Любовь во время зимы

      15 февраля 2012 года       Гермиона едва разлепила опухшие, саднившие веки, чувствуя жуткую головную боль. Виски словно сжал невидимый великан, мечтавший раздавить голову девушки как спелый арбуз, и Грейнджер, подавив подступившую тошноту, с трудом села на кровати. Окружающая обстановка казалась незнакомой, и почти полминуты Гермиона пыталась понять, где находится и что здесь делает. Последнее, что она помнила, как таинственный собеседник уводил ее куда-то прочь из клуба.       Комната явно находилась в каком-то отеле, потому что вещи вокруг смотрелись дешево и обезличенно. Грейнджер лежала поперек простенькой двуспальной кровати, застеленной застиранным белым постельным бельем. Напротив стоял небольшой стол, абсолютно пустой, не считая ширпотребной хромированной настольной лампы. Слева из широкого окна, прикрытого светло-бежевой занавеской, светило тусклое февральское солнце, лучи которого отражались в высоком зеркале, висевшем на дверце деревянного двухкамерного шкафа.       Оглядев себя в отражении, Грейнджер с удивлением осознала, что почти абсолютно голая: штаны вместе с трусами неопрятной кучей валялись здесь же, рядом с кроватью; лифчик, который все-таки остался на ней, был приспущен почти до самой талии, и, похоже, что одна лямка была оборвана напрочь; смявшаяся рубашка, в которой Гермиона вчера ходила на работу, висела на локтях; и только Мерлин ведал, куда пропали пиджак и пальто. Но самое главное — ее запястья были накрепко связаны тонким зеленым шарфом.       Взглянув на несомненно чужую вещь, Гермиона вздрогнула. Обрывочные воспоминания вспыхивали в ее голове, и она пожалела, что не забыла все окончательно, потому что Незнакомец, поначалу очаровавший Грейнджер своей учтивостью и сочувствием, просто использовал ее как обычную шлюху.       — Дура! — зло прорычала Гермиона, остервенело пытаясь выдернуть свои руки из пут. — Мордред, какая же я дура!       Промучившись несколько минут, она, наконец, смогла одолеть злополучный узел и, откинув вещь от себя куда-то вглубь коридора, с трудом сдержалась, чтобы не испепелить ее к чертям. Впрочем, сам шарф был здесь абсолютно ни при чем.       Что самое обидное, Гермиона не могла винить Незнакомца в произошедшем, потому что вела себя соответствующе. Кто просил ее напиваться в каком-то богом забытом притоне, а потом уходить с абсолютно незнакомым человеком?       Обругав себя последними словами, Грейнджер уткнулась в подвернувшуюся под руки подушку, свернулась калачиком и дала волю рвавшимся из груди рыданиям. Идея отомстить Рону за измену теперь казалась откровенно глупой, если не сказать хуже, и Гермиона жалела, что пошла на поводу у своего сиюминутного желания.       Выплакавшись, она какое-то время продолжала лежать, ощущая в груди ноющую пустоту, словно кто-то вырвал оттуда нечто важное, а затем пренебрежительно плюнул в открывшуюся рану. Сделав над собой усилие, Гермиона поднялась на ноги и нетвердыми шагами направилась в ванную. Как таковой ванной здесь как раз и не было, какого-либо душа — тоже, зато были туалет и небольшая раковина с длинным ржавым подтеком на ней.       Умывшись, Гермиона почувствовала себя немного лучше, по крайней мере, холодная вода подарила бодрость и слегка остудила пылающие огнем веки.       Глядя прямо в глаза своему отражению в зеркале над раковиной, Грейнджер сделала пару глубоких вдохов, пытаясь вернуть себе какое-то подобие самообладания. Предаваться рефлексии в совершенно незнакомом месте было крайне глупо, поэтому, наспех надев нижнее белье, натянув брюки и запахнув на груди рубашку, Гермиона подошла к двери из номера, около которой нашлась ее верхняя одежда. Собрав свои вещи и сумку, Грейнджер бросила мимолетный брезгливый взгляд на шарф и, повинуясь непонятному наитию, взяла его в руки. Оглядевшись последний раз, она достала палочку и аппарировала домой.       Сделав несколько шагов по небольшой прихожей, Гермиона вдруг испугалась, что Рон мог ослушаться ее и остаться, но, прислушавшись к звенящей тишине, она поняла, что одна. Встречаться с теперь уже бывшим молодым человеком абсолютно не хотелось, как, впрочем, вообще с кем бы то ни было. Для того, чтобы обрести покой, ей требовалось побыть в полном одиночестве.       Затолкав все мысли о прошедшей ночи как можно глубже, Гермиона развела бурную деятельность, решив удостовериться, что младший Уизли и его пассия ничего не забыли. В процессе ревизии Грейнджер с горечью поняла, что теперь квартирка, прежде казавшаяся ей самой уютной на свете, навевала одни лишь грустные воспоминания о Роне и жизни с ним. Гермиона сомневалась, что теперь сможет жить здесь так же спокойно, как и раньше.       Она устало рухнула на диван в гостиной и замерла, опустошенность, до этого слегка отступившая, завладела ей с новой силой, и Грейнджер не нашла в себе решимости ее побороть. К тому же головная боль, которую она старалась не замечать весь последний час, вернулась, убивая любое стремление к действию. Даже доползти до аптечки за обезболивающим — и то не было сил.       Конечно, обычно Гермиона была достаточно стойкой, чтобы встречать любые невзгоды лицом к лицу с высоко поднятой головой. Даже падая от настигавших ее ударов судьбы, Грейнджер всегда находила в себе силы встать и идти дальше, но конкретно в этом случае гнет обстоятельств не давал продохнуть. Нет, она знала, что не сегодня-завтра эта апатия пройдет, но пока... Хотелось закрыть глаза и не двигаться.       Зазвонил сотовый, но Гермиона не собиралась отвечать, что не мешало неизвестному настырно названивать в течение пяти минут, после чего из коридора раздался негромкий хлопок аппарации.       — Гермиона, ты дома?       Не дождавшись ответа, Джинни Поттер влетела в гостиную, принеся с собой аромат выпечки, которой миссис Уизли обычно привечала внуков.       — Эй, подруга, ты в порядке? — нахмурилась Джинни, увидев потрепанный и жалкий вид Гермионы.       Она, тряхнув копной огненно-рыжих волос, приземлилась на колени перед Грейнджер, пытаясь поймать ее взгляд, пустой и обращенный в никуда.       — Зачем пришла? — спросила Гермиона, борясь с двумя разными желаниями: послать излишне активную подругу куда подальше и выплакаться у нее на плече.       — Представь, — затараторила Джинни, не обратив никакого внимания на холодный прием и чужое недовольство, — ночевали мы у бабушки в гостях, встаем к завтраку, как вваливается мой тупой старший братец и заявляет, что ты выгнала его из дома и теперь он будет снова жить в Норе.       — Я и правда его выгнала, — сказала Грейнджер.       — Я знаю, — продолжила Джиневра. — Потому что я сначала выбила из него всю правду и только потом стала тебе названивать. Кстати, не игнорируй мои звонки, я вначале вообще испугалась, что ты тут руки на себя наложила с горя…       Фыркнув, Гермиона выразила всю глупость подобной мысли.       — Полностью согласна, убиваться из-за Рона-жрона — большой идиотизм, но мало ли, — пожала подруга плечами.       Прозвище младшего Уизли, которое Джинни порой продолжала употреблять даже спустя почти пятнадцать лет после окончания школы, не вызвало прежнего негатива, заставив Грейнджер усмехнуться. Миссис Поттер, несмотря на свой возраст и наличие троих детей, порой вела себя как импульсивный подросток, причем в школе она не была такой. Но Гермионе давно казалось, что таким образом на ней отразилась война и потеря близких, в особенности Фреда, которого она теперь больше всего напоминала. Эдакий рыжий бунтарский вихрь, сметавший все на своем пути.       К тому же с Роном у нее после школы сложились сопернические отношения: младший Уизли, вначале ткнувшийся вслед за Гарри в аврорат, не выдержал давления и необходимости придерживаться строгой дисциплины и ушел в квиддич. Его любимые Пушки Педдл с распростертыми объятьями приняли новоиспеченного героя и неплохо на нем поднялись, Рон все же оказался вратарем от бога. Поэтому Джинни, с боем выбившая себе место в Хелихедских Гарпиях, часто спорила с братом на тему, кто круче.       В общем, детский сад на выезде.       — Может, выпьем? — предложила Джинни и, увидев, как Гермиона скривилась от такого предложения, спросила: — Что не так?       — Я больше не пью, — бросила Грейнджер угрюмо.       — Тогда кофе, — легко согласилась девушка и, стащив Гермиону с дивана, потянула на кухню. — И ты мне все расскажешь.       Грейнджер даже не удивилась подобной уверенности, потому что поняла, что расскажет. Несмотря на свой пылкий нрав и почти не прекращавшуюся болтовню, Джинни прекрасно умела слушать и порой давала дельные, мудрые советы. Подумав об этом, Гермиона пожалела, что не вызвала ее еще вчера, потому что в таком случае не было бы Незнакомца и этой ночи.       Рассказ дался нелегко, но Грейнджер поведала обо всем, начиная с проблем на работе и заканчивая бурным сексом с незнакомым мужчиной.       — Ну ты даешь! — шокированно произнесла Джинни, дослушав до конца.       — Нет, больше не даю, — мрачно усмехнулась Гермиона в ответ. — Вообще больше ни одного мужчину к себе не подпущу, от них одни проблемы.       Джинни, нервно хихикнув, поднялась и подошла к подруге. Весь ее вид выражал сочувствие, она прижала голову Гермионы к своей груди, и та поняла, что боль потихоньку начала отпускать.       — Вечно ты куда-то влипаешь, — выдохнула Джинни, погладив Грейнджер по волосам. — Что собираешься делать дальше, Гермиона?       — Жить, Джинни, — закрыв глаза, ответила она. — Просто жить.

* * *

      Просто жить. Легче было сказать, чем сделать.       Гермиона не знала, как можно отвлечься от терзавших ее воспоминаний. Она, конечно, ходила на работу, но та больше не приносила должного удовольствия: Пратчет, как и предполагала Грейнджер, сразу же начал доказывать всем свою значимость, всячески принижая при этом саму Гермиону. Любое ее предложение, любая выполненная работа подвергались жестокой критике, и Тревор с мастерством матерого крючкотвора придирался к каждой запятой в предоставляемых девушкой документах.       Так что вместо упоительного спокойствия, которое Гермиона испытывала ранее, приходя в Министерство, она чувствовала кипучее раздражение при малейшей мысли о работе. Но и бросить все так Грейнджер не могла, потому что в отдел было вложено немало ее сил и прорва личного времени.       К тому же, как Гермиона ни пыталась забыть о той ночи, но обрывки воспоминаний порой вспыхивали в голове, чаще всего совсем не к месту. Вызвать их могла любая мелочь, и подготовиться к подобному заранее казалось невозможным. На Грейнджер с головой накатывало чувство стыда и безнадежности от воспоминаний о требовательных руках, изучавших ее тело; о глубоких, страстных поцелуях; о грубых, резких толчках и возбуждающем чувстве наполненности. И стыднее Гермионе было не оттого, что Незнакомец использовал ее как последнюю дешевку, а оттого, что ей самой… понравилось?       Впервые задумавшись об этом, Гермиона была готова выть в голос, но скоро поняла, что любые сетования и причитания здесь не помогут. Оставалось только на самом деле смириться и забыть, было бы это еще так просто…       Кроме того, отпустить от себя всю эту ситуацию неожиданно не дал Рон. Спустя два дня он начал закидывать Гермиону сообщениями с просьбой хотя бы просто поговорить, но она пока отказывалась, хотя и понимала, что рано или поздно разговор должен был состояться.       И он состоялся, притом в самый не подходящий для Гермионы момент: когда она была на работе и, разозленная разговором с Пратчетом, стремительно летела по коридору к своему кабинету. Рон скалой вырос на ее пути, и Гермиона едва не влетела в него, затормозив в самый последний момент.       — Привет, — Уизли неуверенно улыбнулся, взъерошив и без того взлохмаченные волосы. — Может, наконец, поговорим?       «Нам не о чем разговаривать», — хотела вначале сказать Гермиона, но, осознав, что Рон все равно от нее не отстанет, согласно кивнула.       Они дошли до небольшого кабинета, принадлежащего Гермионе. У стен справа и слева от двери стояли два массивных шкафа с документами, напротив входа — ложное окно, за которым виднелось серое небо, прекрасно отражавшее мрачное настроение хозяйки кабинета. Грейнджер, присев за стол, поспешила записать замечания, сделанные ей начальником, чтобы потом о них не забыть, не обращая на посетителя никакого внимания.       Впрочем, Рон никогда не отличался терпением, поэтому, прождав пару минут, начал расстроенно вздыхать и сопеть, не решаясь начать разговор первым.       — О чем ты хотел поговорить? — спросила Гермиона, поставив в записях точку.       — Гермиона, — начал Уизли неуверенно. — Ты должна меня простить, понимаешь, я…       Но Грейнджер, возмущенная такой постановкой фразы, тут же разъярилась:       — Должна? — удивилась она, почти сразу сорвавшись на повышенный тон. — Не помню, когда успела тебе что-либо задолжать, Рон.       — Прости, — повинился он, но Гермиона осознала, что его сожаление — напускное и на самом деле настоящей вины он за собой не ощущал. — Я просто хотел сказать, что все произошло случайно, мы ведь тогда немного повздорили, я вспылил, и… Прости. Это был первый и единственный раз.       Выдохнув, она провела ладонями по лицу. Грейнджер не могла понять, зачем Рон затеял весь это разговор. Если бы он на самом деле любил ее и не хотел терять — не стал бы изменять.       — Я не злюсь, Рон, — выдержав паузу, ответила Гермиона. — И все понимаю.       — То есть я могу вернуться? — обрадовавшись, поинтересовался он.       — Нет.       — Но почему? — лицо Рона выражало смесь непонимания и обиды. Он, как маленький нашкодивший ребенок, не мог понять, почему его не торопятся прощать. — Я же люблю тебя и хочу вернуться.       — А я тебя не люблю, — отрезала Грейнджер непримиримо.       И это было не желанием обидеть или досадить. Последнюю неделю Гермиона не раз возвращалась к этой мысли, все больше убеждаясь в ее правдивости. Рон всегда ей был дорог как друг, но, признаться, они никогда не были по-настоящему родственными душами. Ни общих интересов, ни совместного времяпрепровождения: Грейнджер целыми днями пропадала на работе, налаживая связи между магловским и магическим миром, а Уизли только и мог говорить, что о квиддиче. Он не стремился к знаниям, к самосовершенствованию, она же не могла оторваться от книг, открывая все новые и новые грани магических искусств.       Все эти годы они будто бегали по кругу, погрязнув в быте и унылых серых буднях. Сейчас их совместная жизнь казалась непроходимым болотом, в котором они оба тонули, сами того не замечая. Десять лет! Десять лет каждый их день был похож на предыдущий, и казалось, не было конца этому сумасшедшему Дню Сурка.       Сойдясь, Рон и Гермиона совершили глупейшую ошибку в своей жизни, и теперь им обоим придется расхлебывать ее последствия. И Грейнджер была уверена, что назад дороги нет.       — Но?.. — Уизли, казалось, не мог найти слов.       — Да, Рон, и, наверно, никогда не любила, — она смягчила тон, потому что ей вдруг стало стыдно. Несмотря на то, как он с ней поступил, Рон всегда был ей другом, и говорить ему, хоть и горькую, но правду было тяжело. — Мы ошиблись, начав встречаться, и то, что ты сделал, — явное тому доказательство. По отдельности нам будет лучше.       Он весь покрылся красными пятнами от злости, похоже, восприняв ее слова не так.        — Почему ты это делаешь с нами? — спросил Рон, справившись с собой.       Обогнув стол, Уизли подошел к Гермионе и попытался вытянуть ее из кресла. Он хотел обнять ее, но Грейнджер не дала ему этого сделать, отстранив от себя его руки.       — Мы сами с собой это сделали, — с горечью заметила она. — Просто давай поставим точку, здесь и сейчас.       — Но я не хочу! — воскликнул он.       — А я хочу! — Гермионе также пришлось повысить голос. — Потому что уже ничто не будет как прежде! Уходи, Рон!       Уизли стоял, попытавшись поймать взгляд бывшей девушки, и та не стала этого избегать, всем видом показывая собственную решимость и уверенность в своих словах. Его глаза, синие, как лед, сверкали от злости, и Гермиона подумала, что давно не видела в нем подобной бури эмоций.       — Ты уверена? — спросил Рон, давая ей последнюю возможность все вернуть.       Кивнув, она невольно поджала губы, мысленно молясь, чтобы он, наконец, оставил ее в покое.       — Ты еще пожалеешь об этом, — мрачно бросил Уизли и вышел, громко хлопнув дверью.       — Нет, не пожалею, — несмотря на уверенный тон, сердце Гермионы было полно сомнения.

* * *

      Вестей от Рона больше не было, и Гермиона снова окунулась в рабочую рутину, постаравшись отрешиться от всех проблем. С квартиры все же пришлось съехать, и Гермиона на некоторое время вернулась к родителям, очень обрадовав тем самым миссис Грейнджер. Одно радовало — магия позволяла в разы облегчить все хлопоты переезда. Несколько взмахов палочкой — и уменьшенные личные вещи и мебель аккуратно сложены в одну большую коробку, которую Гермиона свободно могла нести самостоятельно.       Вихрем пролетели первые числа марта, жизнь потихоньку начала возвращаться в свою колею, когда вечером восьмого числа пришло сообщение от Джинни с требованием срочно аппарировать к Поттерам домой.       Гермиона, тяжело вздохнув, послушалась и отправилась на встречу с подругой. Особняк на площади Гриммо встретил гостью звенящей тишиной и пустотой, что, впрочем, никак ее не удивило. Гарри наверняка вызвали на работу, в аврорате он проводил больше времени, чем было часов в сутках; Джим, Ал и Лили-Лу либо спали, либо находились в гостях у бабушки Молли; Кричер же предпочитал лишний раз не попадаться хозяевам на глаза, по их же приказу.       Здешние залы давно перестали навевать тоску по школьным временам, когда еще был жив Сириус и особняк был битком набит членами Ордена Феникса, но сейчас Гермионе отчего-то стало грустно. На краткий миг она испугалась, что Джинни решит организовать ей встречу с братом, как-никак сегодня был день рождения Рона, но в гостиной, которую хозяйка дома мерила нервными шагами, больше никого не было.       — Что-то срочное, Джин? — устало спросила Грейнджер, присев в свое любимое кресло у разожженного камина. — Давай только сразу к делу, я сегодня так вымоталась, хочу лечь спать пораньше.       Как бы ни отвлекала работа, но Гермионе начало казаться, что она опять стала слишком много на себя взваливать. К тому же Пратчет заставлял не по одному разу переделывать работу, что прибавляло лишней возни. Да и последние несколько дней Грейнджер стала чувствовать себя откровенно плохо, и ей порой приходилось подолгу бороться с сонливостью и слабостью.       — Я видела ее, — Джинни резко развернулась к ней, находясь в крайней степени нервного возбуждения. — Он посмел притащить ее на праздник в Нору!       — И что? — не поняла Гермиона. — Джин, мы разошлись. Совсем. И нет ничего странного в том, что Рон привел свою новую девушку. Тем более у него сегодня день рождения.       — Невесту, — выплюнула Поттер, словно это слово было каким-то оскорблением.       — Что? — Грейнджер показалось, что она ослышалась. Недолго же Рон страдал и убивался. Собственно, чего и следовало ожидать, ведь о браке он заговаривал уже давно, только хотел видеть в качестве жены Гермиону. Во всяком случае, так утверждал.       — Они собираются пожениться, к тому же скоро, — Джинни снова начала мерить шагами комнату. — Как я поняла, в апреле. Начало мая — крайний срок. Рональд Билиус Уизли и Миллисента Шарлотта Крейгхолд будут рады видеть вас… Тфу!       Последней фразой, произнесенной гнусавым голосом, Поттер, видимо, передразнивала надпись на приглашении, которое Гермиона углядела на журнальном столике. Небольшой бежевый лист с темно-золотыми завитушками букв был безбожно измят и снова неаккуратно разглажен.       Как ни странно, казалось, что разрыв отношений Джинни переживала намного эмоциональней, чем сама Грейнджер, хотя тут все дело было в том, что все эти годы Поттер мечтала породниться с Гермионой. Теперь же этим надеждам было не суждено сбыться, и Джинни винила в этом именно брата, хотя в любом разрыве виноваты двое.       — К чему такая спешка? — поразилась Гермиона, подсознательно догадавшись, что ответ ей совсем не понравится.       Джинни молчала, продолжив нарезать круги. Нетрудно было понять, что она знала правду, но не решалась ее сказать.       — Она беременна, — не стала темнить Поттер и, предвещая возможные вопросы, добавила: — Месяца три уже, или около того.       Эта новость болью вонзилась в сердце Гермионы, не ожидавшей подобной подлости. Она еще понимала простую измену, каждый может оступиться, но от осознания, что Рон ей долгое время врал прямо в лицо, стало тошно. Ведь он клялся и божился, что любит ее и что это был один-единственный раз, а оказалось, Уизли предал ее уже давно, до Рождества так точно.       — Гермиона, ты в порядке? — голос Джинни звучал гулко, словно из колодца.       Голова закружилась, а к горлу подступил неприятный ком, но Грейнджер, сделав глубокий вдох, силой воли взяла себя в руки. Все же последние дни она была не в ладах с собой.       — Да, все в порядке, — успокоила подругу Гермиона. — Я, конечно, знала, что Рон — инфантильный и недалекий осел, но что он такой подлец — стало для меня откровением.       — Это-то как раз и не удивительно, — прищурившись, Джинни присела на подлокотник кресла, на котором устроилась Грейнджер. — А вот с тобой точно что-то не так, ты как-то изменилась.       — Да что со мной не так? — удивилась Гермиона, ощутив себя неловко под ее пристальным взглядом. — Все со мной нормально!       — Нет, ты словно сама не своя, — Джинни продолжила гнуть свое. Встав, она уперла руки в подлокотники, нависнув над Грейнджер. — Ты случайно не беременна?       — Нет, конечно! — решительно заявила Гермиона. — С чего ты взяла подобную глупость? Я…       Поразившая ее мысль заставила Грейнджер замолчать на полуслове, потому что она осознала, что за всеми заботами и переживаниями пропустила менструацию. Ее не было, хотя все эти годы организм Гермионы никогда не давал сбоев. А вот сейчас — почти недельная задержка.       — Так-так, — нахмурилась Джинни, от которой не укрылся полный паники взгляд. — Сиди здесь!       Молнией метнувшись в коридор, она вернулась оттуда спустя пару минут с маленьким, размером с мизинец, стеклянным флаконом в руке. Крышечка у флакона была вытянутой, острой формы, и Гермиона опознала зелье для определения беременности. Внутри плескалась бесцветная жидкость, которая при смешивании с кровью беременной женщины должна была окраситься в синий цвет.       — Действуй, подруга, — Джинни сунула флакон в руку Грейнджер. — Будем знать наверняка.       Выдохнув, как перед прыжком в воду, Гермиона открыла крышечку флакона, обнажив небольшую иголку, которой решительно уколола палец. Небольшая капля крови стекла вниз и упала в зелье, стремительно начав в нем растворяться.       Затаив дыхание, подруги следили за тем, как жидкость, вначале бордовая, как кровь, постепенно стала фиолетовой, а потом — насыщенно-синей.       — Ну Рон и козел! — первой отмерла Джинни, и Гермиона, отойдя от шока, поспешила заверить её:       — Это не он. Не может быть он.       Все время их отношений Грейнджер не забывала пить противозачаточное зелье, и только в тот злополучный день, День всех влюбленных, она пропустила дозу. Так что вариант мог быть только один — тот таинственный Незнакомец, встреченный в клубе.       — Джин, я… — Гермиона, ощутив подкатывающую истерику, поспешила ретироваться. — Мне надо побыть одной, ладно? Я… загляну в свою комнату, хорошо?       Получив согласие, она поднялась в одну из гостевых спален, которую хозяева оставили за ней на тот случай, если Гермионе нужно будет где-то переночевать. Оставаться здесь на ночь она не планировала, но и вернуться домой к родителям в подобном состоянии тоже не могла.       Захлопнув за собой дверь и навесив заглушающие чары, Грейнджер осела прямо на пол, издав задушенный вой. Слезы непроизвольно потекли по щекам, а рыдания сдавливали грудь. Захлебываясь слезами, Гермиона прикусила руку, стараясь физической болью унять душевные терзания.       Она не понимала, чем заслужила этот кошмар, в который превратилась ее жизнь, и почему испытания, которые Небеса вываливали на нее, словно из рога изобилия, никак не закончатся. Мало Гермионе проблем на работе и в личной жизни, так теперь еще и ребенок, зачатый по пьяни от незнакомого магла.       И каждый раз, когда Грейнджер думала, что хуже быть уже не может, судьба доказывала ей обратное. Только теперь она не могла представить, что же такое должно произойти, чтобы стало еще хуже, чем сейчас…