В которой Лили захватывает народ Албании, прилагая, по её собственному мнению, слишком мало усилий, несколько партий предлагают девочке стать лидером, а она сама вдруг понимает, что, несмотря на всё произошедшее, ничего на деле не изменилось.
___________________________________________________
Над столом возвышалась одинокая башня, состоящая из множества маленьких блоков; и хотя пока стояла она совершенно неподвижно, это растянется лишь на краткий миг, поскольку каждый блок, вытаскиваемый из её основания, заставлял башню раскачиваться всё сильнее, балансируя на тонкой грани гибели… — Лили, как бы мне ни нравилось наблюдать вашу со Смертью-Разрушителем-Миров игру в дженгу, мы могли бы потратить это время с куда большей пользой, — стоило прозвучать голосу Волшебника Ленина, как башня рухнула во время хода Лили, оставив после себя одни лишь обломки. Девочка со Смертью какое-то время молча смотрели друг на друга, а затем повернулись к Волшебнику Ленину, который сидел за соседним столиком вместе с Кроликом, покорно игнорируя своего товарища, и преспокойно попивал чай. Кролик, в свою очередь, просто безучастно глядел вдаль, совершенствуя недавно изученный навык — вертеть большими пальцами. — Это мой день рождения, Ленин, а не твой, — заметила Лили, хотя на деле понятия не имела, когда наступит день рождения Волшебника Ленина, и празднуют ли крестражи свой день рождения в принципе. Это хранилось в длинном списке вопросов, которые Лили никогда ему не задаст, но о чём, наверное, следует спросить; хотя бы для того, чтобы уточнить, что крестраж вообще имел в виду. Но всё же это был её день рождения, а не его, и насколько Лили знала, двенадцать исполняется лишь раз. И, так уж вышло, что этот день рождения многократно отличался от всех, что когда-либо были у Лили. Во-первых, она была за много миль от Дурслей. Стоило задуматься, как это сразу показалось странным: прошло очень много времени с тех пор, как Лили видела кого-то из Дурслей; почти год. Не считая последней беседы с Дамблдором, девочка знать не знала, как они поживают и чем занимаются, будто Дурсли перестали существовать, стоило ей перестать видеть их. Лили частенько вспоминала слова Дамблдора, его непревзойдённую уверенность в том, что они любят её; куда чаще, чем о самих Дурслях. Может, потому директор и сказал это: хотел напомнить об их существовании или настоять на том, что они есть. Её размышления прервал Волшебник Ленин. — Разумеется, как я мог забыть? — протянул он, хотя это означало, что ему на самом деле просто-напросто плевать. Ленин по-прежнему выглядел уставшим; его одежда и лицо потускнели, будто случившееся обнажило потаённые мысли. Не произошло ничего экстремального, как в ту памятную ночь с Квирреллом, но всё же под глазами мужчины залегли глубокие тени, оставив повисшие меж ними вопросы невысказанными. Но у него имелись свои мысли на этот счёт. — А чем бы ты предпочёл заняться? — поинтересовалась она. Покинув Хогвартс, девочка направилась прямиком в Риддл Inc и заявила, что передумала. Теперь они будут наращивать мощь А.О.Ф. здесь и сейчас, так что им необходимо отправиться в Албанию и должным образом взяться за работу. Похоже, в её глазах сотрудники Риддл Inc увидели что-то этакое, поскольку спорить с Лили никто не стал, хотя предстояло отыскать парочку-другую подставных лиц или прибегнуть к старой-доброй пропаганде. Девочка почти ждала, что появится хоть кто-то, прежде чем она уйдёт: Невилл, Гермиона или даже Дамблдор — возникнет из ниоткуда и скажет: «Нет, постой, ты не можешь вот так просто покинуть нас…». Но никто не помешал Лили схватиться за порт-ключ, никто не окликнул её, вот она и исчезла, с тех самых пор обитая в Албании. Волшебник Ленин одарил девочку взглядом, отчётливо говорившим, что желаемое им должно быть очевидно для всех и каждого. И, пожалуй, Лили склонна была согласиться — это и впрямь казалось достаточно очевидным. Прошло довольно много времени с той эпопеи с камнем, а тела у Волшебника Ленина как не было, так и нет; впрочем, всё сводилось к этому дурацкому камню. Но сегодня у неё день рождения, потому Лили отмахнулась от мыслей о камне и от воспоминаний о Квиррелле, всплывшими сами собой. Лили отвернулась от Волшебника Ленина обратно к Смерти и начала выстраивать башню заново. Смерть наблюдал за ней, и в его глазах мелькали невысказанные мысли и чувства, неуклонно укрепляющиеся по мере истечения безмолвных минут. — Лили… — тихо начал Смерть, как вдруг его бесцеремонно перебил Волшебник Ленин. — Сколько ты ещё собираешься убегать от реальности? Рука девочки замерла над башней, крепко стиснув пальцами очередной блок, и Лили вновь повернулась к Волшебнику Ленину. Она твёрдо встретила чужой взгляд: Лили вовсе не убегала. Дрейфовала, не без этого, но не убегала. — У меня не было причин остаться, — сказала девочка, поставив блок на башню. Волшебник Ленин знал это и не возражал, когда Лили покинула сперва Хогвартс, а затем и страну. Да возможно он и не думал возражать — пути назад у них уже не было. Лили оставила истекающий кровью труп Квиринуса Квиррелла в его же собственном кабинете и позволила Гермионе Грейнджер сохранить воспоминания о той памятной ночи, чего, пожалуй, делать не стоило. Не говоря уже о Дамблдоре, неестественно зацикленном на отношениях Лили с Дурслями — что не предрекало ничего хорошего — да и сам Хогвартс не понравился девочке с самого начала. Квиррелл, как оказалось, не ошибся, сказав, что у Лили нет ни единой причины учиться в Хогвартсе. Раздался скрежет металла по асфальту, когда Волшебник Ленин встал со стула и направился к девочке. Он положил руку ей на плечо, но Лили, не дрогнув, просто продолжила выстраивать башню из деревянных блоков. — Но и не было причин уходить, — хватка на плече девочки чуть усилилась, пока Волшебник Ленин подбирал слова — такая роль была для него непривычна, ведь обычно он никогда не наставлял свою подопечную и не раздавал ценных указаний — оттого выходило у него с трудом. — Зачем мы здесь, в Албании, Лили? Девочка закончила выстраивать башню и теперь взялась поправлять криво стоящие блоки, превращая конструкцию в нечто единое, обманчиво прочное. — Чтобы оказать помощь и возглавить А.О.Ф. — И почему же ты решила, будто это необходимо? — продолжил он расспросы с непринуждённой вопросительной интонацией, словно не пытался загнать девочку в ловушку. — Потому что необходимо бороться с угнетением албанских вампиров. — И всё же, — тяжело вздохнув, произнёс Волшебник Ленин и уселся рядом со Смертью и Лили на свободный стул, наблюдая за тем, как девочка вытаскивает из башни первый блок, — хочу заметить, что ты не только не вампир — ты даже родом не из Албании; потому твой интерес к обсуждаемой теме в лучшем случае исключительно поверхностный. — И что? — поинтересовалась Лили, после чего кивнула Смерти. — Твоя очередь, дядюшка Смерть. — А то, что для уничтожения всей политической системы Магической Албании у тебя причин ещё меньше, чем для учёбы в Хогвартсе, — заключил Волшебник Ленин с тонкой улыбкой и многозначительным взглядом. Лили задумчиво взглянула на мужчину, а затем сказала: — Пожалуй, это так. После чего просто сделала свой ход в дженге. Безмолвно — тишину нарушил лишь скрип отодвигаемого стула и гневный топот шагов, под который Смерть деликатно вытащил из башни блок — Волшебник Ленин встал из-за стола. Так в кафе на станции остались сидеть лишь Лили, Смерть и Кролик. — Лили… — начал было Смерть, но девочка перебила его. — Я не хочу об этом говорить. Он улыбнулся, а взгляд зелёных глаз смягчился. — Знаешь, почему дженга нравится мне больше шахмат? Лили не знала, она никогда толком не задумывалась об этом, помнила лишь, что Смерть как-то упоминал игру после отбытия из Англии. Прежде девочка никогда не предлагала ему сыграть. Потому просто покачала головой. — Шахматы — стратегическая игра, битва меж двумя людьми, каждый из которых пытается перехитрить другого, пока не определится победитель. Эта метафора применима и к магам, и к обычным людям, протекает сквозь время в эпоху, когда шахмат более не существует. Но жизнь совсем не похожа на эту игру. Что-то таилось в последних словах; бесконечно древнее и леденящее кровь. И хотя он растянул губы в обычной для Смерти улыбке, в зелёных глазах отражалось так много прожитых лет, что утешить Смерть не представлялось возможным. Впервые Лили задумалась, а будут ли её глаза так выглядеть; цвет у них был одинаков, и всё же девочка не могла представить глаза Смерти на месте своих собственных. — Жизнь далеко не так проста и не состоит из одних лишь побед да поражений; как не бывает только чёрного и белого. Мы многое теряем по пути, порой не осознавая это до конца, поскольку утерянное маячит вдалеке, видимое глазам, но совершенно недосягаемое. Шахматы не учитывают того, что у нас осталось, и того, чего уже нет. Смерть осторожно вытащил блок, отчего потерявшая устойчивость башня опасно закачалась. — Дженга же бесконечна. Существует лишь башня и попытка выстроить что-то из имеющихся деталей. Ты пытаешься выбрать более безопасный путь, но иной раз приходится избавляться от блоков, убирать которые вовсе не хочется. И иной раз башня рушится, чего ты опасаешься, а иной раз нет. — Я не вернусь, — заявила Лили, не дав Смерти подвести итог. — Может и нет, — задумчиво протянул Смерть, прежде чем добавил: — Однако уходя, ты оставила многие дела незаконченными. Гермиона Грейнджер, странные игры Дамблдора с жизнью Лили и его интерес к Дурслям, труп Квиррелла, Невилл и даже вражда со Снейпом. С собой девочка прихватила лишь одежду, что была на ней, да разные магические штучки, надёжно спрятанные в кармане мантии, и считала, что этого более чем достаточно. Лили нравилось думать, что пока она не испытывает привязанности, всё это никоим образом её не касается — возможно, касалось бы Элинор Поттер, но она решила не считать себя Элинор Поттер, оттого такое утверждение было весьма и весьма спорным. — Кстати, я когда-нибудь говорил, что у меня была жена? — ни с того ни с сего спросил Смерть. Лили вытаращилась на него: с одной стороны, она предполагала, что такое вполне возможно, но с другой, просто не могла это представить. Тётушка Смерть, миссис Смерть, какой она была? — Да, — произнёс Смерть, посмеиваясь над выражением лица девочки, — только очень и очень давно, когда я был молод. Во времена, когда я считал себя человеком, вернее, начал сомневаться в своей человечности. — А она была… — Лили умолкла, пытаясь придумать подходящее прилагательное. — Она была милой, доброй и обладала феноменальным характером… Она заслуживала большего, чем получила рядом со мной, и довольно скоро поняла это, когда мы были уже связны узами брака, но это не главное, — Смерть махнул рукой, будто прогоняя нахлынувшие воспоминания. — Не главное? — Я пошёл по тому же пути, что и ты, Лили; я убегал от себя, своего прошлого и всех сомнений, которые снедали меня, пока я не выбивался из сил. А когда я, наконец, остановился и оглянулся, чтобы увидеть, откуда сбежал, то понял, что не сдвинулся ни на шаг. Мы привязаны к самим себе и не можем вот так просто убежать. Башня дженги вновь рухнула, блоки с громким грохотом упали на пол под столом, и Лили не сводила с них глаз, раздумывая, стоит ли собрать их ещё раз. — Я вовсе не убегаю, — заявила Лили, опровергая доводы Смерти такими простыми словами, что поспорить с ней не представлялось возможным. — Может и нет, — вновь повторил Смерть, и его глаза заблестели, будто он пошутил, — но я уверен, что албанцы были бы более чем признательны, дай ты им немного времени подумать о последствиях твоего завоевания. Ну, время у них будет. Хотя кто знает, может революция Лили окажется слишком короткой и непримечательной, чтобы считаться славной. Вопреки всем сомнениям Лили, албанское Министерство Магии оказалось куда более чудовищно некомпетентным, чем британское. Частично это было связано с нападением Гриндевальда в сороковых годах; Британию это не коснулось, в отличие от Албании, где Гриндевальд провёл не так много времени, решив направить все силы на французских магов, но всё же успел изрядно подпортить кровь албанцам. После этого Советы захватили половину маггловского населения страны, и Министерству пришлось изрядно попотеть, что ликвидировать ущерб, нанесённый магглорождённым ученикам. Не говоря уже о том, что Албания стала прибежищем для множества тёмных существ, включая различные кланы вампиров, изгнанных почти со всего Восточного Блока*, и теперь бежать им было некуда. Можно сказать, они с нетерпением ждали появления Лили Риддл и проплаченной революции. — Ага, ну знаешь, я думаю, с ними всё будет в порядке. Просто впервые в магическом правительстве будут заправлять вампиры. — Учитывая, что магические поселения сами по себе довольно редки, могу представить себе масштабы последствий, — сказал Смерть, вскинув брови. Смерть не очень понимал, как вообще стоит относиться к албанской революции: с одной стороны, он не одобрял войну, как явление, но с другой, эта война никоим образом его не касалась, да и он сам всегда говорил, что большинство магических правительств, так или иначе, обречены на провал. После нескольких первых месяцев Смерть решил для себя, что просто отпустит ситуацию и подождёт, чтобы увидеть, чем всё закончится по рассказам Лили. Но что касается А.О.Ф… его несказанно тревожило, что это находится вне его юрисдикции. — И какова же именно у тебя роль в этом твоём новом правительстве? — поинтересовался Смерть. — Верховный Советник, — Лили не была до конца уверена в том, чем занимается Верховный Советник, знала лишь, что ей дозволялось финансировать новое правительство, давать советы и просто слоняться по зданию Министерства. — А, понятно, — протянул Смерть, но умудрился сказать это таким причудливым тоном, который ясно подразумевал, что ему ничуточки не понятно. — Отлично, тогда мне, наверное, стоит вернуться… Я навещу тебя попозже, совсем скоро и… — Лили замешкалась, пытаясь подобрать слова, но без толку, ведь на деле это не имело никакого значения, потому что выражение лица Смерти не изменилось. — Ну, пока-пока, дядюшка Смерть. Однако лишь спустя какое-то время, выловив и Кролика, и Волшебника Ленина, Лили снова оказалась в недавно покинутом кабинете с видом на площадь в самом сердце магического квартала столицы Албании Тиране. В отличие от британского Министерства, выглядело это местечко не столь очаровательно — особенно после революции — но, тем не менее, оно оставалось правительственным зданием. У неё на столе не было никаких бумаг — все дела Лили сгрузила на Фрэнка — так что девочке оставалось лишь пялиться в пространство и ждать, когда кто-нибудь зайдёт и сделает её день хоть немного интереснее. Оказалось, революции развлекали исключительно в процессе. Хогвартс замаячил перед её мысленным взором огромной тенью, и Лили не могла не думать о нём просто потому, что не было ничего мало-мальски интересного, способного отвлечь её от воспоминаний. И вовсе она не убегала, лишь дрейфовала, всегда дрейфовала. — …Реальность не исчезнет просто оттого, что ты перестала в неё верить, — Лили чуть не вздрогнула от этого замечания, очень нехарактерного для Волшебника Ленина, стараясь не думать о том, что он позаимствовал эту формулировку у неё. Лили необходимо было, чтобы произошло нечто новое, захватывающее, иначе окажется, что в словах Волшебника Ленина и Смерти больше истины, чем она готова признать. Она всегда могла поэкспериментировать с камнем, чем и занималась, впрочем, и, к её величайшему облегчению, странности, по-видимому, произошли исключительно с Квирреллом. Обычные люди, будучи при смерти, оставались совершенно нормальными после взаимодействия с камнем, их здоровье улучшалось, а симптомы болезней проходили без следа, не превращая испытуемого… в Квиррелла. Но и этого оказалось недостаточно, они по-прежнему не были близки к своей конечной цели; стоило им начать мозговой штурм, как Лили ненароком мысленно возвращалась к тому злополучному дню, когда ей пришлось побороться за камень. Пусть и по разным причинам, но и девочке, и Волшебнику Ленину не хотелось думать об этом, потому прогресс двигался черепашьим шагом; слишком медленно, чтобы отвлечь Лили от наскучившей рутины. Со временем они разберутся с камнем, спешить всё равно некуда. Однако Лили вдруг осознала, что теперь, когда Министерство захватил А.О.Ф., поторопиться всё же стоило. Нужно было сделать хоть что-то. — Верно… — пробормотала Лили себе под нос, а затем сказала Кролику: — Ну, может где-то и произойдёт что-нибудь интересное… Девочка резко встала со стула, решительно готовая встретиться лицом к лицу с миром и всем, что он готов будет ей предложить. — Пойдём, Кролик, пора здесь осмотреться. — Да. Лили застыла, медленно, но верно, поворачивая голову к Кролику, который вдруг перестал вертеть большими пальцами и теперь смотрел на девочку с пугающим пониманием в глазах. Даже Волшебник Ленин, который совсем не думал о Кролике, замер и сосредоточил всё своё внимание на белокуром мальчике. — Что? — переспросила девочка. — Да. Голос Кролика звучал весьма по-человечески, особенно если учесть, что он не был… человеком; возможно, проговаривал слова Кролик слишком чётко для двенадцатилетнего или одиннадцатилетнего мальчика, да и голос казался каким-то неземным, но в человечности его обладателя точно не стоило сомневаться. — О Мерлин всеблагой, оно научилось разговаривать, — таков был безэмоциональный, но потрясённый комментарий Волшебника Ленина. Кролик многому научился с тех пор, как прибыл в Албанию, хотя начал набираться опыта ещё до того, как Гермиона настоятельно попросила Лили научить его английскому. Только раньше Кролик просто кивал, а потом научился ещё кое-чему, однако Лили отложила это на потом. В перерывах между Хогвартсом, Квирреллом и уходом из школы у неё банально не осталось времени, чтобы сосредоточиться на Кролике и связанных с ним вопросах. Она многое замечала, просто делая мысленную пометку у себя в голове, а потом оказывалось, что эти разрозненные мысли не собрать воедино. Кролик научился ёрзать, так что теперь он не сидел неподвижным истуканом, смотрящим в никуда часами; Кролик научился вертеть большими пальцами рук, едва заметно шевелиться, моргать, наклонять голову — всевозможным человеческим жестам, которые остальные воспринимают, как должное. Кролик научился есть, стоять, сидеть, пожимать руку, улыбаться и хмуриться, когда необходимо. И теперь, по всей видимости, он ещё и научился по-настоящему разговаривать. — Это так пугает, — заметила Лили, и Волшебник Ленин безмолвно согласился с ней. (Едва ли этот факт успокаивал, однако Лили задумалась: стоило попросить что-то, способное отвлечь её от надоевшей рутины, как Кролик заговорил; пожалуй, отчасти она даже благодарна такому повороту — если не вспоминать о том, что Кролик вдруг обрёл дар речи). — Итак… Кролик… Ты разговариваешь. — Да, — снова ответил он тем же тоном, что и в прошлый раз, не сводя глаз с её лица. — Это что-то новенькое? Или ты втайне всегда умел говорить, просто предпочитал этого не делать? — спросила Лили, медленно прислонившись к краешку стола, явственно чувствуя, что, в связи с последними событиями, она явно нескоро покинет этот кабинет. — Да. Лили задумалась на мгновение и поняла, что ей нужно разъяснение столь расплывчатого ответа. — Это ты к чему? Кролик, казалось, тщательно обдумал её вопрос, замер на краткий миг, после чего заметно расслабился и ответил: — Да. Он выглядел довольным собой; ну, насколько вообще может быть доволен Кролик: это выражалось в тонкой улыбке, появляющейся на долю секунды и столь же быстро исчезающей без следа. — «Да» — это единственное слово в твоём лексиконе, верно? — наконец, спросила девочка, не зная, что ещё сказать. Его улыбка стала шире и теперь никуда не пропала; эта улыбка казалась совершенно очаровательной, настолько, что не выглядела искренней; и он сказал: — Нет. Похоже, Кролик овладел только бинарным английским — языком, целиком и полностью состоящим из слов вроде: «да», «нет», «правда», «ложь». К тому же Кролик в процессе умудрился развить у себя чувство юмора: ему определённо нравилось наблюдать, как она нервничает — и это тревожило даже больше, чем его внезапная способность говорить на английском. — Кто-нибудь ещё знает, что теперь ты говоришь по-английски? — спросила Лили, немного подумав. — Да. Впрочем, это не слишком встревожило Лили и Волшебника Ленина; девочка пыталась объяснить всю эту историю с Кроликом остальным, но даже вампиры не до конца поняли, в чём сыр-бор. Они считали Кролика странноватым парнишкой, который, по слухом, был самцом вейлы, отчего и казался малость не похожим на обычных людей. Никто из них, даже Фрэнк, не был готов поверить, что Кролик — чудовище из затаённых уголков бездны. — Кто? И вновь Кролик задумался на мгновение и ответил: — Да. Лили определённо должна была это предвидеть. — А, ясно, ты знаешь всего два слова… Тем не менее, этот вопрос стоило обдумать, более того — требовались серьёзные размышления. Что важнее, это требовало усилий, причём усилий, не имеющих ничего общего ни с Хогвартсом, ни с тем фактом, что она бросила школу и больше не собиралась даже вспоминать о ней. Лили встала — умудрившись сделать это ещё более резко, чем накануне: — Ладно, давай найдём Фрэнка и выясним, кто в ответе за твоё умственное развитие. — Да. — И, пожалуйста, перестань поддакивать каждой моей реплике, — почти неосознанно отозвалась Лили, едва заметно вздрогнув. С этими словами девочка вытолкала Кролика в чересчур нарядный коридор и отправилась на поиски своего верного секретаря. Когда Лили вторглась в здание Министерства, то первым делом велела снять большинство портретов, висящих на стенах, однако до сих пор в этом месте превалировала безвкусица прежнего правительства. Девочка уже пожаловалась на это албанским вампирам, и они совсем не удивились. Албания искренне хотела верить, что находится на одном уровне с Магической Германией — которая действительно являлась самой могущественной страной во всей Восточной Европе — и всячески изворачивалась, пытаясь выставить себя в наилучшем свете. Здешние маги оказались гордыми и отчаянными до крайности ребятами, им постоянно приходилось защищаться от иностранцев да создавать достопримечательности для туристов и украшать здания, которые наглядно демонстрировали бы, насколько хорошо у них идут дела. Они упрямо пытались игнорировать дремучие леса, в которой ночью людей подстерегали хищные твари, а стоило хотя бы одной такой подобраться поближе к городу, как разверзался настоящий ад. Так что, даже когда её новые товарищи-вампиры сожгли портреты и содрали позолоту со стен, здание Министерства каким-то образом не растеряло свой изначальный дух отчаянных попыток выглядеть чем-то великим. Именно через ряд таких коридоров Лили и Кролику пришлось пройти, пока они не наткнулись на дверь, ведущую в кабинет Фрэнка, на которой висела табличка с пассивно-агрессивной надписью: «Утопаю в бумажной работе». Девочка постучала. — Фрэнк! Внутри послышался шорох, неразличимое бормотание, а затем дверь распахнулась, явив потрёпанного жизнью Фрэнка. Обычно по вампирам довольно сложно было понять, что они устали, поскольку их всегда сопровождала бледность и тёмные круги под глазами, но Фрэнк каким-то образом буквально излучал ауру крайнего истощения. — Дайте мне несколько дней, босс, и, уверяю Вас, наши предприятия в Британии смогут позаботиться о себе сами, как и здешние дела, — сказал Фрэнк с тяжёлым вздохом, проведя рукой по тёмным волосам, и с неприкрытым отчаянием в голосе добавил: — Пожалуйста. Лили заглянула за спину вампира и, увидев состояние кабинета, поняла, что надпись на табличке была вовсе не пассивно-агрессивной, а, скорее, буквальной. — А, нет, речь не об этом, — успокоила его Лили. — Слава Богу, — выпалил вампир, прежде чем впустить Лили и Кролика в кабинет; он убрал кипу бумаг с дивана, чтобы гости смогли сесть, и сам плюхнулся на стул. — Я уже и не помню, когда в последний раз спал до полудня, — услышала девочка тихое бормотание, но, похоже, Фрэнк говорил сам с собой. Казалось, вампир исчерпал свою энергию, возможно даже ещё в самом начале; тогда Фрэнк выглядел увлечённым всей этой революцией и на ранних этапах погрузился в неё с головой. А ведь Лили не хотела брать его с собой, думала оставить в Британии, но Фрэнк настоял, а она была не в настроении спорить. Теперь же он выглядел так, будто был готов в любой момент вернуться в Лондон, совсем как Волшебник Ленин. Но Лили ещё не закончила здесь с делами, не могла она взять и просто всё бросить: нужно было что-то, что удерживало бы её подальше от Хогвартса. — Но тогда зачем Вы пришли? — спросил Фрэнк после несколько затянувшихся секунд молчания. Лили показала на Кролика: — Это ты научил его говорить? Фрэнк озадаченно покосился на молчащего и совершенно безучастного Кролика, а затем перевёл взгляд на девочку: — Он говорит? — Похоже на то, — отозвалась Лили, повернулась к Кролику и скомандовала: — Скажи что-нибудь. Кролик лишь посмотрел на неё в ответ, будто бы не мог понять ни слова. Дело вот в чём: Лили понятия не имела, откуда это знает — потому что Кролик выглядел отстранённым, как обычно — но он точно прекрасно понял, что она сказала. Кролик просто решил не отвечать, решил создать ей побольше проблем, и это насторожило Лили куда сильнее, чем все его выходки вместе взятые. — Клянусь, теперь он говорит, может сказать «да» и «нет», — заверила Лили вампира. Они только и ждали, что Кролик скажет хоть слово, но тот молчал, вновь принявшись вертеть большими пальцами. — Я ошибался насчёт дженги, вот, на что нам нужно потратить своё время, — ехидно прокомментировал происходящее Волшебник Ленин. — Ну, я ничему его не учил. Я вообще всё это время думал, что он немой, — сказал Фрэнк, пожимая плечами. — Может, Александр или Фатмир… — перечислил он нескольких албанских вампиров, которых удалось завербовать в ходе революции. — Может, — коротко согласила Лили, однако при задумалась, почему тогда Кролик говорит по-английски, а не выдаёт исконно албанские «po» и «jo». — К слову, Вы хотели обсудить что-нибудь ещё? — спросил Фрэнк. Нет, почти грустно подумала Лили, на этом её дела подошли к концу. Её грандиозное отвлечение от скуки закончилось здесь и сейчас, рядом с молчащим Кроликом; говорить тоже особо было не о чем. Волшебник Ленин и Смерть оказались правы: она сдалась. — Александр вроде упоминал, что возглавит правительство? — спросила Лили, и Фрэнк кивнул. — Да, сейчас они принимают новую конституцию и готовятся к восстаниям. Мы договорились о финансировании и продаже оружия, но, похоже, наша работа здесь окончена. Думаю, мы сможем вернуться в Лондон в самое ближайшее время. Да, Лили тоже так думала; странно, что именно сегодня все поднимали эту тему, будто знали, что у неё день рождения, так что пришло время смириться с состоянием всего мира. Девочка слабо улыбнулась Фрэнку: — Ну, это же здорово, разве нет? — Мы можем остаться, если хотите, оставим здесь своего наблюдателя на постоянной основе, — предложил Фрэнк, снова пожав плечами, но Лили покачала головой. Она не собиралась убегать — не настолько отчаялась — и знала, что и без того ушла слишком быстро и далеко. Лето неуклонно заканчивалось, а с наступлением осени придётся вернуться в Британию, хотя бы для того, чтобы увидеть своими глазами, что станется с сагой об Элинор Поттер. Лили порой мысленно возвращалась к тому моменту, к спектаклю: она даже не представляла, что мыслит подобным образом. Её раньше никогда не водили в театр, иногда спектакли показывали по телевизору, но девочка никогда не бывала в зале. Она ожидала увидеть кино, телевизионное шоу, но уж точно не театральное представление. Но такова была правда, они оказались посреди антракта, а сюжет только и ждал наступления второго акта. — Нет, — сказала Лили слишком безжизненным даже для неё самой голосом. — Нет, нам нужно вернуться. Если им понадобится моя помощь, они всегда могут написать письмо. Фрэнк посмотрел на неё куда внимательнее прежнего, усталость покинула черты его лица, и спустя секунду раздумий он спросил: — Вы собираетесь вернуться в Хогвартс под именем Элинор Поттер? Она могла просто вернуться в Лондон, снова притворяться Лили Риддл днями напролёт — это было не так уж сложно. До Хогвартса этого было вполне достаточно, по крайней мере, такая жизнь здорово отвлекала. Тем не менее, Лили не собиралась убегать. — Пожалуй, люди расстроятся, если Элинор Поттер возьмёт и надолго исчезнет, — сказала девочка, и Фрэнк ответил ей слабой, горькой улыбкой; ему всегда нравились замечания подобного рода. Лили чувствовала, что во Фрэнке кроется что-то от Волшебника Ленина; надёжно спрятанное под маской крайне ранимого бухгалтера и полнейшим отсутствием настойчивости, присущей прагматикам. Пламя решимости, отвращения и революционного духа горело в вампире медленно и жарко, не давая себя погасить ни времени, ни отчаянию. Быть может, если бы Фрэнк не начал работать на Лили Риддл, то уже много лет назад поднял бы своё собственное восстание вампиров. Но, с другой стороны, не было никакого смысла рассуждать о том, что произошло бы, сложись всё иначе; они живут здесь и сейчас, и достаточно скоро вернутся обратно домой. — Довольно честно, — сказал Фрэнк, однако вдруг его улыбка поблекла. — Хотя, откровенно говоря, я никогда не понимал, почему Вы чувствуете острую необходимость посещать эту школу. Лили открыла было рот, чтобы ответить, но замерла, будучи не совсем уверенной, как объяснить, что к такому решению её подтолкнули ни предложения Смерти, ни настойчивость Волшебника Ленина. Разумеется, это тоже сыграло свою роль, но не они подтолкнули девочку. Нет, всё было гораздо проще, но в то же время совершенно непонятно для остальных — она знала, что должна сделать это. Элинор Поттер должна учиться в Хогвартсе. И тут Лили поняла, ещё до того, как успела ответить, что эти слова были верны и сейчас, и тогда. Верны и на её одиннадцатый день рождения, и на двенадцатый. И будут верны на протяжении семи лет. Элинор Поттер должна учиться в Хогвартсе. Лили должна была вернуться, невзирая на трупы, душевные травмы друзей, Дамблдоров, Снейпов, Квирреллов, на всё, что школа сочла нужным бросить ей прямо в лицо. Элинор Поттер предложили сценарий, роль главной героини и сказали, что она должна учиться в Хогвартсе. Внешне ничего не изменилось, сцена осталась прежней, независимо от сюжета и смены персонажей. Остался тот же спектакль. — Всё потому, что Элинор Поттер должна учиться в Хогвартсе, — ответила Лили, медленно вставая и сунув руки в карманы, чувствуя, как её губы, вопреки всему, растягиваются в улыбке. Необъяснимым образом у неё вдруг возникло ощущение, что без её вмешательства, всё разрешилось само собой. Дело было в перспективе. — Давай закончим на этом, Фрэнк, мне ещё нужно купить учебники.***
Примечание переводчика: * Восточный блок — термин, использовавшийся на Западе во второй половине XX века для обозначения просоветских государств Центральной и Восточной Европы, Восточной и Юго-восточной Азии во главе с СССР, являвшихся государствами «второго мира».