Поверхность солнца

— Быть может, я когда-нибудь сойду на нужной станции, найду свою судьбу, укутанную в бледно-серый вязаный шарф, и навсегда забуду твоё имя...! В зале темно, голубой холодный свет освещает сцену, и декоративный снег на мнимой платформе поездов выглядит очень реалистично. Спектакль медленно, но верно подходит к концу, и в пятничный поздний вечер людей в зале довольно-таки много, почти что аншлаг. Чанбин сидит по левую руку от Хёнджина — любителя искусства и всего подобного, и иногда все же отвлекается, чтобы посмотреть на время. Не то чтобы ему не нравится спектакль, просто слишком долго и муторно герой рассказывает о своих чувствах к женщине, которая старше него на добрые десять лет, и заставляет страдать. Имя объекта воздыханий он так и не забывает, в конце прыгая с балкона замка (получилось очень реалистично), и его дама сердца рыдает над уже остывшим трупом. Занавес опускается, и зрители восторженно хлопают, поднимаясь с мест. Со концовку не понял совсем: сигать на холодную землю с высоты третьего этажа, как минимум, глупо. Тем более из-за какой-то там женщины. Режиссёр-постановщик точно взял за основу Ромео и Джульетту; Со выходит из зала одним из первых, поджидая Хвана у гардероба. Он не удивляется, когда даже престарелые любительницы театров забирают свои шубы раньше, чем друг. Хёнджин умеет завести разговор с кем угодно, а потом также внезапно закончить, оставив что-то тёплое на душе. Он выплывает из прохода вместе с каким-то щуплым пареньком, который младше них точно. — Говорю вам, приходите в следующий раз на «Синий закат», но название еще может измениться, потому что режиссеру оно не нравится. Я видел только небольшой кусочек репетиции, но с уверенностью могу сказать, что это будет шедеврально. О, — он замечает Со, стоящего возле колонны. — И вы тоже приходите. До свидания! Паренёк скрывается за дальней, еле видимой дверью с надписью «только для персонала», и Хёнджин объясняет: — Он работает уборщиком, так что ему перепал бесплатный билет, — как и говорил, Хван быстро находит темы для разговора. — Подождём моего друга на улице, а? Чанбин раздосадовано кивает, потому что сам же пошёл с Хёнджином, и показывать свой характер будет не совсем уместно и вежливо. Он забирает свою куртку у милой аджуммы-гардеробщицы и выходит на улицу, пока Хван печатает в телефоне сообщение неизвестному. В общем-то, у них есть общие друзья-знакомые, но так же и много того, что сопоставить никак нельзя. Хёнджин — архитектор с красным дипломом, и часто заплывает в меланхолию, временами доводя себя до состояния абсолютного безразличия; Чанбин — юрист, далекий от всего, что ознаменовывается искусством и резкими перепадами настроения. Такси увозит последних зрителей, что задержались на перекур, и старший размазывает ботинком старый, просыревший листок. Становится прохладнее — обещали скачок температуры к ночи. Приближающиеся голоса заставляют поднять голову на источник шума; Хёнджин слишком уж воодушевленно для своего обычного состояния рассказывает о Сальери, а справа от него парень. Точнее, ухоженный до отметки слишком и с крашеными в светло-рыжий волосами. На смуглой ровной коже десятки веснушек — Со уверен, что и они нарисованы, потому что так гармонично и правильно настоящие едва ли могут располагаться. — … Мне понравилось предыдущее больше, потому что твой сегодняшний костюм оставил желать лучшего, — заканчивает Хван. — А это Со Чанбин, и он впервые тут. Незнакомец чуть склоняет голову набок, а потом легко улыбается, протягивая ладонь. Руки у него такие же ухоженные, как и он сам. Чанбину невдомек, почему мужчина должен так придирчиво относиться к своей внешности, достаточно быть аккуратным и опрятным, но ладонь всё-таки жмет. — Ли Феликс, — совсем не свойственным его внешности голосом представляется он. — Ты заметил эту уродливую синюю рубашку? Массовочка перед тем, как Рудольф ударил своего сына на площади, — обращается к Чанбину друг, а потом мгновенно переводит взгляд. — Это худшая твоя роль, Ликс. Феликс тихо и скромно смеётся, чуть опуская голову. Не похоже, что его как-то задело высказывание Хёнджина. Значит, актёр. Чанбин почему-то даже не удивился — типичный изнеженный мальчик, которому нельзя мыть посуду, трогать что-нибудь «неэстетичное», только и делать, что втирать сильно пахнущие ароматические крема в кожу. — Прости, но в следующий раз я попробую убедительнее играть торговца коврами. Такси, которое вызвал Со, наконец приехало. Хёнджин слишком перевозбужден, чтобы просто так поехать домой, а потому предлагает сходить в лапшичную, которая работает до двенадцати. В принципе, он не планировал тратиться и засиживаться ещё с кем-то третьим и совсем посторонним. Не то чтобы Ли вызывает неприязнь, просто такие, как он, не прельщают ему точно. Они выходят недалеко от центра города, садятся за самый дальний и мрачноватый столик, старший заказывает чачжанмён и бутылку соджу. Чанбин даже не удивляется, когда Ли отказывается от выпивки и лапши. — Мне на ночь есть нельзя, извините, — и робко улыбается, пожимая плечами. Зачем, спрашивается, тогда вообще пошёл. Это место ему не к лицу: за соседними столиками подвыпившие аджосси, и какая-то дама лет сорока в одиночестве выпивает уже четвертую стопку; Чанбин и Хёнджин не одеты так «с иголочки», как он. Со, в общем-то, не особо это задевает, наоборот, хочется понять, насколько Феликса Ли хватит. Расходятся они довольно быстро — через полчаса. Чанбин вспоминает, что утром собирался пойти в супермаркет, чтобы потом не стоять в огромных очередях; у Хёнджина дел невпроворот практически всегда. Совсем недалеко отсюда находится метро, и, прежде чем Хван и Со спускаются, Феликс, живущий в центре города, говорит: — Приходите через полтора месяца на новый спектакль. Счастливо добраться! Иногда тишина сдавливает виски, и в такие дни Чанбин идёт гулять в наушниках. Вроде бы идёшь на улицу к голосам природы, а на деле начинаешь слышать их только под соответствующую музыку. Погода ближе к концу марта довольно-таки переменчивая, но, в принципе, за тепло и цветение ему и нравится весна. Осень и зима для Чанбина едва ли не пытка, потому что грязь, холод и слякоть он ненавидит. Парки, если идти вечером, обилием людей не богаты, и так в сотню раз лучше. Вибрация мобильного вынуждает недовольно цокнуть и достать его из кармана кожанки. «Чан готовит мне на день рождения какую-то вечеринку, я-то знаю. Проследи, пожалуйста, чтобы когда я вернулся к себе домой и очень сильно удивился, он не был разрушен.» Через пару дней Хёнджину стукнет двадцать пять, так что его опасения по поводу жилища имеют почву. Чан — общий приятель, с которым Хван познакомился лет шесть назад, любит устраивать сюрпризы и все в таком роде. Кажется, Хван учился с ним сначала в школе, а потом и в институте, но Бан ушёл ещё на первом курсе (не зашло, как говорится). Чанбину становится совестно, но он даже ничего не купил — по старинке придется преподнести деньги. И кто говорил, что книга лучший подарок? Вероятность того, что эту самую подарочную макулатуру Хёнджин читал когда-то или читает в данный момент, высока, а потому в пролёте сразу же. «Оу, и кстати. Лучше всё-таки спросите у Ликса по поводу оформления.» Чанбин тупо моргает, потому что до этого этим занималась уже бывшая девушка старшего — Хери. Бан с ней расстался около месяцев семи назад, но они, вроде как, друзьями остались. «Да-да, я доверяю человеку, близкому к искусству, больше, чем госпоже Чон Хери». Прилетает очередное смс от Хвана, а потом он и вовсе скидывает номер недавнего знакомого. Со не остаётся ничего, кроме как сохранить. Что же, если будущий именинник просит, то нужно сделать как надо. Музыка заглушает все невнятные звуки, исходящие от бывших одногруппников Хёнджина, и Чанбин стоит чуть поодаль, оперевшись о косяк. Пахнет чипсами (любимыми хвановскими), маргаритой и роллами. У виновника сего торжества любовь к фаст-фуду, алкоголю и всему «высокому». Хван Хёнджин — сочетания несочетаемых вещей, которые делают его действительно хорошим другом; а ещё он может есть за двоих — неплохо. — Тебе тут не очень нравится. Феликс подходит со стаканом воды (он почти ничего не ел за время празднования, а из напитков у него только минералка). Он говорит спокойно, нисколько не для того чтобы устыдить; старший неопределенно машет ладонью, допивая свою колу с полурастаявшим льдом. Возможно, отчасти он прав, ведь у Чанбина весьма настойчивый клиент, который хочет отжать квартиру у тёти своего пасынка. Случай тяжёлый, и, соответственно, Со весь в напряжении. Шансы выиграть дело крайне малы. — Почему ты ничего не ешь? Действительно, почему. Феликс среднего телосложения, даже чуть меньше. Лицо у него с ярко выраженными скулами, так что если он хочет похудеть из-за наличия пухлых щек, как стало модно, то не стоит совершенно. Не похоже, что у него какие-то комплексы, хотя черт знает этих цветочных мальчиков, — думает Со. — Мне нельзя, — непринужденно отвечает он, подтягивая сползшую кофту на плечо. — Ты ведь старше меня, да? Наверное, будет лучше, если я буду называть хеном. — Я старше Хвана. Как хочешь. Ли ничего не отвечает, только утвердительно кивает (значит, всё-таки он младший). Со очень устал и хочет спать, прямо как маленький; подходит к другу и говорит, что пойдет домой и обязательно отзвонится (Хёнджин дотошный слишком). Праздник, устроенный Чаном под строгим контролем знающего свое дело Феликса, удался на славу, даже Чанбин признает — атмосфера идеальна. Он так и говорит Хвану перед тем как выйти за дверь. И потом как-то так внезапно получается, что нагоняет на улице рыжую макушку. Чанбин совсем не заметил, как Ликс испарился из квартиры. А потом точно так же непонятно, почему младший оборачивается, услышав шаги за спиной, и облегченно выдыхает: — Я уже испугаться успел, — улыбается опять. Наверное, он часто этим промышляет. — Твоего отсутствия никто не заметил, — говорит Чанбин, совершенно не думая. И тут же поспешно исправляется, потому что некрасиво вышло совсем. — То есть, все просто слишком увлечены. И вообще, — взгляд задерживается на уж слишком идеально уложенных, прямо как дорамах, волосах. — Твоя голова крашеная, так ты ещё и пользуешься всякой бабской хренью. Что я несу? — ругает себя Со, потому что, как бы, хозяин этого тельца и сам в курсе. И, кажется, ему в колу Сонхуну всё-таки удалось что-то подмешать. — Я знаю, — подтверждает Феликс. — Мне нравится, когда красиво. Ну, — он неловко поднимает ладонь. — Пока, что ли. Мне же в центр. Действительно, а никто и не сомневался. Чанбин бы очень оскорбился, если бы услышал такое в свой адрес, но Ликс, кажется, вообще ни на йоту не принял к сердцу. Что же, таких людей Чанбин уважает. Ли окликает уже довольно-таки с большого расстояния, старший оборачивается, смотря на светлую фигуру уже на другом конце темной улицы. Фонари тусклые, просто ужасные и ни на что негодные; Чанбин ненавидит их грязные, покрытые вековой пылью, лампы. — Я все-таки надеюсь, что ты сумеешь прийти на новый спектакль вопреки болезни, работе, рожающей кошке и прочему, — и как только догадался, что он не собирался? Старший даже усмехается. — Будет не так тухло и непонятно, как в тот раз. Домой Чанбин добирается вместо сорока, через пятьдесят минут (пробки — стоит весь город), уже не так хочется спать, чувствуется небольшое раздражение от долгой дороги. Он занимает себя всякими глупостями, проверяет на всякий случай почту, вдруг по работе новое привалилось, и кормит свою рыбу Тогу — золотая, разожравшаяся рыбина, которая должна была быть в два раза меньше. Чанбину до театральных постановок, чтобы понять, как от Меркурия к Венере и обратно, но, черт возьми, слиться теперь точно вряд ли получится, чтобы не испортить имидж. «Так как, говоришь, будет называться?»