What do I do, what do I do With a love that won't sit still Or do as it's told?* Л
Сейчас шесть утра, и кошка Луи на его лице. Это, думает Луи, наверное, метафора для состояния его жизни. Возможно. Ему пока не до размышлений об этом. Он ещё даже чай не попил. - Кыш, - говорит он приглушённым из-за шерсти во рту голосом. Он переворачивается и сбрасывает Герцогиню на пол, а она издаёт несчастный звук, прокравшись из его комнаты, возможно, чтобы пойти и сделать что-нибудь с его ботинками назло. Точно. Первый день семестра. Начало года с шерстью кошки во рту. Он вытаскивает себя из кровати и ставит чайник, чуть не споткнувшись о стопку книг и сценариев под дверью его спальни, прежде чем найти очки. Ему действительно пора бы уже закончить всё время проходить через это дерьмо. Они накапливались здесь почти год - мелочи, на которые он всегда собирается найти время, но никогда не находит. Зейн называет это его птичьим гнездом. Зейн может отвалить, серьёзно. Лето было скучным, как и предыдущее, и предпредыдущее. Он прочитал книгу. Он купил новый комплект банных полотенец. Он провёл три дня, устроив марафон дрянных американских реалити-шоу на своём ноутбуке и заказывая пищу на дом. Его определённо не звали на какие-либо свидания. Он прислоняется к кухонному столику и смотрит на свою коллекцию не сочетающихся кружек и пытается не слишком задумываться об этом. Он включает душ и оставляет его так, пока делает чай, научившись несколько лет назад, как надо организовывать своё утро за десять минут, в течение которых изворотливый водонагреватель ищет путь в его здание. Он живёт здесь с того момента, как переехал в Манчестер, когда ему было двадцать два, а это три полных года его жизни; занавески от мамы, как и книги на полке. Со временем ему удалось приобрести сносную мебель, которая действительно сочетается. Это достаточно хорошо, даже если он не может ничего поделать с тем местом на стене гостиной, об которое Найл разбил бутылку пива, слишком напившись. Допив чай и высушив волосы, он натягивает какие-то штаны и направляется к своему гардеробу. Одеваться для работы всегда немного сложнее. Он не похож на Зейна, который легко очаровывает всех матерей (и некоторых отцов) просто своим существованием. Зейну может сойти с рук дерзкая стрижка и одежда, как у хипстера-библиотекаря с фетишем на мотоциклы, потому что он - Зейн. И, в любом случае, Зейн - преподаватель английского: чувство стиля заставляет его казаться лишь более чувствительным и творческим. Луи преподаёт драматургию, что включает в себя различные стереотипы. Здесь очень тонкая грань между творчеством и женоподобностью, а ношение кожаных ботинок привело бы Луи именно к этому. Так что, для Луи остаются подтяжки, штаны и мужские туфли, выглаженные рубашки с закатанными рукавами, случайный благоразумный свитер, когда достаточно холодно. Классический вид, и он гордится этим. Хотя, чтобы привести волосы в состояние такого творческого беспорядка, требуется время, поэтому ему приходится ставить будильник на шесть и пытаться не дать этому безбожному часу заставить его психовать весь оставшийся день. Как бы он ни ненавидел рано вставать и проводить большинство своих вечеров, ставя оценки, ему нравится его работа. Ладно, ему нравится его работа по большей части. В те дни, когда никто не просит его в десятимиллионный раз объяснить что-то, что он уже прошёл, или не ломает один из сценических прожекторов прямо перед генеральной репетицией, ему нравится его работа: ему нравится работать с детьми, нравится устраивать шоу и получать деньги за то, что он целый день разговаривает о театре. - Тебе нравится твоя работа, - говорит он своему отражению на тостере, ожидая свой поджаренный хлеб. Он оставляет Герцогиню с миской еды, погладив её по голове в качестве компенсации за то, что выкинул её из кровати ранее, игнорируя её ледяной взгляд в ответ. Затем он в последний раз смотрится в зеркало и выходит из дома с сумкой через плечо. Он проводит путь к школе, размышляя над тем, что приготовил ему этот год, и моля Бога, чтобы обошлось без повторения прошлогодней эпидемии гриппа. Ему пришлось сжечь набор из 800 носовых платков. Это было мрачным временем для всех. Его постоянное парковочное место ждёт его, когда он заезжает на парковку. Он возвращался во время каникул для совещаний и семинаров и дней подготовки кабинета, но ему все равно кажется, будто его здесь не было несколько месяцев. Те же самые кирпичные здания, то же самое футбольное поле, тот же самый потёртый бампер машины учителя французского, смотрящий на него в ответ. Ещё один год. Совершенно ничего не изменилось. Так получается, что он видит Зейна, повернувшись в сторону прохода: по большей части просто волосы и облако мрака в кардигане, идущее по холлу с гигантской книгой под мышкой. Он несёт термос с кофе и до сих пор, кажется, полу-спит, и от Луи действительно нельзя ожидать, чтобы он позволил этому сварливому лицу пройти непотревоженным. - Первый день школы! - ярко говорит Луи, слегка ударяя его по плечу, когда тот проходит мимо. - Проснись и пой, солнышко! Зейн сердито смотрит на него, и Луи улыбается в ответ, довольный тем, что хотя бы один человек в мире ненавидит утро больше него. - Отъебись, а, - бормочет Зейн. - Ну-ну, следи за своим языком, - дразнит Луи. - Мы лепим свое будущее, помнишь? - Я сейчас залеплю этой книгой тебе в лицо, - говорит Зейн. - Я тоже тебя люблю, - говорит Луи, и они разделяются: Зейн - в сторону лестниц, а Луи дальше по холлу в свой класс. Он и Зейн устроились сюда в один и тот же год и почти сразу стали лучшими друзьями за счёт общего страха первого года в преподавательском составе и взаимного признания чувства стиля среди моря шотландок и бежа. Зейн начинал, как ассистент преподавателя, но занял его место, когда тот ушёл на пенсию. С тех пор они заработали небольшую репутацию проказников, что по мнению Луи было не совсем справедливо. Поэтому, возможно, они были известны, как те, кто устраивал различным ученикам тесты на трезвость в коридорах, и, может, они как бы случайно поселили идею засунуть блёстки в вентиляционные отверстия в качестве шалости на выпускной. У них обоих были громкие алиби на то время, как автомобиль помощника директора оказался на крыше, и даже если бы они гипотетически были задействованы, эта идея полностью принадлежала бы Зейну. Гипотетически. На их второй год Найл, только выпустившийся из универа, получил работу ассистента директора оркестра, и он сразу же влюбился в этих двоих. Он добрый, расслабленный, насколько возможно, и всегда надёжный, хотя, как правило, он чаще сидит и смеётся над их планами, а не участвует в них. Луи знает, что обычно они считаются "крутыми" учителями, самые молодые и те, кто с наиболее меньшей вероятностью запишут тебя за нарушение единой формы. Ещё он знает, что Зейн "тот симпатичный", тот, чьи классы всегда с тревогой ожидали начала каждого нового года. Это можно понять. Луи честно жалко ничего не подозревающих, достигших половой зрелости подростков, которые появляются в первый учебный день и сталкиваются с Мистером Маликом, читающим Вордсворта, со своими душевными глазами и эффектными скулами. Глаза Зейна, душевные или нет, сейчас не имеют значения, потому что у него впереди целый день попыток удержать кучу подростков от вегетативного состояния, идя по учебному плану. В его первый год ему дали типичную схему преподавания классу в театре, но если Луи и нужно что-то, то это собственное помещение, и после года нытья у администрации и прерываний собраниями и конкурсами правописания, его наградили собственным классом. Это не так уж много, но по крайней мере, это его. Это действительно должно быть слоганом его жизни, если честно. Ученики медленно начинают проникать внутрь - небольшие группы, наобум садящиеся за парты. Луи замечает много знакомых лиц. Он был здесь достаточно долго, чтобы увидеть большинство из них в коридорах на том или ином этапе, и много тех, которые уже участвовали в, по меньшей мере, одной из его постановок. К тому времени, как раздаётся звонок, есть лишь несколько, которых он не узнаёт: новые студенты или те, кому удалось не попасть в его поле зрения. Отлично. В первый день всегда весело. Никто никогда не знает, чего от него ожидать. Луи закрывает дверь и запрыгивает на свой стол, садясь перед классом, скрестив ноги. - Ладно, - говорит Луи, поправляя очки. - Давайте пропустим ту часть, где я говорю вам доброе утро, будто не допиваю уже третью чашку кофе, а вы говорите то же самое, будто вы счастливы носить галстуки в такую рань. Нервный смешок проносится по классу, и Луи улыбается. Иногда он забывает, что на самом деле довольно-таки хорош в этом. - Как большинство из вас уже знает, меня зовут Мистер Томлинсон, - продолжает он. - Пока никто не спросил, я из Донкастера, я козерог, я люблю долгие прогулки к торговому автомату на третьем этаже, и, да, МакДоннелл, я ожидаю, чтобы твоя мама опять прислала мне ириски к вечерним репетициям в этом году. Снова смех. Луи чувствует, что ещё немного напряжения улетучилось из комнаты. - Я уверен, некоторые из вас думают, что этот курс будет лёгким способом получить высокие оценки без особых усилий. Это нормально, тут нечего стыдиться. Я сам так думал, когда был в вашем возрасте, - мягко говорит Луи. - Но мне жаль сообщать вам, что если вы ожидаете пройти этот класс, ни разу не открыв книгу или не сделав свою курсовую, то вы трагически ошибаетесь. Мы рассмотрим некоторые из основ театра, изучим некоторых великих драматургов, попрактикуем игру на сцене и импровизацию, а так же будем кое-что записывать. Будет весело. Клянусь. Если вы за весь год ни капли не повеселитесь, то у вас есть полное право ударить меня по голове. Первый шаг сделан, Луи раздаёт материалы, перечисляя важные даты семестра и объясняя свою политику оценивания. Остаток дня проходит в том же духе, и придя на ланч, Луи чувствует себя действительно довольным своей работой. В школе больше, чем одна учительская, но есть одна конкретная в том же коридоре, что и класс Луи, поэтому к концу первого месяца он всегда утверждал, что она его. Она самая маленькая из всех: лишь стол с четырьмя стульями и небольшим прилегающим туалетом. Маленькая, но определённо достаточно хорошая, и весь преподавательский состав знает, что ланчи там принадлежат Луи, Зейну и Найлу. Луи думает, когда они сидят, смеясь над их планами на год за своим личным столиком, что его дар подстраиваться под обстановку вокруг него, возможно, самая полезная вещь. Он называет это бытием морской звезды. Он - морская звезда. - Очевидно, что я ставлю весенний мюзикл, - говорит им Луи, - но я думаю о том, чтобы сделать Шекспира осенью. Что вы думаете? - Думаю, это звучит так, будто ты собираешься заставить нас помогать тебе с двумя шоу, а не одним, - говорит Найл. - Хороший парень, - говорит Луи, похлопывая Найла по спине. - Спасибо за добровольничество. - Ты будешь советоваться со мной об этом, так? - вклинивается Зейн, глядя на Луи через свой кофе. - Ты же не дашь группе пятнадцатилеток безжалостно убить бедного поэта, не так ли? - Верь или нет, Зейн, я кое-что знаю о Шекспире, - говорит Луи. - Просто потому что я не провожу свою жизнь, анализируя сонеты, не значит, что я идиот. Зейн смеётся и тыкает в него локтем. - Ты можешь быть идиотом. - Что в списке к прочтению на этот год, Зейн? - говорит Луи. - 451 градус по Фаренгейту? "Жечь было наслаждением..." - Ха-ха, - произносит Зейн с кислой миной, в то время как Найл фыркает в свой ланч. - Пожарные шутки. Ты смешон. Остаток первой недели протекает гладко, и Луи начинает возвращаться в свой рабочий режим. Приятно чувствовать, что у него снова есть какая-то цель после нескольких месяцев топтания на месте. Его ученики, в основном, уже кажутся по-настоящему восторженными большей частью занятий, и они лишь немного стонут, когда он задаёт им чтение на выходные. В конце концов, это неплохое начало, и когда Луи располагается с Герцогиней и едой на дом, он не недоволен собой. Это его жизнь, и в основном это тихие одинокие ночи и места, где горечь делала его сильнее годы назад, но всё в порядке, и он делает всё возможное, чтобы проигнорировать ощущение вялости в животе.✖
Луи не совсем понимает, почему в мире, где есть iPhone, базовое звуковое оборудование всё ещё требует столько проводов в коробке средних размеров. Конечно, в этом сейчас должны были разбираться. Конечно, есть учёные, которые могли бы использовать свою науку, чтобы исправить это. Конечно, наука нужна для этого. Найл принёс колонки, прикатив их на телеге для аудио и видео, и затем вернулся с огромной картонной коробкой. - Всё, что тебе нужно, должно быть где-то внутри, - сказал он, наверное, прекрасно понимая то, в каком аду он бросал Луи. Придурок. Пятнадцать минут спустя Луи всё ещё копается в коробке, ища провод, чтобы подсоединить свой ноутбук к колонкам. Он планировал включить своим студентам некоторые песни из La Boheme and Rent, чтобы его ученики могли сравнить две интерпретации, и будь он проклят, если им придётся слушать оперу через дерьмовые динамики ноутбука. Некоторые вещи священны. Хотя, некоторые священные планы уроков придётся отменить, если он не сможет найти проклятый провод, который ему нужен. Коробка высотой, как половина самого Луи, и он сгибается почти вдвое, роясь в десятках, казалось бы, одинаковых чёрных проводов, которые остаются. Вечность спустя он замечает на самом дне то, что ему кажется правильным кабелем. Спасибо милому USB-совместимому Богу. Придерживая одной рукой очки, он тянется, тянется, касается его кончиками пальцев и… …теряет равновесие, всем телом падая в коробку и размахивая ногами над собой, прежде чем опрокинуться и проделать, наверняка, самый менее грациозный кульбит всех времён. Он неподвижно лежит так какой-то момент, развалившись на спине, с верхней частью тела и головой всё ещё в коробке, покрытыми проводами. Шнур, который ему нужен, на его лице. Насмехается над ним. - Эм, у тебя там всё в порядке? - раздаётся голос, очевидно сдерживающий смех. Кто-то в его классе. Свидетель его текущего состояния. Луи смотрит на крышку своего картонного куба позора и рассматривает вариант провести в этой коробке оставшуюся жизнь. Нет. Так не пойдёт. Томлинсон никогда не признает поражения. - Да, совершенно в порядке! - весело говорит он. - Так и было задумано, - он начинает выбираться из коробки с тем, что он предполагает, может быть только максимальной ловкостью. - Ну, знаешь, гимнастика. Упражнения на полу. Свободный от своего переработанного плена, он поднимает взгляд, чтобы увидеть, кто поймал его в таком затруднительном положении. Ох. Ох. Луи поражён внезапным желанием кинуться в огонь. Его потенциальный спасатель - молодой парень, что Луи понял по голосу, но к такому был не готов. Тёмные кудрявые волосы, зелёные глаза и улыбка, которая нравится Луи так, что он чувствует себя слегка ошеломлённым. И никто не должен так хорошо выглядеть в простой белой футболке и грузовых шортах. Он опирается на дверной косяк класса Луи, смотря на него. Луи моргает. Он всё ещё здесь. Самосожжение кажется все более и более привлекательным. По крайней мере, Зейн мог бы пофлиртовать с тем горячим пожарником, которым он одержим, над тлеющими останками Луи. Из этого могло бы выйти что-то хорошее. Луи никогда в жизни не видел этого человека. В этом он уверен. Он запомнил бы. Он надевает подтяжку, которая упала с одной стороны, и пытается подобрать слова, которые не сделают из него полного идиота. То, что вылетает из его уст: - Кто ты, чёрт возьми? Успокойся, Томлинсон. Молодец. Только что обнаруженное проклятье его жизни лишь смеётся — Господи, у него есть ямочки — и отходит от дверной рамы. - Я Гарри, - говорит он. - Проходил мимо, услышал хруст, подумал, что тебе может понадобиться рука помощи, - продолжает он, протягивая Луи сказанную руку. Луи хватается за неё, и Гарри тянет его наверх. Где-то между землёй и вертикальным положением Луи осознаёт, что его ноги полностью запутаны шнурами, и он не может ничего сделать, кроме как в ужасе наблюдать, как инерция несёт его прямо в грудь Гарри. Это очень хорошая грудь. Широкая, твёрдая, тёплая. О, Боже. Он должен был остаться в коробке. Он оценил время в коробке не по достоинству. Он был так молод, так глуп. Гарри лишь снова смеётся и одной рукой удерживает Луи за талию в вертикальном положении, и, чёрт, Луи уже ненавидит его. - Не двигайся, мы размотаем тебя, - говорит он. Он падает на колени и начинает распутывать кабели вокруг ног Луи. Луи стойко смотрит на стену и отказывается лицезреть состояние его жизни. На коленях перед ним стоит привлекательный незнакомец на уровне его паха. Нет. Не-а. Не собирается обрабатывать эту информацию. - Вот так, почти свободен, - говорит Гарри, поднимаясь на ноги с концом провода в руке. - Покрутись-ка, - говорит он, слегка потянув кабель. Луи слушается - его уши горят - и проделывает свой путь к свободе. Если он будет выглядеть смешно, то он не станет делать это наполовину. Гарри открыто хихикает. - Золотая медаль у тебя в кармане, я думаю. Луи делает преувеличенный поклон. - Ты явно человек со вкусом, - он замолкает на мгновенье, перемещая свой вес. - Эм, спасибо за помощь. Как думаешь, мне удастся убедить тебя, э-э, никогда и никому не рассказывать об этом? Вообще. Гарри лишь выдаёт свою ужасную улыбку. - Не проблема. Я не раскрою твою тайну русским. Тебе нужна помощь с остальным? - спрашивает он, указывая на звуковое оборудование. - Я дружу с динамиками. Мысль о проведении еще целой минуты в его присутствии заставляет Луи хотеть содрать собственную кожу. - О, нет, я думаю, всё в порядке, спасибо, - поспешно говорит он. - Было приятно с тобой познакомиться, Гарри. - И мне приятно познакомиться, Мистер... - Гарри замолкает. Луи едва рассматривает вариант сказать вымышленное имя, прежде чем вспомнить, что оно всё ещё написано на проклятой доске с первого учебного дня. - Томлинсон. Луи, - добавляет он, подавая руку. Улыбка Гарри становится шире. - Луи, - говорит он, взяв его за руку. - Увидимся, - а потом он ушёл. Луи выдыхает, так как возможно он задерживал дыхание всё это время, и поворачивается к коробке, чтобы найти — или снова найти, он полагает — нужный ему провод. Это всё вина Найла. Он чуть не опрокидывается снова, когда его поражает мысль. Он спрашивал мою фамилию, а не имя. О, Боже. О, нет. За обедом Зейн отмахивается от его забот и продолжает сгребать чипсы себе в рот. - Он не обязательно должен быть учеником. И в любом случае, то, как ты описал его? Звучит слишком уж горячо для подростка. Луи продолжает закрывать лицо руками. - Может, он просто ужасно развит, - выглядывает он меж пальцев. - Кто знает, что делают гормоны в нашей еде с молодёжью, Зейн, - он строил глазки ученику. Ребёнку. Он рассматривал твёрдую грудь ребёнка. Зейн протягивает руку и утаскивает кусок жареной курицы из салата Луи. Луи издаёт возмущённый звук и бьёт его по руке, но безрезультатно. - Эй, я просто защищаю тебя от гормонов, парень, - самодовольно говорит Зейн, перед тем как засунуть курицу в рот. - Но вернёмся к тому, что ты, возможно, попадёшь в тюрьму. Луи стонет и падает лицом в свой салат. Он не видит возможно гормонально-передозировавшегося подростка два дня, и начинает думать, что он, должно быть, придумал всё это в дымке потрясения. Травмы головы могут вызвать галлюцинации, так ведь? Конечно, могут. И, наверное, нельзя попасть в тюрьму из-за галлюцинаций. Он должен был знать, что его удача, в конце концов, закончится. Днём пятницы он идёт к своей машине, размышляя над тем, будет ли эта ночь для красного вина или белого, когда футбольный мяч проносится мимо его поля зрения и попадает прямо в бампер его машины. Обычно он бы разозлился, но сейчас он лишь слегка пораженно отскакивает. Наверное, он смог бы проявить больше возмущения, если бы его машина не была таким куском дерьма. Или если бы он не был таким измотанным. - Извини! Извини, - говорит голос позади него. Он делает всё возможное, чтобы вложить в свой испепеляющий взгляд хоть какую-то энергию, поворачиваясь, но его лицо превращается во что-то более близкое к "загнанному в угол зверю", когда он видит, кто приближается. - Эй, Луи! - говорит Гарри, весь улыбчивый и потный. - Я действительно извиняюсь за это, парни пока ещё не совсем понимают, что делают. Парни. Луи осматривает его. Кроссовки. Футбольные шорты. Другая треклятая белая футболка. Всевышние, он в футбольной команде. Он начинает составлять заголовки газет в голове. ШОК! Местный учитель-извращенец, изгнан навсегда. - Всё... всё хорошо, - выдавливает он. - Не совсем, учитывая, что это моя работа - удостоверяться, что они не опозорятся, - говорит Гарри, поднимая мяч. И только тогда Луи видит серебристый свисток, висящий на шнуре вокруг его шеи, отскакивающий от его груди, когда он встаёт. - Ты, - Луи сглатывает, - ты новый учитель физ-ры, в таком случае? - Типа того, - говорит Гарри. - Техническое звание - "помощник инструктора". Моя основная работа заключается в том, чтобы появляться после обеда, чтобы помочь с регби. Но, да, по идее я должен следить, чтобы мячи не попадали на парковку, так что не стесняйся кричать на меня. В голове Луи взрываются фейерверки. - Ах, да ничего страшного, - в его мозгу играет оркестр. - Всё равно большая часть моей машины во вмятинах, ещё одна не повредит, - Гарри смеётся. Луи не отправляется в тюрьму. - Я раньше не спрашивал, что ты преподаёшь? - говорит Гарри, подбрасывая мячик в воздухе и ловя его. - Драматургия, - говорит Луи, следя глазами за передвижением мячика. - Тот, эм, инцидент, который ты видел, был частью попыток заинтересовать учеников в опере. Получилось не очень. - Так ты отвечаешь за постановки и всё такое? - спрашивает Гарри, всё ещё подбрасывая мяч. - Ага, я. Хотя некоторые учителя помогают, с декорациями и остальным. Обычно получается так, что Найл Хоран становится нашим звукорежиссёром в мюзиклах. Лицо Гарри озаряется. - Найл, который заведует оркестром? Найл замечательный! На самом деле я буду дополнительно помогать ему с аудио и видео в этом семестре, - он, наконец, ловит мячик и кладёт под мышку. - Если честно, работы у меня не особо-то много во второй половине дня, так что я рад чем-нибудь позаниматься. Луи улыбается, как будто его список дел только что не был изменён в соответствии с его временем. - Ну, я безнадёжен в электроприборах, так что я рад иметь кого-нибудь, кого можно потревожить для помощи, помимо Найла. Гарри выглядит так, будто собирается что-то сказать, но с футбольного поля доносится голос. - Стайлс! Этот мяч в Сибирь что ли укатил? Шевелись! Он поворачивается в сторону поля и кричит в ответ: - Иду! - он снова смотрит на Луи, идя задом-наперёд. - Ну, не стесняйся тревожить меня в любое время, Луи Томлинсон, - говорит он с нахальной усмешкой, перед тем как развернуться и побежать на поле. Луи задерживает незначительный приступ паники достаточно долго, чтобы полюбоваться видом. Нельзя сказать, что, добираясь домой, он думает написать Зейну. он не ученик. ты официально всё ещё ненормальнее меня.✖
Кажется, будто какая-то космическая сила действует здесь, на работе, потому что Луи продолжает сталкиваться с Гарри несколько следующих дней. Когда он останавливается у регистрации, чтобы взять какие-то бланки, Гарри там - вывешивает график футбольных матчей на доску объявлений рядом со стойкой. Когда он заглядывает к Найлу после школы, чтобы попросить какие-то ноты, Гарри просто околачивается у шкафа с ударными, играя, чёрт возьми, на барабанах. Каждый раз они дружески беседуют, между ними никогда не бывает особой неловкости. Луи приписал бы это к тому факту, что спасение кого-то от удушения до смерти в коробке, полной проводов, даёт неплохое начало, но это что-то большее. Здесь какая-то естественная лёгкость. На самом деле Луи не начинал ладить с кем-либо вот так сразу много лет, но каждый раз, когда он сталкивается с Гарри, он может почувствовать, как всё встаёт на свои места. Луи просто идёт купить попить в своём любимом торговом автомате - том, который на третьем этаже - когда это снова происходит. Он занимается своими делами, серьёзно. Всё, чего он хотел - это приятный освежающий напиток, а не быть ошеломлённым видом Гарри в кофте с V-образным вырезом и закатанными рукавами, упирающимся одной рукой о торговый автомат. Гарри привлекателен. Гарри очень, очень привлекателен. Это не новости. Когда он уже перестанет чувствовать себя, будто его сконтузило, каждый раз, когда он его видит? Это что, какой-то вид психофизической отдачи с первой их встречи? У него повреждение головного мозга? Гарри так привлекателен, он заставляет Луи чувствовать себя, будто у него повреждение мозга. Это не очень хорошая ситуация. Луи почти решился развернуться и сбежать обратно вниз по лестнице ради безопасности своего дома морской звезды, но он не находит сил сделать это, будучи бездумно направленным вперёд какой-то силой, которую он не понимает. Повреждение мозга. Определённо повреждение мозга. - И снова привет, - говорит Луи обманчиво небрежным тоном, появляясь в зоне слышимости. Гарри поднимает глаза на звук его голоса и усмехается. - Я начинаю думать, что ты меня преследуешь, - говорит Гарри с озорством в глазах. Луи смеётся. - Ты меня раскусил. Мне нравится привязываться к людям, которые напоминают мне о том, что я унизился посредством мультимедиа-снаряжения. Это моё хобби. - Я вижу, - говорит Гарри, всё ещё усмехаясь. - Из любопытства, у тебя нет другого хобби, которое помогает вытаскивать застрявшие чипсы из автоматов? Потому что я вроде без денег, а это должно было быть моим ланчем. Луи удаётся оторвать взгляд от лица Гарри, чтобы оценить ситуацию, и, да, высоко в автомате застрял пакет чипсов. - Ах, да, - говорит Луи. - Оно немного хитроумно. Лучший выбор питания из многого, что здесь есть, но и очень капризный. Тут нужна небольшая тонкость. - Окей, - говорит Гарри. - Покажи мне. Луи сам делал это десятки раз, но ему никогда особо не приходило в голову, как смешно это выглядит, пока Гарри не стоял здесь и выжидающе смотрел на него. К счастью, Луи имеет большой опыт скрываться за нелепостью. Он хватает автомат обеими руками, несколько раз сильно трясёт его, пинает в левый нижний угол и затем врезается бедром в правую сторону. Пачка чипсов падает со звуком тихого поражения. - Ты удивителен, - благодарно говорит Гарри, и Луи не может сделать ничего, кроме как тупо улыбаться и отойти, чтобы дать Гарри забрать свою еду. - Это реально всё, чем ты обедаешь? - спрашивает его Луи. Гарри пожимает плечами. - Мне надо идти на тренерскую встречу через час. Не особо хочется проделывать весь путь обратно в квартиру, просто чтобы развернуться и опять уйти. Я подумал, что просто пойду поем в машине или ещё что. - Чушь, - говорит Луи, даже прежде чем понимает, что пришёл к решению. - Ты теперь один из нас. Садись со мной. Лицо Гарри озаряется, прежде чем у Луи появляется шанс рассмотреть попятную. - Да, хорошо. У тебя есть учительская? На самом деле я ни разу ни в одной не был. - Ох, Гарри, - говорит Луи. - У нас есть, чему поучить тебя об устройстве этого мира.З
- Богу клянусь, если ты выйдешь оттуда в чём-нибудь кожаном, то я запру тебя в кладовке, - кричит Луи. Зейн состраивает гримасу на дверь, зная, что Луи сидит на той стороне со своим салатом, занимая столько места, сколько возможно за единственным столом учительской с Найлом и тем подтянутым тренером по регби, с которым он подружился. С кем он подружился. Боже, мысль о второй половине дня уже так взволновала его, что он размахивается предлогами. Он встречает свой собственный взгляд в зеркале крошечной ванной и накидывает кожаный жакет поверх майки, сглаживая воротник. Он наконец сделал волосы, как надо: искусно растрёпанная чёлка, будто это произошло случайно, и он знает, как хорошо выглядит его зад в этих штанах. Так. Ладно, ботинки на месте, кардиган в сумке и теперь последний беглый взгляд на себя, прежде чем он готов. - Мне стоит надеть очки? - кричит он в ответ через дверь, хмурясь на свое отражение. - Я хочу выглядеть, как умный и взрослый, но я не знаю. Они не слишком хипстерские? - Зейн, дорогой, этот парень такой рассеянный, что ты мог бы подкатить к нему в глупых золотистых шортах, и он просто поблагодарил бы тебя за приход на собрание, - говорит ему Луи. - А теперь выходи, пока ты ничего не вывихнул. Я знаю, что ты там дуешься на себя в зеркало. Зейн вздыхает. Луи не ошибся ни по одному пункту. В конце концов, он решает оставить очки на себе. Они как-то уравновешивают весь этот рокерский вид, как бы, да, я дерзкий и таинственный, но я так же читаю Байрона и люблю дорогие сыры. Он сгребает свою спортивную сумку и открывает дверь, и Луи сразу же бросает вилку. - Господи, - стонет Луи. Найл возле него присвистывает. - Не начинайте, - говорит Зейн. - Никто из вас. - Прости, прости, - говорит Луи, массируя пальцами виски. - Просто у меня воспоминания о последнем разе, когда мне пришлось провести свой день в попытках сдержать секс-бунт подростков из-за этой хрени. Ты пытаешься попасть под арест? - Это не так уж плохо, - бормочет Зейн, падая на стул. Луи усмехается. - Ты выглядишь, будто выпал из музыкального клипа. - Ты знаешь, что сегодня за день, - говорит Зейн. - Это не оправдание! - Что сегодня за день? - футбольный тренер — Гарри, думает Зейн — говорит, смотря то на Луи, то на Зейна над своей пачкой чипсов. - День Пожарной Безопасности, - он, Луи и Найл говорят в унисон, Луи с каплей страха, а Найл с полным ртом чипсов. Гарри просто смотрит на них. - Видишь ли, дорогой Гарри, - говорит Луи, - когда мужчина любит другого мужчину очень, очень сильно— - Заткнись! - говорит Зейн. Он чувствует, как его уши горячеют. - Я просто собирался рассказать историю! - говорит Луи. - Не надо, - говорит Зейн. - Ты рассказываешь её неправильно. - Неправда! - говорит Луи, изо всех сил стараясь выглядеть оскорблённым. Он подмигивает Гарри, который тут же улыбается в ответ. Он, кажется, не реагирует отрицательно, и Зейн слегка благодарен за это, даже если Луи - пошлый засранец, он не дружит со сраными гомофобами. - Я рассказываю её драматично и театрально, чего она вполне заслуживает, как и полагается с моим даром к искусствам. - Кто здесь имеет дело с книгами, ты или я? В любом случае, ты заставляешь её звучать глупо! - говорит Зейн. Он смотрит вниз, касаясь пальцами ручку кружки. Он слишком много времени провёл в ванной. Его кофе стал холодным. - Она не глупая. - Тогда ладно, - говорит Луи. - Рассказывай. - Да, - соглашается Гарри. Он ставит локти на стол и кладёт подбородок на руки, полностью забывая о чипсах и выжидающе моргая на Зейна. Зейн заботится о том, чтобы бросить свой самый многострадальческий вздох, дабы никто не уловил тот факт, что обычно он проводит большую часть своей жизни, ожидая, чтобы кто-нибудь поднял эту тему. Эта его любимая для рассказов история, и он знает, что Луи крикнет на него, если он не начнёт сейчас же. - Ну, - начинает Зейн, - это началось около года назад. Тогда был— - Конец сентября! - прерывает Луи. - Первый свежий мороз в воздухе, казалось, говорил о новом— - Я рассказываю историю! - Да, прости, - говорит Луи, ухмыляясь ему, - продолжай. - Так или иначе, - продолжает Зейн. - Это было около года назад. Я заимствовал в библиотеке ту старую книгу Йейтса — ну, знаешь, поэт такой? Так что, я вернул её и через неделю понял, что оставил в ней фотографию своей мамы, поэтому я пошёл в библиотеку, чтобы забрать её, вот только книги уже не было. У них начало заканчиваться место на полке, так что продали кучу книг, чтобы освободить его для новых, ага? И кто-то купил ту книгу и заплатил наличными, так что, я даже не мог найти его имя, чтобы попытаться вернуть её. - Через пару месяцев я просто сидел в своей квартире и смотрел телек, когда кто-то постучался в дверь. Я почти не открыл её, потому что никого не ждал. Не знаю, почему я сделал это, но, в конце концов, я её открыл. И там был просто тот... мужчина. Зейн чувствует, как начинает улыбаться, не кому-то из них, а неподвижной точке высоко на противоположной стене, от воспоминания тёплой руки и широкой улыбки. Он знает себя, знает свой мозг и знает, что он мог бы разглагольствовать о Лиаме часами, если бы ему кто-то позволил. Однажды он напился и провёл целую ночь, склонившись над журнальным столиком Луи и восторженно болтая, вставляя полу-сентиментальные поэтические цитаты и полу-скучные описания формы губ Лиама. Луи так и не смог до конца оправиться от того, что он утверждает, было "травмирующим случаем жизни", и до сих пор вздрагивает каждый раз, когда кто-то говорит слово податливый. Зейн научился пытаться удерживать большую часть, даже если это его личный постоянный шедевр литературы. Он вытягивает воспоминание того вечера вновь в миллионный раз. К настоящему времени он почти чувствует себя в потёртых по краям, поношенных и удобных, с пятнами от отбеливателя спортивных штанах с босыми ногами, а Лиам будто стоит в тусклом свете прихожей с чересчур натянутым с одной стороны воротником футболки. - Он был великолепен, - говорит им Зейн. - Эти большие карие глаза, лишь взглянув в которые можно было сказать, что он самый лучший человек в этом мире. Он просто стоит на моём пороге в джинсах и футболке, улыбаясь так, будто мы знали друг друга вечно, и даёт мне фотографию моей мамы. Говорит, что купил книгу несколько месяцев назад, но не находил фотографию до предыдущей недели, он подумал, что мне хотелось бы вернуть её, так что он пошел в библиотеку и узнал моё имя и адрес по их записям. И я просто вроде... уставился на него, пока он не сунул фотографию в мою руку, и мне удалось привести свою голову в порядок достаточно для того, чтобы поблагодарить его, пока он не уехал, а потом он ушёл, и я не понимал ещё десять минут, что не спросил его имя. Буквально идеальный мужчина появился на моём пороге — великолепный, приятный, читающий грёбаного Йейтса — и я просто дал ему уйти, как идиот. - А потом прямо перед рождественскими праздниками напротив школы взорвался трансформатор, и приехали пожарные. Они послали одного из парней внутрь, чтобы удостовериться, что никто из учеников не пострадал, и это был он. В полном пожарном снаряжении. И он помнил меня. Перестал делать то, что делал и изо всех сил постарался прийти и поговорить со мной, пожал мою руку, извинился за то, что не представился раньше, сказал, что его зовут Лиам Пейн. - А потом, - вставляет Луи, - ты решил, что лучший путь к его сердцу - это провести оставшуюся жизнь, устраивая мелкие ЧП, так, чтобы тебе приходилось звонить в пожарную службу, вместо того, чтобы позвать его на ужин, как нормальный человек. - Это звучит хуже, когда ты так выражаешься! - говорит Зейн, опуская глаза, чтобы посмотреть на Луи. - Я ещё даже не знаю, нравятся ли ему мужчины! Это, это судьба. Это мои Гордость и Предубеждение, разумеется, и у меня есть лишь одна попытка, и я не собираюсь испоганить всё, используя её слишком рано. Я должен просто, ну, знаете, немного подталкивать судьбу вперёд. - А ещё ты можешь всё испоганить, произведя на него впечатление, что ты поджигатель. Мне кажется, это разочаровало бы человека, спасающего жизни людей от пожаров, - говорит Луи. - Джейн Остин никогда не пыталась устроить химический взрыв в научной лаборатории. - У тебя нет доказательств, что это был я, - говорит Зейн. - Слушай, я просто говорю, что невозможно, чтобы это всё было совпадением. В один день всё встанет на свои места, и это произойдёт идеально, и, ладно, может, мне придётся покурить под дымовым датчиком, чтобы это случилось. Я лишь человек, Луи. Кто я такой, чтобы спорить с судьбой? - Охренеть, - наконец, произносит Гарри. А затем он наклоняется вперёд на своём стуле и говорит: - Как я могу помочь? - О, Боже, - стонет Луи, потирая глаза под очками. - Не потворствуй ему! - Но это же прекрасно! - говорит Гарри. - Кроме того, разве ты не слышал? Я потворствую не ему, я потворствую судьбе, ты, скряга. - Я не скряга, - фыркает Луи, - я реалист. - Но, тем не менее, это правда! Ты Эбенезер Томлинсон, - соглашается Зейн, и Гарри тоже смеётся. Луи смотрит на Зейна, будто ему хочется задушить его шарфом, что заставляет Зейна смеяться лишь сильнее. - Самый большой скряга, - добавляет Гарри. - Он мне нравится, - говорит он, протягивая Гарри кулак, и Гарри ни капли не сомневается перед тем, как столкнуться с ним собственными костяшками пальцев. - Думаю, мы прекрасно поладим. - Отлично, теперь у меня два чокнутых романтика, распространяющих чувства повсюду, - вздыхает Луи. - Так вообще не пойдёт. Найл, скажи мне, что тебе всё ещё похрен на всё, кроме того, откуда берётся твоя еда. - Я думаю, вы все ненормальные, - говорит Найл, пожимая плечами. - Ты тоже, Луи. Ты ненормальный, потому что так заботишься. - Убирайся, Хоран. Найл только снова пожимает плечами и возвращается к чипсам. - Так или иначе, как я и говорил, перед тем, как был безжалостно предан всеми в этой комнате, - говорит Луи, поправляя очки, с ,по его мнению, величайшим достоинством и переключает своё внимание обратно к Гарри, - суть всего этого заключается в том, что раз в семестр есть День Пожарной Безопасности, и они отправляют в школу пару пожарных для лекции о том, что нельзя поджигать шторы своей мамы или ещё что — не черпай идеи, Зейн — ау! Зейн лишь ухмыляется, и Луи потирает голень, куда ударил его Зейн под столом. Правосудие свершилось. - Они всегда посылают Лиама, потому что он очень хорош с учениками, - говорит Зейн Гарри. - Он очарователен. - Он горячий, - говорит Луи. - Они залипают на нём почти так же, как и на тебе. - Я реально не могу их винить, - говорит Зейн. - Не знаю, относилось ли это к твоему пожарному или к твоему собственному тщеславию, - говорит Луи, - но в любом случае, тьфу. - Ты точь-в-точь тщеславный, как и я, и ты это знаешь, - говорит Зейн. - Не заставляй меня снова откапывать твой Bebo-аккаунт, потому что я это сделаю. - Не знаю, о чём ты, - говорит Луи, пиная его в ответ. Он смотрит на свой телефон, проверяя время. - Ладно, если мы не уйдём в скорейшем времени, то тебе не выпадет шанса поговорить со своим мужчиной перед собранием, и как бы я ни ненавидел собрания, я действительно люблю смотреть, как ты превращаешься в тёплую, заикающуюся лужицу. - Заткнись, - говорит Зейн, но, вставая со стула, он чувствует, как его сердце уже начинает немного уходить в пятки. Это в каком-то роде смешно, потому что он говорил до этого с Лиамом десятки раз. В тот раз, когда затопило подвал, оба раза, когда кошка Луи застряла на дереве. Один раз они действительно хорошо поговорили о потолочной плитке, когда кто-то — Зейн не скажет кто — анонимно доложил, что распылители в коридоре не соответствовали рабочим требованиям. Сейчас они уже приятели. У Зейна есть множество приятелей. Он - взрослый мужчина, и он уже далёк от краснеющего девственника в любом отношении. Так что, это смешно, что к тому времени, как они достигают актового зала, и глаза Зейна устремляются на Лиама в футболке и нижней части его пожарного костюма, весь его мозг становится неясным. - Продолжай, - говорит Луи, подталкивая Зейна по направлению к Лиаму. - Иди поздоровайся. - Точно, - говорит Зейн. Он выпрямляется. Он может это сделать. Он ходячий секс. Низшие существа падают при нём. Он направляется по проходу, пока остальная тройка проскальзывает на ближайший ряд. Лиам на середине разговора с одним из других пожарников, как всегда выглядящий, как самый привлекательный соседский парень. Но в пожарном костюме. Зейн задаётся вопросом, что же он сделал, чтобы заслужить это. Он несколько дней репетировал, что именно он скажет. Он повторял это перед зеркалом тысячу раз, практиковал, какой именно вид должен быть на его лице, когда он это говорит. Это идеальное начало, умное и обычное, и смешное достаточно, чтобы быть интригующим. Когда он на последних ступеньках, Лиам поворачивается и видит его и расплывается в улыбке, и Зейн не может вспомнить ни строчки из того, что он, чёрт подери, собирался сказать. - Привет, - запинаясь, говорит он. Он не чувствует своего лица. - Привет, Зейн! - говорит Лиам, протягивая ему руку. - Как ты? Он не знает. Зейн не знает, как он. - Нормально, - удаётся ему. - Рад это слышать, - говорит Лиам, и он действительно кажется таковым. - Готов к собранию? - Одно и то же в каждом семестре, не так ли? - Зейн слышит, что говорит, и сразу же желает, чтобы он мог забрать слова назад, потому что какого хрена он сказал это? Теперь он кажется просто грёбаным придурком. Хотя Лиам лишь равнодушно смеётся. - Точно. Я люблю разговаривать с детьми, но, между нами, меня уже начинает подташнивать от этих бумажек. - Классно, - говорит Зейн. - Мне нужно идти. Лиам выглядит слегка разочарованным, но язык Зейна прилип к его гортани, и он уже медленно пятится назад. - Ну, ладно! - говорит Лиам. - Рад тебя видеть! Зейн разворачивается и убегает по проходу, уже думая о бутылке водки в морозильнике дома. Вот и всё. То, над чем он работал всю неделю, и он, блять, всё испортил, опять, потому что он всегда всё портит, потому что он может сделать так, чтобы любой человек в мире трахнулся бы с ним, кроме единственного человека в мире, который действительно важен. Его должны изучать учёные, серьёзно. С ним что-то не так. - Как всё прошло? - говорит Луи, как только Зейн садится между ним и Найлом. Гарри наклоняется вперёд на своём сидении по другую сторону от Луи. - Оставьте меня в покое, - говорит Зейн, пытаясь не звучать таким жалким, каким он себя чувствует. - Ты сказал ему, что хотел бы скатиться по его шесту? - говорит Луи. - Заткнись, - говорит Зейн. - Он просил взобраться на твою лестницу? - спрашивает Луи, тыкая Зейна в бок. - Не смешно, - произносит Зейн. - Ты должен попросить увидеть его шланг, - вмешивается Гарри, и Луи выглядит так, будто только что выиграл чёртову лотерею. - Надеюсь, вы все умрёте от дизентерии, - говорит им Зейн. По крайней мере, думает Зейн, он, может, будет плавать в своём море отчаяния в одиночку немногим дольше. Он видит то, как Луи смотрит на Гарри, то, как его локоть лежит рядом с Гарри на общем подлокотнике, то, как он смеётся, когда Гарри наклоняется и говорит что-то ему на ухо посреди собрания. Ещё слишком рано говорить, на самом деле, но он делает мысленную заметку, устанавливает дату падения Луи в какой-то день ближайшего будущего. *http://www.youtube.com/watch?v=QLySk3i4dFI Что мне делать, что мне делать С любовью, которая не будет сидеть на месте Или делать, как ей сказано?