Подлецы считали Барад-Дур своей собственностью, а Мордор – своим наследством. Наглые сопливые ублюдки, неспособные правильно оценивать расстановку сил в мире. Наделенные практически ничем неистребимой уверенностью в собственном могуществе, эти трое претендовали на власть в Средиземье. И, судя по проявленному ими упорству, своих целей они добиться могли.
Саурон обошел стороной оставленный Талрисом меч. Поднять его клинок он не мог – лишенный тела, силы, власти, Темный Владыка лишь мечтал вновь коснуться ногами земли. И ведь чья была идея с кольцом, а?
Сделав рывок вперед, Майа встал на одно колено перед клинком Миас. Свое оружие Талрис оберегал как зеницу ока. Оставленный тут, совсем рядом с Дол Гулдуром, меч даже сейчас полыхал магией мерзкого волшебника. Чары Талриса были как никогда сильны: время шло, детишки Мелькора крепчали. Раньше их ребяческие игры с магией Саурона даже умиляли. Приятно было смотреть на веселых сорванцов, которые без всякого страха в глазах катались верхом на пауках под высокими сводами Ангбанда. Невероятное зрелище на самом деле. Однако малыши быстро росли, хорошели, умнели. И начинали соображать, что к чему в Средиземье.
Раньше, когда Мелькор еще не был пленен Эру, Саурон дружил с молодыми и совсем еще наивными воинами Дор-Даэделота. В некотором смысле он был их вторым наставником. Моргот воспитывал отпрысков своих в строгости, порой жестокости и тирании. Да, нельзя было бы упрекнуть его в отсутствии всякой любви к детям. Он дорожил своими Миас, как не дорожил никем и ничем в существующем мире. Ради них троих Мелькор был способен на многое. Но страшась за участь детей, старый Темный Властелин в каждое проявление отцовской нежности (Саурон не мог забыть этих моментов, как ни пытался) добавлял завидную щепотку строгости и сдержанности. Сопляков поэтому было жалко, и, выводя малявок на прогулки, Саурон частенько давал им вволю повеселиться. Пожалуй, только рядом с ними Темный Властелин чувствовал себя живым. И светлым. Таким, каким был некогда.
Когда Мелькора пленили, Миас стали для Саурона некой опорой, постоянными защитниками, гарантом безопасности на случай, если что-то пойдет не так. По силе равные самому Морготу, они чаще вели себя кротко, спокойно и сдержанно. К удивлению многих – в том числе и к удивлению самого Саурона – никто из троих не выказывал жестокости или беспощадности к подчиненным. Миас лишь на поле брани казались таковыми. В меру властные, в меру алчные, они желали только одного – возвращения в Средиземье отца. Безумное желание, неподкрепленное никакими разумными доводами, оно снедало сердца трех великих воинов Ангбанда. Когда Саурон понял, что друзья его более друзьями не являются, было как-то поздно менять что-либо в устоявшихся отношениях. Конечно, поначалу они все вместе пытались решить непростую задачку, что задал им Эру, посадив Моргота в Куму. Дела стали хуже в момент, когда сам Саурон нашел возвращение Темного Владыки в Средиземье ненужным. Миас разгневались, пусть и не подали вида. Месть с их стороны пришла неожиданно.
Создать единое кольцо Саурону предложила Ниар. Сладкими были ее речи, повествующие о павшей перед новым владыкой Арде. И идея старшей Миас показалась Саурону хорошей. Обмануть всех, таким образом победив. Недолго думая, Майа поступил, как предложила ему Ниар. Невдомек ему было, что за обманом крылся еще один обман. Как говорится, доверяй, но проверяй.
«Забавно, но я ее сам всему обучил и многое рассказал, — подумал Саурон, вспоминая лицо старшей наследницы Мелькора. По сути ведь, принцессы Ангбанда, дочери Темного Властелина, прекрасной Ниар. Девушку сложно было назвать симпатичной, но обычным существам Средиземья она бы пришлась по вкусу. Из двух сестер самому Саурону всегда больше нравилась Анаэль. В белокурой эльфийке не было того коварства, что таилось в глубоких шахтах бездонного сердца Ниар. — Стоило только подумать, на что они способны, и того удара с легкостью можно было бы избежать».
Протянув руку к мечу, Саурон замер. Сделанный из обычной серой стали, ничем непримечательной и непрочной, клинок Талриса, тем не менее, обладал определенной силой. Ковался он в ангбандской кузне, и создателем его была Ниар. Девушка дружила с металлом: податливый в ее руках, он превращался в удивительное оружие, уникальное, крепкое, гибкое. Как закаливала свои мечи Ниар известно никому не было. Охраняющая секреты мастерства так же яростно, как секрет собственного происхождения, старшая дочь Мелькора предпочитала творить в одиночестве. Именно этот клинок, который принцесса специально делала для брата, целых два месяца не покидал полумрака кузнецы. Отдав меч в руки Талрису, Ниар пожелала, чтобы маг положил на него свои охранные чары. Теперь они мелкой вязью рун опутывали лезвие клинка, заставляя его светиться еле видимым светом цвета огненного сердца Ородруина.
Саурон качнул головой. Стоило ему только коснуться меча, вся пелорийская тройка сразу бы об этом узнала. С одной стороны Майа не терял ничего – бывшие друзья и так были осведомлены о делах старого союзника. С другой стороны, не хотелось выдавать собственных страхов. Задумавшись, Саурон отвел призрачную руку прочь от рукояти клинка.
— Судя по наружности двуногой и двурукой, ты пытаешься сохранять хоть какие-то остатки прежнего своего облика. Мне жаль тебя, Майрон.
Голос гостя вырвал Саурона из темных пучин раздумий. Поднявшись с колена, Темный Властелин посмотрел в сторону, где стоял поверженный враг. Впрочем, кто тут был повержен и когда – значения не имело. По факту, Майа сам находился не в лучшей своей форме, так что оскорблять призрак эльфа смысла не было.
— Этим именем меня уже давно никто не называл, — выпрямившись, Саурон оглядел своего посетителя с ног до головы. Эльф стоял рядом, лишенный страха и даже опаски. Спокойно взирающий на черный призрак Темного Властелина, знаменитый кузнец и создатель Сильмарилл демонстративно зевнул. — Жалость это глупо, Феанор.
— Для кого-то точно глупо, — не став спорить, эльф скучающим взглядом оглядел серые стены Дол Гулдура. Длинные волосы Феанора развевал поднявшийся ветер. Потихоньку смеркалось. Сгущающаяся вокруг старой крепости темнота одеялом окутывала душу Саурона. После того, как к Амон Ланку пришел Талрис, Темный Властелин ощущал внутри себя поднимающиеся волны паники. — Зачем призвал меня?
Умелец никогда не любил ходить вокруг да около. Саурон бы хмыкнул, будь положение дел немного лучше настоящего. К сожалению, в Средиземье теперь было неспокойно. Определенно, всех Истари волновало возвращение Темного Властелина, – то есть самого Саурона – но невдомек было мудрым защитникам Эннората, что даже Повелитель Колец мог чего-то страшиться.
Пелорийская тройка целых семьдесят лет не появлялась на землях Эндора. Лишенный былой власти, Майрон думал, что его бывшие ученики и приятели путешествовали по Востоку. Чем они занимались там, сказать было сложно, но Майа подозревал, что дети Мелькора промышляли войной: созидать и наслаждаться созиданием молодые воины Дор-Даэделота не умели. Знающие толк в стратегии и инженерии, с легкостью эти трое могли работать на какого-нибудь зажиточного восточного правителя, выжидая и прячась. Примерно семь десятилетий назад, точнее Саурон сказать не мог, в Средиземье вернулся Талрис. Не скрываясь, не пытаясь даже обмануть шпионов бывшего друга, молодой маг поселился среди людей, в какой-то маленькой и бедной деревне на западе Эннората. Жил при этом чародей скромно, магию не применял. По прошествии десяти лет переезжал на новое место. И так до появления в Средиземье Анаэль. Встретив сестру, Талрис отправился на запад, туда, где когда-то был Белерианд. В целом, Миас не привлекали к себе внимания со стороны. Но Саурон прекрасно знал, что неутихающий пожар в их сердцах не мог потухнуть просто так. Возвращение детей Мелькора говорило только об одном: сильнейшие воины Ангбанда, наконец, нашли способ вызволить отца из тюрьмы.
Последней в Средиземье вернулась Ниар. Самая хитрая и опасная из всей триады. Саурон почуял ее приближение задолго до того, как ноги старшей Миас коснулись плодородной земли Эндора. В груди основательницы Тарас Луны кипел гнев. Клокочущая злость, перерастающая в ярость. Уверенная в своих действиях и решениях, Ниар летела по Руну на своем вороном коне, точно мятежный дух, вырвавшийся из-под земли. Никогда раньше старшая дочь Мелькора не казалась Саурону такой сильной.
— Мало кто знает, что Барад-Дур в действительности возводился всего семь дней, — Майрон прошел стороной от Феанора. Эльф терпеливо ждал ответа на свой вопрос. — Огромные каменные глыбы поднимались вверх не на веревках, как привычно любому орчьему обществу, но с помощью магии, сильной, стихийной. Словно перышки летали отшлифованные блоки из черного камня по воздуху, подхваченные чарами тех, кого Валар считали лишь глупыми выдумками напуганных существ Эннората.
Саурон прошел за спиной эльфа. Феанор теперь выглядел более заинтересованным в продолжение беседы. Ну, так еще бы. Сказки, известные детям Валинора. Слухи о тенях, что сражаются на стороне Врага. Пустые и ничем не подкрепленные байки о чудовищных созданиях, охраняющих все входы и выходы Ангбанда.
— Я до сих пор помню ту картину, что наблюдал во время отстройки крепости, — тихим голосом продолжил Майа. Щуря глаза, наполненные огнем, он улыбался. — Стоящая посреди черной твердыни тоненькая девушка, раскинувшая руки и поющая ангельским голосом. Магия, струящаяся из ее бездонной души, лилась несдерживаемым потоком огня и металла. Опутывающая камни цепкими лентами чар, эта магия впитывалась в бездушные глыбы, наполняя их дыханием старого и сильного Врага. Точно молотом в кузнице девушка вбивала колдовство в каждую щель Лугбурза, в каждый просвет между стенами, в крышу, в землю вокруг, в темные высоты потолков и еще более темные низины гротов, что окружали крепость. Душу свою эта маленькая и с виду неприметная девчушка разделяла на части и отдавала крепости, как собственному ребенку. Песнь чародейки бежала непрерывной и прекрасной трелью над безжизненными просторами Мордора, поднимаясь к небесам, сливаясь с клокочущим сердцем Ородруина. Сама земля вторила той песни и в воздухе висели ее ритмичные, ужасающие стоны. Ветер в те дни казался мне дыханием огня: летающие вокруг Барад-Дура волны лавы, рассыпающие вокруг тысячи искр, омывали стены крепости, ласкали их, как мужчина может ласкать тело женщины. Барад-Дур рос, и, защищенный магией, крепчал. Непреступными казались мне созданные девушкой шпили. Любой враг, что подошел бы к крепости ближе, чем на милю, был бы испепелен тем недремлющим стражем, что жил в стенах и камнях вокруг твердыни. Восхитительным было создание, что строило Барад-Дур.
Саурон встал напротив Феанора. Эльф был мрачен и серьезен. Сложив руки на груди, он исподлобья мерил Майа недоверчивым взглядом.
— Что говоришь ты мне такое, Майрон? — Феанор поморщился. Легонько так, элегантно. Саурона чуть не передернуло. Отвык он от эльфийских манер за столько-то лет отшельничества. — Крепость твоя была разрушена. И никакой магии в ней не было, насколько известно твоему покорному слуге.
— Создатель дает, создатель и забирает, — мрачно произнес Саурон, подмечая тот нарочито уважительный тон, которым пользовался призрак. В определенном смысле такое проявление почтения можно было считать оскорблением. — Но магия охраняла Барад-Дур. Магия Амана, светлая и неукротимая в своем могуществе. Девушка та предала меня, и вместе с сестрой своей и братом ушла из Мордора.
— Вещи бессмысленные ты говоришь, Майа, — эльф отступил прочь. Серый, немного озадаченный и начинающий нервничать, Феанор никак не мог понять, к чему клонило существо, призвавшее мертвого из чертогов Мандоса. — Валар не могли не ощутить такой силы в Средиземье…
Саурон, заслышав эти слова, громко расхохотался, не дав собеседнику закончить фразы. Всемогущий Илуватар, кузнец был так же наивен и слеп, как и все дети Эру. Этот факт делал комплимент троим Миас, но еще больше пугал Темного Владыку. Никогда не думавший, что воспитанники обернутся против него же самого, Саурон резко протянул руку Феанору.
— Кто такие твои Валар, кузнец? — прищурив глаза, Майрон оскалил зубы. Его эфемерная воздушная сущность, сотканная из темноты, полыхала негодованием и страхом. — Лишь кучка творцов, возомнивших себя Владыками Арды. Невдомек этим гордецам, что за спинами их, широкими и бравыми, зреет Зло, гораздо более страшное, чем Мелькор и Я. Долго это Зло крылось от глаз их и, клянусь дыханием Амон Амарта, оно будет крыться от взоров их и дальше. Жаждущие вернуть отца своего и прозванные врагом твоим Миас, дети Мелькора стремятся вызволить давшего им жизнь Властителя. Дай мне руку и сам увидишь, что правду тебе говорю я, кузнец…
Феанор покачал головой, снова отступая назад. Теперь в темных глазах эльфа плясал неприкрытый страх, нарастающий, как ураганный ветер в жарких пустынях Востока.
— Я не понимаю…
— И не поймешь, — оборвал эльфа Саурон. Повысив голос, он дрогнул, услышав собственный тон. Яростный, но не лишенный каких-то умоляющих ноток. Низость, просить помощи у врага. Но других вариантов действий Майа пока придумать не мог. Ему нужно было время. Время, чтобы найти кольцо. Время, чтобы отстроить Барад-Дур. Время, чтобы понять, как отомстить Миас. — Вы все думали, что они – выдуманные легенды Ангбанда. Были причины, которые заставляли существ шептать про Трех Воинов Тангородрима. Про тех странных и, казалось бы, непобедимых солдат Мордора. Но никто не мог подтвердить, что эти словно бы придуманные образы бравых воинов не были лишены реальных прообразов. Ни одна живая душа не смогла бы увидеть их реальные лица, ни одна душа не смогла бы их запомнить. Сила их застилает пеленой взоры Валар и Майар, и что уж тут скрывать, твоих бессмертных родственников. Всем существом своим эти трое стремятся достичь лишь одной единственной цели: вернуть Моргота в Средиземье. Таков был план Мелькора относительно детей своих и желание свое он заветом вложил в их сердца.
Феанор был бледен, как снежные вершины Таникветиль. Саурон, смолкнув, ощутил в себе скорбь. Радости от намечающейся войны с соратниками своими Повелитель Колец не чувствовал. Лишь горечь и боль приносило ему осознание конца той крепкой и жаркой дружбы, что связывала Майа и детей Мелькора. Саурону захотелось улыбнуться. Шальная мысль яркой молнией осветила его сознание. Ведь это именно он, Майа по имени Майрон, прозвал воинов Ангбанда пелорийской тройкой. В честь того яркого белого света, по чистоте своей сравнимого лишь с белизной ледяных шапок гор Пелори в Амане, что горел в глазах наследников Моргота.
— Нужно рассказать обо всем… — сорвавшиеся с губ эльфа слова отдавали запахом паники. Развернувшись, призрак Феанора решил было уйти. Теперь уже действительно напуганный и серьезный, кузнец явно намеревался поведать об узнанном хозяевам Валинора. Не по планам действие.
Саурон взмахнул рукой. Темная магия, подкрепленная возрастающей силой, день ото дня крепнущей, охватила призрак нолдо невидимыми путами. Замерший, Феанор недоуменно воззрился на Майа. Чувствуя свое превосходство, Саурон подошел ближе к эльфу, погубленному некогда своими собственными страстями.
— Никому ты ничего не скажешь, Великий Умелец, — слова на квенья мягко срывались с губ Саурона. Не пытаясь напугать призрака, Повелитель Колец лишь хотел успокоить слабое создание Эру. — Я воззвал к тебе и в чертогах Намо ты услышал мой голос. Но разве заметил твое исчезновение Вала Мандос? Нет, не заметил. А почему?
Эльф молчал. Тени догадок скользили по его лицу. Феанор не страшился Майа, но страх его происходил из услышанных в тенях Дол Гулдура слов. Саурон такой страх одобрял. Редко непосвященным давалась возможность познать тайное. А тут секрет такого масштаба, хранимый еще со времен существования Белерианда.
— Ты сказал, что дело касается Сильмарилл, — Феанор говорил тихо, ровно. Самообладанию эльфа можно было только позавидовать. — Сказал, что поведаешь мне тайну обмана, секрет лжи, паутиной которой Моргот оплел мои камни. Я знаю, Майа, что уйдя из чертогов Мандоса по зову твоему, я лишил себя возможности вернуться в Аман. Но если ты правду говоришь – клятва моя не сдержана даже наполовину. А ты сам жаждешь, видимо, заполучить любую возможную помощь… потому что напуган и загнан в ловушку, не так ли, Майрон?
Майа пренебрежительно опустил руку. Освободившийся от магических пут дух содрогнулся. Смерть не освобождала от боли. Саурон знал, как подчинять себе призраков. Ведомо было ему о хитростях, которые помогали укрощать мнимую свободу погибших. Намо бы не обрадовался потере своих секретов. Прикрыв веки, Властелин Колец повернулся к призраку спиной.
Красивым и чистым выглядел Дол Гулдур в свете уходящего дня. Удлиняющиеся тени ползли по каменным плитам змеями, охватывая все большую часть крепости. Саурону на секунду захотелось забыть о своем темном прошлом. Вернуться назад, на родину, в тепло и уют отца. Там бы, у берегов Эккайи, он смог расслабиться и наслаждаться бесконечностью собственной жизни. Вылавливал бы ракушек из моря и, быть может, смог, наконец, отпустить все ужасы войны, что тисками из черной стали сжимали его неспокойное сердце. Но существа Эннората называли его чудовищем. А от сущности своей Саурон был не вправе отказаться. Шелковыми нитями Вайрэ четка вывела судьбу Майа на гобелене фатума. Ничего не поделаешь.
— Ты теперь мой посыльный, Феанор. И ты не можешь отказаться исполнять приказы, что я даю. Договор, друг мой, таков: я говорю тебе, где твои камни сейчас на самом деле, а ты в ответ на мою любезность подчиняешься мне и хранишь молчание. Не слишком большая цена за исполнение клятвы, не так ли?
Обернувшись, Саурон посмотрел в глаза молчащему призраку. Кузнец колебался.
— Я помогу тебе вернуть их, Умелец. И ты сможешь преподнести их Йаванне, а она в свою очередь распорядится Сильмариллами так, как захочет. Но грехи твои будут искуплены, — Майа не лгал. По крайней мере, пока ко лжи он не прибегал. Представляя себе, какие муки испытывал Феанор в чертогах Мандоса, Саурон прекрасно знал, что Кузнец согласится на сделку. — Но ты будешь молчать, и никому ничего не скажешь о том, что услышишь от меня сегодня. Иначе клянусь, ты пожалеешь, что вообще появился на свет.
Умелец стоял напротив, опустив плечи. Как никогда серьезный, он боролся с отчаянием в собственном сердце. Саурон чувствовал охватившее призрака смятение. Стоящий перед сложным выбором, бессмертный взвешивал все "за" и "против". Согласиться – все равно, что подписать договор со Смертью. Отказаться – обречь себя на постоянное грызущее ощущение тоски, одиночества и нестерпимой боли. И что же лучше? Саурон хищно ухмыльнулся, наблюдая за тем, как эльф вновь и вновь храбро отбивает атаки собственной алчности и гордыни. Неутихающий пожар вечно ищущего духа. Сильмариллы… Знаменитые камни, хранящие в себе свет двух Великих Древ…
Саурон вновь протянул руку Феанору. В этот раз эльф не отпрянул, но лишь обратил на Майа свой темный, тяжелый взгляд. Взгляд храбреца. Хмыкнув, соратник Моргота, а ныне Темный Властелин, решил задать самый важный вопрос. Голос Саурона в этот раз прозвучал громоподобно. Стены Дол Гулдура дрогнули, эхом отражая глас своего повелителя.
— Ну, так что?
♦♦♦♦♦
— Ну, так что? Может быть добавки? — Беорн посмотрел на Бильбо сверху вниз, держа в огромных руках миску, до краев наполненную горячим вкусным супом. Хоббит, успев слопать уже две порции хрустящей поджаренной картошки и несколько ломтей хлеба, намазанных ароматной овощной икрой, в панике убрал пустую тарелку подальше от гостеприимного и щедрого оборотня, поставив ее ближе к краю стола. Не желая чувствовать себя набитым едой пузырем, мистер Бэггинс покачал головой и улыбнулся.
— Нет-нет, спасибо. Я и так уже порядком съел.
— Вот и зря, — Беорн приподнял миску, передавая ее рядом сидящему Ори. Гном, добрый и скромный по натуре своей (кстати, именно он первым произнес свое имя при первой встрече с хозяином пасеки), от предложенной добавки, в отличие от хоббита, не отказался. Кивнув Беорну и тихонечко его поблагодарив, Ори подставил к себе тарелку и начал быстро уминать суп. Наблюдавший за ним Бильбо в который раз поразился той скорости, с которой гномы уничтожали попавшуюся в руки еду. — Суп вышел наваристым, густым, сытным. Если пожелаете его отведать, скажите.
Не став отвечать вслух, мистер Бэггинс лишь кротко кивнул огромному человеку, вновь неуверенно улыбнувшись. Сидя по левую руку от Ори и по правую от Гэндальфа, хоббит наблюдал за тем, как друзья трапезничают. Вообще, теперь Бильбо хотелось спать. Прикрыв глаза, он загадочно хмыкнул.
После того, как все гномы толпой вломились в двери огромного деревянного дома, Беорн попросил Гэндальфа отложить рассказ о путешествии на некоторое время. Ушедши в дальнюю комнату, оборотень вернулся с огромным столом в руках. Быстренько сообразив перестановку мебели, он приказал своим животным (а их было много и все они сновали из стороны в сторону, суетливо обхаживая гостей) накрыть на стол. Умные собаки, овечки и белочки тут же начали носить из кладовой широкие блюда, сплошь покрытые разными яствами. Пара больших баранов прикатила откуда-то деревянные кадки и расставила их вокруг стола. Рядом с тарелками, словно по волшебству появлялись стаканы, салфетки, новые тарелки и новые блюда. Наблюдающий за столь слаженной работой животных Бильбо от изумления хлопал широко распахнутыми глазами. Когда стол был полностью убран, славные слуги Беорна шустренько усадили всех гномов на скамейки и кадки, выделив отдельные места для мага, Торина и своего хозяина.
Когда гости принялись есть и пить, Беорн попросил Гэндальфа рассказать о том, что произошло с путниками во время их перехода через горы. Волшебник, медленно и со смаком потягивая вкуснейший мед из деревянной кружки, начал повествовать о маленьком приключении в горах и о битве с орками. Говорил он степенно, расписывая Беорну все детали. Иногда оборотень перебивал чародея каким-нибудь уточняющим вопросом, после чего смолкал, вновь отдавая право голоса Гэндальфу. Когда Серый Странник закончил говорить, уже смеркалось. Солнышко касалось белой дугой высокого силуэта гор, воздух на улице словно бы налился багрянцем и вскоре из-за окон начали доноситься веселые песни сверчков. Трапеза, однако, продолжалась. Беорн без устали предлагал гномам добавки, подкладывал Бильбо на тарелку сдобных булочек и задавал вопросы то одному участнику путешествия, то другому. Гномы, правда, не шумели и не пели, но отвечали складно, с задором и без страха. Так что вскоре за столом воцарилась приятная дружеская обстановка, способствующая веселым шуткам и житейским спорам. В огромной столовой иногда раздавался чей-нибудь громкий хохот, но в целом в воздухе парил лишь мирный гул ровных бесед.
Глубоко вздохнув и открыв глаза, Бильбо довольно улыбнулся своим мыслям. Сложно было поверить, что Гэндальф сомневался в радушии Беорна. Оборотень казался хоббиту самым что ни на есть гостеприимным хозяином. Вспоминая, как сам встретил гномов на пороге дома, Бильбо ощущал стыд. А ведь мистер Бэггинс всегда считал, что гостей принимать умеет… Ужасное заблуждение.
Захотелось выйти на улицу и подышать вечерним воздухом. Осторожно отодвинув от себя тарелку и стакан, предварительно аккуратненько положив столовые приборы на блюдце, хоббит ловко слез со своего места. Ори, каким-то образом уже доевший суп и теперь жевавший небольшой хлебец, любопытно посмотрел на хоббита.
— Вы куда, мистер Бильбо? — гном задал вопрос без укора, но лишь с намерением узнать, все ли у компаньона было в порядке. Такое искреннее беспокойство Бильбо умилило и, улыбнувшись, хоббит кивнул в сторону открытой нараспашку входной двери.
— Пойду на улицу, подышу немного, — ответ Ори, судя по всему, устроил. Гном кивнул и довольно улыбнулся. Не став больше задерживаться на месте, мистер Бэггинс быстренько прошел вдоль длинной скамьи, на которой сидело пять гномов и выскользнул из дома. Шумящая компания, кажется, даже не заметила, что хоббит пошел немного погулять.
А на улице было чудесно. Нагретый за день воздух пылал сладким клеверным ароматом. Жужжание пчел шло на убыль, но иногда мимо Бильбо пролетали полусонные трудяги, направляющиеся к своим ульям. Где-то в самой дальней части двора слышалось тихое блеяние, а из-за угла дома доносились длинные птичьи посвистывания. Сладко потянувшись, хоббит оглянулся и заприметил вдали, под большой яблоней, широкую скамью. Недолго думая, мистер Бэггинс направился именно туда, решив посидеть под раскидистым плодоносом.
Пройдя вперед шагов на десять, Бильбо заметил, что скамейка уже занята: прямо посередине, облокотившись на резную спинку, сидела девушка. Та самая, что привела гномов в дом Беорна. Нахмурившись, хоббит подумал, что может ей помешать. С другой стороны, выглядела юная девочка совсем одиноко, а ее лицо казалось грустным. Поджав губы, мистер Бэггинс немного помялся на одном месте, но потом все же решил подойти к загадочной соседке Беорна.
Оказавшись совсем рядом, Бильбо замер, ловя на себе воздушный девичий взгляд. В свете сумерек незнакомка казалась даже милее, чем верхом на коне. Немного угловатый овал лица лучи заходящего солнца смягчали, а карие глаза вбирали в себя красные искорки заката, становясь янтарными. Темные брови девушка, завидев хоббита, слегка приподняла. Тут же улыбнулась восхитительной улыбкой.
— А я Вас видел, — осторожно произнес Бильбо, пряча руки за спиной. — Вы ехали в сторону гор на такой большой черной лошади. И Вы дали Торину яблоко.
— Верно, — голос у девушки был мягким, немного детским. Создавалось впечатление, что ей и двадцати лет от роду не было. На взгляд Бильбо, красавица тянула только на семнадцать. — Мое имя – Ниар, но иногда Беорн в шутку кличет меня Лодырем. Можете называть так, как больше нравится.
Протянув вперед руку, девушка открыто посмотрела хоббиту в лицо. Немного оторопевший от столь неприкрытого дружелюбия, Бильбо пожал крохотную ладошку новой знакомой. Ловя себя на мысли, что, пожалуй, ручку нужно было поцеловать, полурослик улыбнулся девчушке в ответ.
— Бильбо Бэггинс, к вашим услугам, — слова как-то очень уж вяло вылетали изо рта. Не зная почему, хоббит разрумянился. Молодая женщина, заметив этот факт, тихонечко рассмеялась. Боги, какой переливчатый смех… как звон серебряного колокольчика…
— Мне кажется, что Вы провели слишком много времени в окружении гномов, — Ниар, похлопав по скамейке рядом с собой, предложила Бильбо сесть. Слегка поклонившись, мистер Бэггинс так и поступил. Искоса посмотрев на воспитанницу оборотня, что теперь делила с ним место на дубовой скамье, хоббит только сейчас с удивлением заметил в руках юного создания глиняную курительную трубку. Не став сразу делать больших глаз, Бильбо сглотнул.
«Чудненько. Волосы короткие, носит штаны и курит трубку, — мысли мистера Бэггинса стремительно неслись вперед. Зоркий взгляд подмечал любопытные мелочи во внешности собеседницы. — Смеется часто и улыбается всем. Не от мира сего».
— Вы не ужинали с нами, — заметил Бильбо, не находя других тем для разговора. Хотелось болтать о чем-то пространном, да так, чтобы не обидеть чем-то по незнанию юную барышню. Обычно легко находящий общий язык с незнакомцами, сейчас хоббит как назло не мог придумать ничего стоящего для обсуждения.
— Мне нет дела до вашего приключения, — подняв трубку, девушка обхватила загубник губами и начала медленно потягивать дым. Сладкий запах тлеющего табака разливался по воздуху сизыми облачками. Находя всю ситуацию довольно приятной, Бильбо неожиданно для себя расслабился. — Гномы, волшебник и Вы в придачу. Попахивает ужасной авантюрой. А мы с Беорном народ тихий, приключений не любим. Так что слышать даже не хочу ничего о золоте, драконах, Одинокой Горе…
Бильбо хмыкнул. Точно такие же речи он распевал Гэндальфу в своей уютной норке. Странное ощущение на секунду охватило хоббита целиком: словно бы в душу его проник холодный воздух, ледяным дыханием сковав сердце. Но потом все прошло, так же неожиданно, как началось. Вздрогнув, Бильбо посмотрел на Ниар.
— Я тоже говорил так, пока почему-то не кинулся за компанией гномов, желая найти приключение.
— Ну, его Вы точно нашли, — девушка хохотнула. Потом, покосившись на Бильбо, отняла трубку от губ. — Слушайте… Вы ведь из Шира, так?
Бильбо кивнул. В глазах девчушки заполыхали свирепые искорки задора. Не понимая, чем так обрадовал юную особу, хоббит смотрел на Ниар, угадывая ее мысли.
— Это ведь именно в Шире выращивают самое лучшее трубочное зелье всего Средиземья? — развернувшись к Бильбо, теперь девушка с вниманием оглядывала хоббита, будто изучая некий интересный рисунок в книге. Поежившись, полурослик вновь закивал ей. — Я как-то купила у бродячего торгаша ширский табак… Кажется назывался он «Южной звездой». Весьма неплохое трубочное зелье, скажу я вам. Пряный на вкус, дым не тяжелый, раскуривается легко и медленно тлеет. Добротный сорт.
— Да, дома у нас горазды им насладиться, — протянул Бильбо, с завистью поглядывая на глиняную трубку Ниар. Между тем, изысканной работы трубка, мистер Бэггинс готов был это признать. Явно старинная, она была узенькой и длинной. Чашу украшали цветочные узоры мелкой рисовки, а мундштук рукой мастера обвит нитями серебра. Кое-где на чубуке проглядывались еле-заметные резные вензеля, чем-то походящие на буквы странного, Бильбо не знакомого языка.
— Хотите? — Ниар обратилась к мистеру Бэггинсу как бы невзначай. Не дожидаясь ответа, девушка вытащила из кармана брюк белоснежный платок и отерла трубку у мундштука. Потом, вернув платок на законное место, протянула ее хоббиту. — Держите, мы не жадные…
— Спасибо, — несколько растерянно ответил Бильбо, подхватывая из рук собеседницы трубку. Чувствуя себя несколько неловко, хоббит поудобнее уселся на скамейке и позволил себе восхититься чарующим вечером. Табак в трубке, кстати, был хорош. Отдавая должное вкусу Ниар, хоббит подумал, что, вернувшись домой, обязательно пришлет девушке парочку мешочков «Южной звезды».
Затянувшись, хоббит приподнял голову и выпустил в небо маленькое дымное колечко. Ширясь в боках, оно беззаботно полетело вдаль, подхваченное легким ветром.
— Никогда не умела пускать колечки, — заметила девушка, мечтательно наблюдая за игрой Бильбо с дымом. Немного сонная, Ниар продолжала улыбаться. Хоббит, глянув на нее, хмыкнул. Учитель из него был не ахти, однако кое-кого в Шире он уже смог пристрастить к своему незатейливому искусству. Учитывая, что заняться пока было откровенно нечем, – к гномам мистер Бэггинс не спешил, находя компанию девушки гораздо более приятной – альтернатива уроков по пусканию колечек из табачного дыма не казалась такой уж и плохой.
— Могу научить, если хотите, — с энтузиазмом проговорил Бильбо, наблюдая за тем, как легкая дрема улетучивается с лица собеседницы. — Но прошу учесть — я тоже далеко не мастак в этом деле. Но вечер скоротать подобное занятие вполне может помочь… Так что при желании и большом старании за час другой Вы не то, что колечки пускать научитесь, а кораблики из дыма выдувать будете. Как Вам идея?
Ниар выпрямилась, пылающими глазами посмотрела на трубку и широко улыбнулась, заставив Бильбо вновь стать пунцовым. Кивнув, девушка подсела поближе и начала слушать объяснения хоббита относительно техники выдувания дыма. А мистер Бэггинс, поглядывая на свою ученицу, начинал думать, что жизнь не так уж и плоха.
Сегодняшнее утро было хоть и сложным, но прекрасным. Вечер оказался даже лучше ожидаемого. А в таком случае, причин для беспокойства не было.
♦♦♦♦♦
Сегодняшнее утро было хоть и сложным, но прекрасным. Вечер оказался даже лучше ожидаемого. А в таком случае, причин для беспокойства не было.
Кашлянув, Торин облокотился о дверной косяк, широкий, крепкий. На улице уже было темно, однако разглядеть призрачные силуэты деревьев гном еще мог. За спиной копошились друзья, укладываясь на ночлег: расторопный зверинец Беорна уже успел каким-то образом наколдовать всем путникам постель. Кроватей не было, зато были соломенные тюфячки, перинки и простенькие одеяльца. Все лучше, чем холодный камень гор или сырая трава долин Средиземья. В просторном холле пахло медом, растопленный камин извергал из себя сверкающие султаны искр и обстановка, в целом, походила на дружескую. Вволю наговорившись и прекрасно поев, все теперь зевали и мечтали о сне. Беорн, ушедший куда-то полчаса назад, попросил гномов поскорее улечься и не выходить на улицу ночью. Спросить почему, Торин не решился. Да и Гэндальф особого любопытства к просьбе оборотня не проявил. Памятуя о радушии хозяина дома, эреборец не позволял себе думать о том, что Беорн за своими словами мог скрывать подвох. Королю-под-Горой в принципе не хотелось так думать.
С улицы послышались голоса и звук приближающихся шагов. Выпрямившись, Торин развернулся в сторону, откуда раздавался шум. Ветер доносил до ушей гнома легкую и веселую речь, а еще знакомый уже смех. Через пару мгновений из темноты вынырнули два силуэта, которые по мере приближения к дому становились более материальными и отчетливыми. Вскоре Торин смог разглядеть уверенно шагающего вперед Бильбо и веселую девчушку, что от души хохотала над шутками хоббита. Мистер Бэггинс нес в руках элегантную глиняную трубку и при этом, иногда покачивая ею в воздухе, рассказывал Ниар какую-то, судя по всему, крайне занимательную историю.
Поджав губы, Торин опустил взгляд. Хоббит как-то не проявлял раньше чувства юмора. Ну и что же изменилось?
Подойдя к дому, парочка остановилась у порога. Бильбо, развернувшись к девушке, примолк. Повертев в руке трубку, подал ее воспитаннице оборотня (Беорн сей факт подтвердил). Ниар, уперев руки в бока, тут же отрицательно покачала головой. В карих глазах лихой наездницы сверкали огоньки: крохотные такие огненные светлячки, такие же непоседливые, как и их хозяйка.
— Оставьте себе, мистер Бэггинс, — бархатный девичий голос музыкой наполнил ночной воздух. Молча созерцая беседу компаньона и молодой женщины, Торин с интересом оглядывал лицо последней. Кожа у нее действительно была цвета молока. Но щеки и нос казались обветренными и шелушащимися. Видимо юная особа много времени проводила в поездках. Об этом же говорили ее вышколенные навыки верховой езды. — Полагаю, я все равно никогда не научусь выдувать эти треклятые колечки.
— Ну, зачем же так категорично, — Бильбо, однако, руку с трубкой опустил. Видимо из вежливости боялся отказаться от подарка. Торин нахмурился. Только сейчас до него дошла сухая и странная мысль: трубка принадлежала девушке. Кто бы мог подумать. Чем дальше, тем больше сюрпризов. — Рано или поздно хоть одно колечко у Вас получится. Не сомневаюсь в этом.
— Мне бы Вашу уверенность, — Ниар, сложив руки на груди, кивнула в сторону, где гномы, весело переговариваясь друг с другом, пытались поделить между собой одеяла. Гэндальф, задумчиво наблюдавший за ними, на беседу хоббита с девчонкой никакого внимания не обращал. — Но, будем надеяться, Вы правы. А сейчас, полагаю, Вам нужно пойти и поспать. У вас у всех был трудный день.
— А Вы разве спать не собираетесь? — хоббит словно бы искренне удивился. Состроив озадаченную гримасу, Бильбо без какого-либо стеснения смотрел маленькой девушке в открытое светлое лицо. Последняя, замявшись, отвела взгляд, при этом едва заметно помрачнев.
— У меня будут дела, — только и вымолвила она. — Завтра утром у нас в любом случае найдется минутка для дискуссии о колечках. С удовольствием послушала бы продолжение той истории о Вашей тетушке. А саму тетушку хотелось бы увидеть собственными глазами, потому что я не верю в упомянутые Вами… размеры ее талии.
В этот раз хоббит отвечать не стал. Лишь кивнув, он улыбнулся собеседнице и прошел в дом, перешагивая через дремлющих уже друзей. Действительно вымотанные, гномы засыпали быстро. Торин не сомневался, что и сам провалится в кружащие объятия сновидений, как только головой коснется подушки. Хотя спать, откровенно говоря, как-то не хотелось.
Девушка, что жила вместе с Беорном, проводила Бильбо одиноким, грустным взглядом. Растянутые в улыбке губы дрогнули, и Торин неожиданно для себя уяснил, что не понимает прячущихся за смехом Ниар чувств. Блестящие карие глаза девушки наполнились темнотой, не потеряв при этом едва-едва заметного внутреннего света. И в свете этом виднелось нечто до ужаса холодное, но обжигающее и свирепое…
Стоило прелестному созданию моргнуть, искорки в глазах потухли, и снова девушка показалась молодому наследнику Эребора теплой и доброй. Повернув голову к гному, Ниар застенчиво посмотрела ему в глаза. Торина при этом окатило волной жара. Тихим и кротким был взгляд лихой наездницы, как щекочущее касание летнего дождика. Сквозь его робость проглядывалось любопытство. И – в этом Торин готов был поклясться – вызов, пляшущий, огненный, строптивый.
— Спокойной ночи, Ваше Величество, — тихо произнесла Ниар, склоняя голову перед потомком Дурина. Гном, вздрогнув, в очередной раз восхитился отточенностью движений молодой девушки. Порывистые, вызывающие, они каким-то образом казались лаконичными и мягкими. Объяснить сей парадокс Торин не мог. Казалось ему, что движения подобные тем, что демонстрировала Ниар, были присущи лишь опытным воинам, которые танцевали на поле боя, а не бились. Но кроха-наездница вряд ли вообще когда-либо участвовала в сражениях…
Кивнув, Торин вновь оглядел лицо девушки, снова и снова находя его красивым.
— И Вам.
