конце концов, невеста еле живая пока. Ох и заебется же Андрей планировать, а Коля считать... А я что, от меня надо, чтобы никто не был убит или побит. Но косячить больше нельзя. Я чувствую, что никакой дружбой мне не искупить следующую ошибку.
Но кто же виноват, что она у него такая шумоголовая? В пуговицах пальто были аж три маячка, а она его выкинула! А в новое руки не дошли вставить. В телефоне, понятное дело, тоже, но его бы не стали брать. Я предлагал запихнуть маячок в брошку, которую ей Коля на день рождения подогнал, но он не согласился. То ли дело отец, я его обвешал с головы до ног трекерами — и в каблуках туфель, и в запонках, и в часах, и в подкладках пальто и курток. Мылился ещё высверлить перстень со стороны пальца и в него вставить маячок, но чуть этим самым перстнем в глаз не получил. Ничего, ее тоже увешаю всю. Гораздо проще было бы всем, если бы она сидела дома и выбиралась только по магазинам прошвырнуться, где ее мог бы сопровождать водитель. Да так и делают все нормальные бабы!
Раздраженно пихнув грушу плечом, я пошел на скамью работать с прессом. Кто бы говорил про нормальных баб, Жорка, кто бы говорил! Сам-то хорош, втюрился в Лизу, лесбиянку и сестру самого жестокого и жадного человека в Москве. Боялся признаться ей, чтобы не обидеть и не быть закопанным заживо, а потом... Потом продолжается до сих пор. "Потом" эквивалентно "приму даже мужика". Если бы только ей это было надо. У нее же жена, двое детей от первого брака жены. У нее счастье в том теле, которое она считала для себя более подходящим. У нее карьера, которую я потихоньку контролирую, чтобы и работа в радость, и зарплата потолще. У нее есть все, что ей нужно, и без меня, а у меня есть все, что угодно, но нужна одна она.
***
После лёгкой тренировки, больше похожей на затянувшуюся разминку, я чувствовал себя... Хорошо. Птичка особенно не сопротивлялась выбранной мной дате, плечо болело совсем немного, и приподнятое настроение становилось только лучше по мере приближения к последнему на сегодня месту встречи.
Шествуя по белоснежным коридорам клиники, я думал, что лучше бы съездил к пташке, но нет, эта клиника специально на другом конце города. Хорошая, проверенная и дорогая, но для Леньки мне теперь ничего не жалко.
Без стука открыв дверь в палату, я едва сдержался, чтобы не сморщить нос от запаха крови и лекарств. Пищали приборы, тихо хрипел аппарат искусственной вентиляции лёгких, перекачивая воздух. Жалкое зрелище. А ведь какой был хороший план.
От злобы в день похищения мне хотелось убивать. Но все немного изменилось. Теперь я очень хочу, чтобы он жил. Без ног, с одной рукой, пробитым моей пулей легким, беспомощный, израненный инвалид, живое и страдающее напоминание третьей семье, что со мной не стоит играть в плохие игры. Или пусть убивают его сами, ради его же блага. Не знаю, как он выжил, но удачу я уважаю. Конечно, не настолько, чтобы просто добить его и не заставлять мучиться. Нет уж, он заслужил.
Я подошёл ближе к койке. Мне сообщили, что пациент сегодня пришел в себя. Больше приезжать я не буду, мне просто хотелось показать ему, что план был несовершенен. О, какой же позор для него. Восхитительное наказание, для которого почти ничего не пришлось делать, только оплатить несколько операций.
Приоткрыв мутные глаза, Леня дернулся всем телом и глухо взвыл. Я ласково улыбнулся, глядя ему в глаза, впитывая его ненависть.
Уходя, я улыбался, слушая полные отчаяния и боли звуки за спиной.
