Любовь во время зимы

      31 августа 2012 года, Лондон       Локи с ненавистью рассматривал свои длинные синие пальцы, сильно жалея, что поддался сантиментам и решил остаться. Он никогда не страдал излишним альтруизмом, и, похоже, нечего было начинать — первый же раз обернулся для асгардца катастрофой.       Презиравшему свое полукровное происхождение Локи была невыносима сама мысль, что он теперь, возможно, всю жизнь будет должен провести в ненавистном облике. Конечно, никто не отменял иллюзий, но это было совсем другое. Один наложил свое заклятье на младенца, всего несколько дней отроду, и то накрепко легло в его ауру, делая Локи похожим на жителя Асгарда. И заклятье держалось только тогда, когда его собственная магия была в равновесии, теперь же оно было нарушено — Локи сам, осознанно, отдал часть своей асгардской магии ребенку, впитав в себя ётунскую.       А ведь у него был прекрасный шанс уйти, не совершив подобной глупости…       Вчера, выскочив из дома Мышки, он был всерьез намерен сбежать, но, за пару шагов преодолев небольшую веранду, остановился у самых ступеней, точно приклеенный. В голове набатом звучало вкрадчивое: «Кто-то же должен тебе доверять». Локи не мог сказать, что ему никогда никто не доверял — нет, доверяли, и, порой, слишком сильно: тот же Тор, например, не видел дальше собственного носа, с легкостью идя у него на поводу. Но Мышка знала, кто он такой на самом деле, знала его «гнилую натуру», но в то же время вверяла себя в его руки, нисколько не беспокоясь, что в том случае, если Локи сбежит, она обречет на смерть и ребенка, и себя.       И это подкупало.       Но даже не это было основной причиной, по которой Локи решил остаться. Он долго, несколько часов, просидел в кресле на веранде, прикрывшись невидимостью, и размышлял обо всем, что с ним произошло за эти недели. Каждая мысль, каждая эмоция подвергалась строгому изучению и критике, и в итоге Локи сдался, осознав, что на самом деле не желал Гермионе зла. Она была добра к нему, без всяческих капризов и споров помогла, невзирая на то, что он сделал на ее родной планете. Каким бы монстром он себя ни считал, что-то похожее на человечность в нем жило, запрятанное так глубоко, как только можно.       К тому же Мышка выгодно отличалась от остального смертного сброда своим интеллектом и тягой к знаниям, и, по сути своей, кто, если не она, заслуживал жизни на этой жалкой планете?       Потому он не видел смысла отказать ей в милости, да и до ритуала оставался всего один день. Что ему этот день, когда благодаря девчонке в его распоряжении были тысячи лет свободы?..       Так что Локи вернулся. Но это не отменяло того, что все это время он сомневался в правильности подобного решения, предчувствуя какой-то подвох.       Все утро Мышка донимала его многочисленными вопросами и своей общей нервозностью, дотошно перепроверяя, все ли готово. Это, наверно, было бы забавно, если бы не было так раздражающе, и Локи ощутил облегчение, когда было решено отправляться на место проведения ритуала.       И оставалось только поражаться еще одному идиотскому способу перемещения в пространстве — камин, надо же! И это не говоря о том, что после пришлось приводить в порядок свою одежду.       Встретил гостей старый гутгин, и Локи сначала не признал в сгорбленном, лысом и сморщенном существе выходца из древнего, гордого народца.       Даже удивительно, насколько недостаток остаточной магической энергии на них повлиял — в Асгарде гутгины выглядели практически как обычные люди, лишь низкий рост, длинные уши и сильно выраженные клыки выделяли их. Но дело было не только во внешности — в магической ауре Локи видел несколько иную структуру, в которой сильно выделялось их практически закабаленное положение.       Правда, Локи мог понять подобный ход. Если для асгардцев достаточно сильные существа не представляли никакой угрозы, то для местных магов-полукровок они могли стать опасными именно своей паразитарностью…       Мышка с отстраненным интересом слушала его рассказ, и Локи поймал себя на мысли, что и ее, скорее всего, больше волновал ритуал, чем происхождение прислуги.       Особняк на площади Гриммо не был мрачным или неуютным, напротив — светлые стены, вся мебель и обстановка пастельных тонов и общая магическая атмосфера говорили о том, что здесь живет дружная, счастливая семья. Да, в магическом плане присутствовала какая-то затхлость, присущая старым волшебным зданиям, где творилась далеко не самая светлая магия, но она лишь сгрудилась тенью по углам, вытесненная легкой свежестью новой жизни.       Но вот до ритуального зала руки хозяйки явно не добрались — здесь было темно и промозгло, но так и должно было быть в подобных местах. Здесь проводились ритуалы, посвященные мраку и ночному светилу, так что нечего было удивляться. Все ритуалы, посвященные солнцу и теплым стихиям, обычно проходили под открытым небом, где-то ближе к природе…       Локи придирчиво осмотрел зал, но не нашел ничего, похожего на стандартную фигуру поддержки. Даже странно, что в этом мире забыли удивительную силу Иггдрасиля.       Не зря именно эти девять миров были соединены Мировым Древом. Между Асгардом, Мидгардом, Ванахеймом, Ётунхеймом и прочими планетами существовала особая магическая связь, энергетические потоки между ними лились так, будто они находились в одной звездной системе, а не были разбросаны по всей Вселенной.       И не зря Схождение сближало именно эти миры каждые пять тысяч лет.       Потому имело смысл обращаться именно к Иггдрасилю. Конечно, это не была настоящая просьба, обращенная к разумному, мыслящему существу. Энергия, какая бы она ни была могущественная, не обладала интеллектом, здесь, скорее, имел место именно контроль этой самой энергии, направление ее в нужное русло.       Пришлось наносить узор с нуля, и это была довольно кропотливая работа. Впрочем, Локи было не впервой наносить его, потому как асгардцы использовали его как вспоможение во многих ритуалах и его старый учитель Бенедикт едва ли не силой вбивал каждую закорючку в память своего сильного, но нерадивого ученика.       Воспоминание о сухом, мрачном старике, использовавшем слово «неуч» как высшую степень похвалы, радости не добавляло, и Локи, нахмурившись, постарался сосредоточиться на работе. Мышка, сжимая в пальцах подол рубашки, нетерпеливо ерзала на стуле — он бы обязательно пошутил насчет того, что она жаждет поскорее с ним переспать, но у него было совершенно иное настроение.       Локи не мог не думать, чем же для него обернется этот ритуал. Предчувствие, что что-то пойдет не так, не отпускало, но отступать было поздно.       Гутгин принес матрас, и Локи пришлось прогнать его вон — осознав, что скоро здесь произойдет сильный всплеск магии, дух не хотел уходить, но присутствие любого постороннего могло сбить течение магической энергии.       — Теперь ты, — бросил Локи в сторону Мышки, и та вздрогнула, неосознанно сжавшись под его требовательным взглядом.       Он в принципе не собирался церемониться, ни на секунду не забывая, что это — лишь дело, исполнение договора, и Гермиона, по всей видимости, чувствовала его настрой, потому что была очень напряжена и встревожена. Но, несмотря на это, она набралась решимости и начала раздеваться, прикусив губу. Мерзнувшие руки не слишком-то хорошо служили Мышке, и, прождав больше минуты, Локи не выдержал. Закатив глаза, он подошел к ней и сам принялся за тугие пуговицы, отчего девчонка отчаянно покраснела, попытавшись поспорить и отказаться от помощи.       Эта ее черта — постоянно спорить — удивляла и вводила в ступор.       Мышка явно была напугана и безуспешно пыталась это скрыть, и, сжалившись, Локи загнал собственное недовольство как можно глубже — в любом случае, он уже здесь, и ритуал будет проведен, а значит, имело смысл как-то отвлечь Гермиону от переживаний, чтобы она не зажималась. А то с такой скромницы сталось бы…       Сдавшись, Мышка убрала свои руки, предоставив ему больше пространства, и с усмешкой посетовала на то, что Локи любит все контролировать.       — Ты не представляешь насколько, — прошептал он Гермионе на ухо, добавив в голос хрипотцы, желая смутить ее и отвлечь от переживаний за свою жизнь. Пусть лучше беспокоится о самом процессе.       Сняв с Мышки рубашку, Локи прижал девушку к себе, чтобы расстегнуть ее бюстгальтер. На ее волосах еще держался острый, химически-свежий запах шампуня, но сквозь него пробивался приятный терпкий запах полевого разнотравья.       Раздевшись до конца, Гермиона шагнула к ложу, но он остановил ее, освобождая ее локоны из плена заколки. Те рассыпались по плечам и спине тугими, местами спутанными кудрями, и запах полыни и горицвета стал сильнее.       Устроив Мышку на тюфяке, Локи принялся расписывать ее тело узором рунной цепочки, полностью погрузившись в работу. Для него практически ничего не существовало, когда он был сосредоточен, а потому реакция Гермионы на его действия стала для него очевидной только тогда, когда последний знак встал на свое место.       Вернувшись к сумке, чтобы убрать все лишнее и раздеться, Локи спиной ощущал, как Мышка прожигала его взглядом, следя за каждым его движением, но стоило ему повернуться, как она тут же отвела взгляд, смущенно зардевшись.       Подобное смущение шокировало — он даже не был у нее первым, но вместе с тем девчонка краснела так, словно до сих пор была невинна.       Гермиона старалась не смотреть на него, но вот самому Локи ничто не мешало ее внимательно разглядывать. Раскрасневшаяся, с разбросанными по тюфяку волосами, с упрямо поджатыми губами и тяжело вздымавшейся грудью, Мышка представляла собой довольно привлекательное зрелище. У нее были длинные стройные ноги, подтянутые ягодицы и высокая, упругая и налитая грудь, и если бы не болезненная худоба, Локи мог бы признать, что она довольно красива, и даже беременность не портила Гермиону, придавая ей особую трогательность. Сейчас ему казалось преступлением прятать такое тело под мешковатой, невзрачной одеждой.       — В чем дело, Мышка? — усмехнулся Локи, достав флаконы с зельями. — Или я настолько тебе противен?       Продолжая усиленно отводить взгляд, она лишь отрицательно покачала головой, покраснев еще сильнее, хотя, казалось, дальше некуда.       Подойдя к Мышке и усадив ее напротив себя, Локи отдал ей флакон с зельем и, салютовав своим, быстро выпил не слишком-то приятное на вкус зелье. Гермиона незамедлительно повторила за ним и снова уткнулась лбом в его грудь.       Наверняка для нее это было новым ощущением — постоянно чувствовать чью-либо магическую силу. Локи знал, что более-менее осязать магию в другом могли только полукровки, их дети от простых людей уже едва ли могли ее ощутить. Сейчас же, настроенная на него зельем, Мышка пыталась свыкнуться с этим.       Для самого Локи подобное было не ново, асгардцы легко ощущали чужую силу, но здесь было нечто совсем другое. Теперь не было ни теней, прятавшихся в дальних закутках, ни чуждой магии самого дома — только они двое. И если энергия, подвластная Локи, холодной бурей завихрялась вокруг, то магия Мышки была подобна трепещущему огоньку свечи во мраке — только дунь, и погаснет.       Эта самая магия льнула к Локи, полностью отдаваясь в его власть, и подобная вседозволенность пьянила сильнее самого забористого эля. Усмиренная сила асгардца обволокла огонек, позволяя ему гореть ярче, поддерживая его и защищая.       Ледяная магия находившегося в чреве младенца отчего-то напоминала противного, склизкого паразита. Эта сила не была предназначена для смертного тела, она будто питалась жизненной энергией Гермионы, хоть и не была одушевлена.       Эту самую заразу хотелось выжечь, но всему было свое время, иначе и ребенок, и Мышка могли погибнуть. Думать об опасности совершенно не хотелось, поэтому, практически приказав Гермионе поднять взгляд, Локи впился в ее губы поцелуем, ощущая, как его охватывает жажда обладания.       Если в первый раз, полгода назад, ему хотелось сломить девчонку, заставить реветь и просить пощады, то сейчас все, чего ему хотелось, чтобы она плавилась в его руках, моля о большем.       И Мышка плавилась, без остатка отдаваясь его умелым рукам. Отринув стеснение, она вжималась в Локи, то вцепляясь пальцами в его волосы, то ногтями полосуя кожу на его спине, а когда она бессовестно прикусила его ухо, он едва сдержался, чтобы не насадить ее на себя раньше времени.       Магия Локи вихрем кружила над ними, дожидаясь своего часа, и, когда он, подхватив Гермиону под ягодицы, опустил на свой член, она ринулась следом, раздувая тусклый огонек ее магии до размеров костра. Танец двух слившихся магий вытягивал лед, кружа голову и доставляя неизведанное прежде удовольствие.       Никогда прежде Локи не открывался для партнерши — это было нечто запретное, слишком интимное. В Асгарде только немногие пары позволяли себе подобное, полностью вверяя себя супругу, Локи же некому было доверять настолько, чтобы открыть свое ядро.       Сейчас же благодаря магии все его тело ощущалось, как один сплошной оголенный нерв, и каждое движение Мышки било по нему острым удовольствием. Да и сама Гермиона стонала в голос, сминая руками простынь и двигаясь с Локи в едином ритме.       Когда ручеек ётунской магии иссяк, оставив Мышке лишь ровное, теплое пламя, Локи двинулся последний раз и кончил, тут же погребенный высвобожденной им холодной силой. Нависнув над Гермионой, асгардец тяжело дышал, чувствуя, как удовлетворение от оргазма исчезает из-за сковавшего грудь холода.       Подобное он испытывал лишь пару раз — когда брал в руки Каскет*. Открыв глаза, Локи смог удостовериться в испугавшем его предположении — магия Одина спала, являя миру истинный облик ётуна-полукровки. Синие, испещренные ритуальными узорами руки дрожали, и Локи знал, что его глаза стали кроваво-красными.       (*Каскет — ларец ледяных великанов, который Один забрал из Ётунхейма.)       Пришедшая в себя Мышка подняла свой взгляд и испуганно охнула, неосознанно постаравшись отстраниться, и Локи, не выдержав, вскочил и бросился вон из зала прямо так, без одежды. Правда, этот факт он заметил, только когда поднимался по лестнице, но наколдовать себе новую одежду ничего не стоило.       Только жаль, что она не могла скрыть его гнилое нутро, теперь видное невооруженным глазом.       В прошлый раз облик вернулся в нормальное состояние практически сразу, сейчас же Локи не хотелось думать, что он останется таким на всю жизнь.       Дойдя до той комнаты, в которой они оказались, только придя в особняк, он остановился, поняв, что попал в затруднительное положение: он оставил амулет внизу, и чтобы его забрать, ему бы пришлось вновь столкнуться с Гермионой, но ему хватило этого ужаса и презрения, что он, казалось, читал в ее взгляде.       Злость на Мышку сменялась гневом на самого себя и собственную глупость. Эмоции, подпитываемые ледяной яростью, клокотавшей в груди, душили его, заставляя сжимать подоконник до побелевших костяшек.       Дверь в комнату тихо открылась, и Локи услышал легкие осторожные шаги.       — Убирайся, — прорычал он, не оборачиваясь, не понимая, зачем девчонке понадобилось искать его. Ей что, не хватило времени налюбоваться?       — Локи, — негромко позвала она, коснувшись ладонью его плеча.       Резко обернувшись, Локи навис над ней, схватив ее ледяными пальцами за подбородок. Растрепанная, в невесть откуда взявшемся халате, она стояла, глядя ему прямо в глаза. Как ни странно, в ее взгляде не было прежнего страха — лишь напряженное беспокойство.       — Смотри, чего ты добилась! — прорычал Локи Гермионе в лицо. — Надо было бросить тебя…       Но Мышка не дала ему договорить, потянувшись вперед и коснувшись его губ своими. Вместо того, чтобы ответить на поцелуй, Локи лишь до боли прикусил ее губу и отстранил девчонку от себя, схватив за плечи.       — А теперь успокойся и объясни, что произошло, — требовательно попросила Гермиона, похоже, нисколько не обидевшись на грубость.       Почти полминуты Локи смотрел на нее, борясь с желанием придушить, но ее строгий и в то же время спокойный взгляд не давали ему сорваться.       — Произошло то, — начал он, жестко чеканя слова, — что магическое равновесие, позволявшее мне сохранять человеческий облик, было нарушено, и теперь, скорее всего, я навсегда останусь таким…       Поджав губы, Мышка отшагнула, но только ради того, чтобы внимательно осмотреть Локи со стороны.       — Так выглядят ётуны? — спросила она хладнокровно, будто из научного интереса.       — Практически, — бросил Локи и отвернулся, снова оперевшись ладонями о подоконник.       Смотреть на Гермиону не хотелось — пусть она и не выказывала должного страха, но было неприятно знать, что виновато в этом лишь незнание истории Мидгарда и истиной природы ледяных великанов. Хотелось побыть наедине с собой, но вряд ли Мышка даст ему такую возможность.       — Такое уже бывало раньше?       Так и есть, вместо того чтобы уйти, девчонка встала рядом, спиной к окну, чтобы лучше видеть его лицо.       — Быть может, ты перестанешь лезть не в свое дело?       — Я просто хочу помочь, — вздохнув, ответила Мышка.       — Я не нуждаюсь в чьей-либо помощи, — вновь прорычал Локи ей в лицо, но она даже не дрогнула. — Таким монстрам, как я, вообще лучше держаться ото всех подальше…       — Ты не монстр, — убежденно произнесла Гермиона, и Локи не сдержал хищного оскала.       — Ошибаешься, — рык превратился в шипение. — Я монстр, способный без колебаний убить любого, кто встанет у меня на пути. И если ты забыла — из-за меня в Нью-Йорке погибли тысячи людей…       — Каждый может ошибиться, — девчонка упрямо поджала губы, и Локи поразился ее твердолобости. Или глупости, как посмотреть. Ей бы бежать от него как можно дальше, но вместо этого она стояла рядом и пыталась его успокоить… — Ты пытаешься казаться хуже, чем ты есть, но ты не злодей. Ты мог бы убить меня в первый день, как появился на моем пороге, но не сделал этого. Ты остался и помог мне, хотя мог бы уйти, оставив меня умирать…       Закрыв глаза, Локи глубоко вздохнул. Нет, эта смертная совсем сошла с ума, говоря такие вещи. Или он зря посчитал ее достаточно умной.       — Ты не монстр, — повторила она вкрадчиво. — Кто бы что ни говорил. Людям вообще свойственно вешать ярлыки, но, знаешь, пусть я и прожила не тысячу лет, а всего лишь тридцать, но успела понять, что не обязательно соответствовать тому, что о тебе говорят.       Даже с закрытыми глазами Локи практически видел, как Мышка в этот момент касалась своего левого предплечья. Да, у каждого свои демоны, и несложно было догадаться, что она еще не до конца отпустила своих.       От ее слов прочный ледяной обруч, долгое время сковывавший его душу, треснул и осыпался осколками, позволяя Локи дышать свободнее. Он и не подозревал, насколько его угнетали всеобщая ненависть и пренебрежение, и только сейчас, когда простая смертная так просто приняла его, несмотря на то, кем он был, ему стало легче.       Жаль, что это ничего не меняло…       — Посмотри, — тихо сказала она, взяв его руку в свою.       Открыв глаза, Локи увидел лишь две бледно розовые сцепленные ладони — несмотря на опасение, его облик вернулся к прежнему состоянию.       — Меня поражает твое бесстрашие, Мышка, — сказал он, окончательно успокоившись. — Неужели ты совсем не испугалась монстра?       — Тоже мне монстр, — насмешливо фыркнула она. — Синяя кожа и красные глаза? Я в жизни видала чудовищ и пострашнее…       — Например? — Локи изумленно приподнял бровь, удивляясь такому легкомыслию.       — Живой дракон, например… — пожала она плечами.       — Ты видела вблизи живого дракона? — удивление постепенно перерастало в шок.       Сам Локи предпочитал не приближаться к этим отродьям Муспельхейма настолько, насколько потребовалось бы для того, чтобы их заметить и вовремя сбежать.       — Я летала на одном лет в восемнадцать… — она скривила губы в усмешке.       — Ты не перестаешь меня поражать, — произнес он, наклонившись к Мышке вплотную. — Не думал, что смертные могут быть настолько опасными.       — Я еще и не на такое способна, — она склонила голову набок, сверкнув глазами. И куда делись прежние стеснение и робость?       В этот раз Мышка снова первая подалась вперед, целуя с невиданной прежде пылкостью и отчаянно прижимаясь всем телом. Она запутала пальцы в его волосах, прикусив за губу, и Локи, рыкнув, поднял ее за ягодицы, усадив на подоконник. Теперь Гермиона была даже немного выше, и он смог добраться до ее груди, развязав и без того слабый узел на поясе. Точеная тонкая шея притягивала взгляд, и Локи легонько сомкнул зубы на бледной коже, срывая с губ Мышки стон.       Лишний звук вернул асгардца в реальность, и, отстранившись не без сожаления, он взглянул в затуманенные страстью карие глаза.       — Ты понимаешь, что я не смогу остаться? — спросил он, нахмурившись.       Сморгнув дурман, Гермиона посмотрела на него, и ее припухшие от поцелуя губы скривились в недовольстве.       — Конечно, я это понимаю, — она запахнула халат и поерзала, постаравшись удобнее устроиться на не слишком уж широкой деревянной доске. Судорожно вздохнув, Мышка продолжила уже мягче, со скрытой в голосе мольбой: — Но ты мог бы задержаться хотя бы на эту ночь…       Уткнувшись лбом ей в грудь, Локи задумался о том, стоило ли. С одной стороны, его ничего не гнало, и некоторое время у него было, да и достаточно нервное ожидание ритуала не давало расслабиться им обоим, к тому же необходимость навещать Мышку в больнице слегка его измотала… Хотелось просто отдохнуть, прежде чем бросаться в большой мир, полный опасностей.       Но с другой — Локи ни разу за всю тысячу лет не оставался на ночь ни у одной женщины, предпочитая и в этом держать дистанцию, и не планировал вот так вот резко изменять своим привычкам…       Тонкие девичьи пальцы осторожно коснулись его макушки, перебирая пряди, и эти легкие, почти невесомые прикосновения решили дело.       — Но только на эту ночь, — произнес Локи, выпрямившись, и Гермиона улыбнулась ему, притягивая к себе для нового поцелуя.