♦♦♦♦♦
…Майрон… Только он имел достаточно крепкий дух и достаточно прозорливый ум, дабы призвать из Тени призрака. Только он и никто другой знал истинный потенциал, коим обладал Феанор как потомок наследия древних эпох. Только он желал смерти давним сподвижникам. Талрис не колебался в суждениях и не раздумывал над иными объяснениями появления в Эндоре эльфа-нолдо. Будь то воля Амана, в Средиземье явился бы Тулкас. Но никак не проклятый посулом Владыки коваль, изнутри испепеленный неистовой жаждой справедливости. Угрюмо озирая линию горизонта, Миас остановил взор на миниатюрной лачуге, маячащей вдали. Полупогруженная в непроглядный туман осенней ночи, изба теплилась в отдалении крохотным огоньком домашнего очага. Осматривая остропикие крыши огромных ульев, колдун размышлял о старшей сестре. Ниар требовалась поддержка любого, кто пожелает помочь. Вопреки природной выносливости и силе, несравнимой с ничьей другой, дети Мелькора не имели друзей среди ныне живущих. Лишь длинный список врагов и недругов числился в их имуществе, небольшом, но честно нажитом. Талрис подозревал, что в скором времени разразится чудовищная по своим масштабам битва. И если ранее лишь предчувствие подсказывало чародею о близящейся катастрофе, то ныне мага в этой правде убеждали факты гораздо более жуткие, нежели простые думы. Учитывая, что вершимое Миас правосудие требовало жертв, Талрис хотел убедиться в их необходимости. И в их правильности. Ниар пребывала в смятении, жутком, ядовитом, желчном. Маг переживал ее тревогу, подобную беснующемуся зверю на краю пропасти. Старшая сестра испытывала неутихающую боль и, в попытках перебороть ее, становилась неистовее и жестче. Чем больше вдумывалась Красная Колдунья в суть происходящего, тем больше убеждалась в своей изначальной правоте. Вновь в ее мыслях засверкал воспоминаниями Белерианд, вновь и вновь перед ее глазами проносились широкие залы Ангбанда. Сглотнув, Талрис дал короткий знак своему коню. Шайр громко фыркнул и перешел на легкий галоп, стремительно сорвавшись с места. Как подхваченный ветром желтый лист он помчался вперед, увлекаемый вглубь ночи огненным светом лачуги. Холодный воздух трепетал, овевая лицо колдуна. Стук копыт отдавался в ушах ударами барабана. Мгновенное единение с вселенной волшебным объятием обрушилось на сына Мелькора. Задыхаясь от волнения, Миас пытался отвоевать у морозного воздуха право на дыхание. В голове зазвенели колокола, и вскоре Талрис перестал обращать внимание на изменяющийся кругом пейзаж. Намеревавшийся встретиться с Ниар в ближайшее время, чародей спешил к Беорну. Никогда ранее не встречавшийся с оборотнем, колдун точно знал, что человек он честный и зла не терпит. Однако старшая сестра была привязана к медведю и хвалила его по делу и без оного. Не иссякающая вера в мудрость Красной Колдуньи породила в сердце Талриса веру в иную правду и в иной исход вековечной войны. Ниар была отличной дочерью и прекрасной сестрой. Она чудесно справлялась как с делами государственными, так и с личными. Ей удавалось, пусть с трудом, различать верные решения в кромешном мраке бестолковых идей. Она была достойна гораздо большего, чем ей даровала судьба. Впервые за много лет тишины и утайки, Талрис разглядел в ее действиях не просто попытку высвободить отца из заточения, но крепкую решимость докончить начатое. Несомненно, к Торину Дубощиту Ниар питала самые сокровенные, самые теплые и нежные чувства. В противном случае она не стала бы так яро защищать его интересы перед лицом Валар. И именно поэтому наследница Железной Короны преисполнилась силы и ярости выстоять грядущий бой. Она узрела истину в последнем ее образе и для себя поняла, кем на самом деле является и что может. Они с гномом походили друг на друга как земля и небо, в противоположности своей совпадая и гармонируя. Момент и материя в едином потоке выстроили нить судьбы так, как того не смог бы придумать даже Эру. Но чтобы принять решение, Ниар нужен был совет. Но не Талриса или Анаэль. Ей нужен был глас вопиющего в пустыне, существа, живущего вдали от высших порядков. Сам чародей готов был ринуться в битву подле сестры в любое время, в любой час. Его не страшили возможные противники, и даже смерть своим слепым взором перестала его пугать. Талрис испытал невероятный ужас, услышав песнь Красной Колдуньи. Он впал в отчаяние, столкнувшись с Феанором на забытом тракте в Лихолесье. И, в конце концов, поняв, что назад пути нет, разозлился. Как и сама Ниар. Как Анаэль. Как когда-то отец. Чародей знал, что последует в дальнейшем. Он предполагал, что ситуация станет развиваться стремительнее после определенных выводов, которые должен был сделать пресловутый гном из Эребора. По иронии теперь в руках алчного и жадного Короля-под-Горой находились судьбы тех, кто сам привык творить судьбу. Учитывая, какие чувства питала Ниар к Торину Дубощиту, можно было догадаться, какой отпор получит гном от принцессы ангбандской. Красная Колдунья уже сталкивалась на жизненном пути с дилеммой тяжелого выбора. Талрису хотелось бы верить, что привязанность сестры к сыну Аулэ являет собой лишь фантом истинных чувств. Проблема заключалась в том, что вера эта была безнадежна – лишь глупец или слепец не сумел бы различить в поведении старшей Миас признаков глубокой влюбленности. И, чем сильнее становились чувства Ниар, тем сильнее становилась ее ненависть. А Талрис лучше других знал, какой бывает Красная Колдунья в гневе. Оставался Феанор и Саурон. Последний мог знать о планах своих друзей, а мог с той же вероятностью и ничего не ведать о них. Однако настораживал сам факт появления в Эндоре Короля Нолдор. Ведь Майрон призвал к себе корыстолюбивого явно не для бесед о стратегии боя. Нет, в его действиях легко читалось намерение убить соперников чужими руками. А Феанор? Сам Феанор? Разве мог этот эльф идти на поводу у приспешника Врага своего? Талрис не имел никаких духовных сил, чтобы поверить в это. От нолдо следовало ожидать диких сюрпризов и такой же дикостью следовало ему на них отвечать. Шайр под чародеем на мгновение сбился с шага, чуть сбавив скорость. Огладив лошадь по шее, Миас поджал губы в нетерпении. Зная, что и зачем следует делать, колдун мысленно подгонял тихо убегающие секунды. «Беорн. Мглистые Горы. Ниар, — повторял про себя Талрис как молитву. — Вперед, к Беорну. Затем в Мглистые Горы. К сестре. К любимой сестре. К той самой принцессе ангбандской, которой велит рок надеть на себя Железную Корону раньше назначенного срока». В горле от таких мыслей заклокотало. Пару раз моргнув, чародей грустно улыбнулся, впиваясь пальцами в кожаные поводья. Тяжелые думы медными цепями сковали его тело и разум. Трем воинам Ангбанда, детям Белерианда и законным властителям Страны Ужаса и Теней в ближайшее время сулила война с древними и сильными врагами. Отца рядом не было, а бывшие союзники ныне не признавали ничьей силы, кроме своей собственной. Ниар предстояло взять на себя ношу Владыки и отстоять честь своего народа пред взорами Валар. Да только вот давным-давно нет Железной Короны, а стяги Дор Даэделота канули в небыль под водами западных морей. От былого величия у Миас осталась лишь неистребимая вера в отцовские наветы. Ну и, пожалуй, свобода. Иллюзорная свобода творить жизнь такой, какой она на самом деле должна быть.♦♦♦♦♦
Иллюзорная свобода творить жизнь такой, какой она на самом деле должна быть. Сила, проистекающая из глубин усопшего мироздания. Разум, жгучесть и бойкость которого граничит с безумством. Вот чем владели создания, с каковыми перепадало знаться Больгу. Все как один тщащиеся заполучить власть над Средиземьем, владыки дрались друг с другом, увлекая в мясорубку междоусобиц не только друзей и компаньонов, но и ни в чем неповинных детей Арды. Орк впервые задумался о действиях своего повелителя в подобном ключе. Раньше чернокровому и в голову не приходило как-либо толковать решения Властелина. Встретившись с Ниар в Гундабаде, а позже с Феанором в Лихолесье, уруку пришлось в корне пересмотреть жизненные приоритеты. В стратегии Больг никогда не был силен: его не обучали размышлениям и держали вдали от тайных планов; сам он с героической стойкостью признавал факт собственного бессилия в искусстве тактических манипуляций. Видит свет, чернокровый и не стал бы вмешиваться в дела господствующих, если бы не расправа над собратьями, учиненная Красной Колдуньей. Глядя на проступающие сквозь утреннюю дымку отроги Эред-Литуи, Больг остановился. Пытаясь перевести дыхание, уперся когтистыми лапами в колени. Понуро опустив голову, чернокровый облизал губы. Потрескавшиеся от недостатка воды, они теперь нарывали и сочились сукровицей. Моргнув, урук попытался вспомнить, когда прикасался к еде. Судя по всему, последний ужин он отведал еще на севере, до прихода Ниар в Королевство Гундабада. После приходилось довольствоваться только жжением в желудке да не проходящей жаждой. Оглядевшись, Больг заприметил рядом с собой застоявшуюся лужицу воды. Прошедшие дожди щедро оросили темную почву Рованиона, и теперь небесная влага проступала на поверхность в виде росы, огромных луж и внезапно появившихся заводей. Довольно хмыкнув, чернокровый в развалку подошел к источнику. Усевшись подле, склонился над ровной гладью и погрузил разгоряченную голову в прохладу. От лужи плохо пахло, ее поверхность заволокло мелкой ряской, но Больга ничего не могло отпугнуть. Жадно глотая горьковатую воду, урук несколько минут кряду упивался зацветшей жидкостью. Удовлетворив же себя, устало оторвал уста от воды. Взгляд скользнул по расползавшейся ряби на ровном зеркале иссыхающего озерца. С серебристой поверхности жидкого зеркала на него взирал уродливый кошмар, способный напугать даже самых дерзких вояк. Совершенно лысый, серокожий и безгубый некто тяжело дышал, щуря выцветшие водянистые глазки. Впалые глазницы обрамляли широкие надбровные дуги. Плоский лоб поперек пересекал тошнотворный шрам, зашитый впопыхах рвущимися нитями мешковины. Мелкий ряд черных зубов виднелся в дыре приоткрытого рта. Со щек струпьями свисала подгнивающая кожа. Больг сглотнул. Собственный вид вызвал у чернокрового ярый приступ тошноты. Согнувшись пополам, урук замычал, сомкнув челюсти. Обхватив голову руками, приказал себе успокоиться. Вместо успокоения в душу окаянного вторглись совершенно чуждые ему образы. Мысленный взор озарила вспышка света, перешедшая в пламенную бурю. Сквозь этот пожар наружу пробился уже знакомый Больгу лик чистого по природе своей существа. Охваченный языками огня, укутанный ими, точно шелком, он становился четче и яснее. Танцующий абрис пульсировал, наливался светом и радужно лучился. Вскоре Больг уже смог различить на светящемся лице рубиновые глаза принцессы ангбандской. Раскинувшая руки, танцующая со стихией, она улыбалась и пела, призывая к себе своего неверного слугу, забывшего о существовании сил старых и могущественных… — Ты думаешь о ней, не так ли? — приятный женский голос вывел орка из оцепенения. Заслышав обращение, урук подскочил на месте, взвившись на ноги с удивительной легкостью. Пошатнувшись, Больг начал мотать головой, выискивая глазами смелую хозяйку прелестного альта. — Уверена, что так оно и есть, — загадочный голос утопал в безмолвии, становясь то тише, то громче. Сбитый с толку, чернокровый замер. Уже ничему не удивляясь, он отчего-то вспомнил о Феаноре. Хитрый эльф приставил к его горлу нож и принудил дать клятву верности, хранить которую Больг даже не собирался. — Кто ты? Выйди на свет, — гаркнул урук в сумрак. Сжав кулаки, приготовился в случае чего обороняться. Дорога к Мордору и так оказалась чересчур длинной и чересчур опасной. Очередных подлостей Больг мог и не пережить. — Я видела, как ты беседовал с бессмертным Королем, — вновь раздался бархатный голос. На этот раз чернокровый с легкостью понял, откуда он доносится. Повернув голову, замер, выжидая. Из мрака растущих вблизи кустов скользнула низенькая тень, принадлежащая явно молодой и очень красивой женщине. Выпрямившись, урук нахмурился. — Нолдо враг не только для Миас, но и для Саурона, Владыки Мордора. Он воспользуется тобой, а потом убьет, как взбесившегося пса. — Уходи, пока участь эта не постигла и тебя, — зарычал Больг, не желая выслушивать моральную отповедь. Ранее сокрытая раскидистыми ветвями, женщина неспешно шагнула вперед. Голубоватый свет озарил ее лик и наполнил глубокие кубовые глаза сполохами возрождающейся ночи. Чернокрового отчего-то бросило в жар. Незнакомка оказалась гномкой. — Боюсь, что такой жребий дважды вытянуть невозможно, — она улыбалась. Беззлобно, бесстрашно, бесстрастно. Холодная ярость плясала в ее глазах, но голос убаюкивал, а движения завораживали. Больг попятился назад, начиная понимать, с кем, а точнее с чем, говорит. Он был орком, но это не значит, что был глуп. — Я уже мертва, Больг, сын Азога, урука, захватившего Морию. Даже если ты очень хочешь, не сможешь причинить мне ни боли, ни страданий. — Чего желаешь? Зачем пришла? — в голос чернокрового прокралась дрожь. — Я хочу предложить тебе иную жизнь, урук, — проворковала гномка, и от произнесенных ею слов Больга окатило волной удушающего жара. — Ты говорил с Феанором и видел Ниар, принцессу Дор Даэделота. Полагаю, Саурон много рассказывал тебе как о Нолдо, так и о детях Моргота. Ты знаешь, на что способна Красная Колдунья и, уверена, ты слышал ее призыв. Наверное, он в сознании твоем отпечатался подобно выжженному тавро. И ты слышишь его до сих пор. — Переходи к делу, призрак, — Больг перебил гномку, чувствуя трепет и слабость во всем теле. Грудную клетку будто переполнил горячий воздух. Расшалившееся сердце выбивало быстрый ритм марша. Тревога охватило сущность урука. — Я хочу, чтобы ты прислушался к голосу Ниар, — гномка, сложив руки на груди, хищно улыбнулась. В ледяной стали ее глаз полыхнули искорки жестокости и тщеславия. — Я хочу, чтобы ты заглянул в себя и понял, насколько сильны связи между твоим народом и детьми Мелькора. Ты должен понять, какой путь избрать. Правильного и неправильного с определенных пор не существует вовсе. Однако могу обещать тебе, урук. Какой бы выбор ты ни сделал, победа останется за теми, кто до сих пор хранил верность землям Белерианда. В наследниках ангбандского трона сокрыты тайны, за которые Аман готов заплатить высокую цену. Определять ее придется нам. И так… Сколько стоит свобода?♦♦♦♦♦
Сколько стоит свобода? Независимость? Чистота слова и духа? Балин считал, что эти ценности, вечные, как само мироздание, невозможно оценить. Вероятно, он ошибался. До сих пор он испытывал благоговение и гордость при взгляде на Торина. Однако кое-что изменилось в Короле за время путешествия и это что-то не вдохновляло старого гнома на подвиги. — Что ты хочешь от меня, Балин? — суровый в лице, сын Траина резко повел рукой, будто отрицая своим жестом саму возможность разговора о Ниар. — Ты желаешь оставить ее здесь? Без оружия и защиты? — Этого сделать я не предлагал, — тут же попытался оправдать свои слова старец. Кровоточащее сердце сжалось в ледяной комочек. Балин, прищурившись, опустил плечи. — Я просто попытался сказать тебе, что, возможно, нам не следует вести ее к Ривенделлу. Давай просто доведем девушку до ближайшего человеческого поселения, дадим пару золотых, а сами отправимся к Имладрису. — Исключено, — тут же рыкнул Торин, сдерживая рвущееся наружу раздражение. В последнее время еще более замкнутый и молчаливый, который день подряд молодой Король пребывал в крайне скверном настроении. Вообще, после Гундабада эреборец все чаще сидел вдали от всей компании, раздумывая о чем-то своем. — Почему ты так ее защищаешь? Ведь только совершенно глупый не поймет, что Ниар – не просто девчушка с придорожного кабака, — в отчаянии Балин ударил кулаками по ногам. Более не желающий слепо принимать на веру доводы подопечного, гном решил высказать свое мнение прямо. — Я понятия не имею, что стряслось там, внизу, после того, как ты упал с треклятого моста. И никто не знает, в чем заключается правда. Однако я более чем уверен, что после такого падения вряд ли даже тролли смогли бы выжить, не говоря уже о нас, гномах. И твое ранение… я собственными глазами видел, как копье прошило твое бедро. Кровь ручьем хлестала из ноги, успев за пару секунд окрасить лед в бордовый. Неужто мне привиделось? — А ты сам подумай, может, и так, — гнул свое Торин, начав ходить из стороны в сторону. Его синие глаза пылали из-под густых, темных бровей. Насупленный, сжатый, он явно приготовлялся биться со своим учителем до победного конца. — Я не помню никакой раны. Я в принципе плохо помню, что там происходило. — Прекрати, — попросил Балин, срываясь на крик. Компаньоны, мирно собиравшиеся порыбачить в неглубокой речушке чуть поодаль, заслышав звуки намечающейся ссоры, начали поворачивать головы в сторону беседующих. Покосившись на друзей, седовласый мудрец продолжил, чуть сбавив тон: — Не стоит обманывать меня вот так, в лицо, без стыда. Мне не нужны твои оправдания и уж тем более не нужны объяснения, ведь и так все ясно. Но не дозволяй страстям брать верх над рассудком, Торин. — Что ты хочешь этим сказать? — он замер на месте. Произнесенные слова зазвенели, задрожали, обратились осколками стекла. Балину захотелось втянуть голову в плечи и уползти в тень, признав свое поражение. Выносить гнетущий взгляд ученика гном научился давно, но впервые ощутив ненависть со стороны Торина, старец на секунду потерял самообладание. — Я хочу сказать, что Ниар нравится тебе, — внятно, но почти с лаской проговорил Балин. — Даже слепой смог бы узреть то, что происходит между вами двумя. Неужели ты считаешь, что никто из нас ничего не заметил? Очнись, друг мой. Ребята даже ставки делают на время, когда один из вас сломается. Причем игра эта затеялась еще в доме Беорна, и не могу сказать, что она лишена всякого смысла. — Продолжай, — прорычал Торин, более не скрывая злобы. Будь обстоятельства иными, будь будущее чуть привлекательнее грядущего, Балин не постеснялся бы дать затрещину эреборцу. Но даже сейчас молодой гном оставался Королем-под-Горой, тем самым наследником трона Одинокой Горы, который по силе духа и по остроте разума был способен отвоевать счастье для своего народа. Поэтому на проявление ярости Балин просто закрыл глаза. — Суть в том, что эта миловидная девушка скрывает слишком многое от нас, — седобородый старался выбирать нейтральные слова. Чувствуя, что балансирует над пропастью, подгорный житель нервно сглотнул. — Она явно не та, за кого себя выдает. И это тоже всем известно и всем понятно. Ниар случайно вошла в нашу компанию. Случайно оказалась в Лихолесье. Совершенно случайно она помогла нам избежать гибели по дороге к Железным Холмам. Конечно же, она совершенно случайно знает кхуздул. А ты не задавался вопросом, куда делся Гэндальф? Отчего он не явился к нам на помощь, когда Ниар вступила в отряд? Тебя не смущает, что эльфы путешествуют с нами, хотя совсем недавно ты бы не потерпел такой компании? Возможно, я не прав, и все беды, обрушившиеся нам на головы, являются лишь ироничным стечением обстоятельств. Но, молю тебя, допусти хотя бы на секунду, что ничего случайного не произошло. И ты поймешь, отчего я так переживаю. — Она не манипулирует мной, — голос Торина наполнился сухостью. Балин, глядя ему в глаза, неосознанно улыбнулся. Печаль отравой растекалась по жилам. — Неужели? — ответ прозвучал неуверенно. Слова, впитавшие в себя боль, зашелестели музыкой опадающих листьев. Балин ничего не мог с собой поделать. Желая удалиться, гном развернулся на месте и бросил своему Королю напоследок: — А ты подумай хорошенько. Подумай о том, что произошло с нами после перевала через Мглистые Горы. Быть может, судьба все же стала чересчур предсказуемой?♦♦♦♦♦
Быть может, судьба все же стала чересчур предсказуемой? Нарочито приемлемой? Как строки плохого романа, слишком вычурного и сладкоголосого. Тауриэль, во всяком случае, считала именно так. Продираясь сквозь дебри проклятого леса, она вновь и вновь возвращалась мыслями к битве с орками. Тщетно пыталась вспомнить лицо той девушки, о которой с восхищением и ненавистью повествовал Феанор. Жизнь в какой-то момент превратилась в кошмар безумствующего, лихорадящего человека. Тауриэль искренно скучала по своему быту, по спокойным вечерам в царстве лесном, по ежедневной охоте на пауков и иных тварей Лихолесья. Бессмертной не хватало тишины, той присущей эльфам степенности и величественности. Она устала от своих ран, от царапин и нервов. Ее разум более не противился мыслям о войне, но сердце всякий раз надрывно ныло в груди при рассуждениях о битвах. Стражнице лесных угодий не казалось странным возвращение к жизни Короля Нолдор. Тауриэль смирилась с такой возможностью, увидев Олорина в капкане волшебных грез. Она сумела даже приспособиться к правде о детях Моргота, давно усопшего Владыки Ангбанда. Но то, что предвидела эльфийка в дальнейшем, никак не способствовало успокоению. Переступив через поваленный ствол, Тауриэль взобралась на скалу, выступающую над покатым оврагом. Отерев испачканный землей лоб, посмотрела на свои грязные, неопрятные руки. Пальцы покрывали ссадины, под изломанные ногти попал черный грунт. Одежда, любезно предоставленная эльфом в теле смертного, уже истрепалась и мало походила на добротный наряд. Будто сбежавшая из преисподней, Тауриэль с тоской перевела взгляд на виднеющиеся вдали пики эльфийского королевства. Трандуил, вероятно, закрыл ворота. И поступил правильно, ограждая себя и свой народ от приближающейся темноты. Только для бессмертной такая правда оборачивалась лишними неприятностями. Несущая с собой вести с юга, Тауриэль поскорее желала встретиться со своим правителем. Трандуил первым должен был узнать о Гэндальфе. О Феаноре. О тех, кого нолдо называл Миас. Серого Странника эльфийка оставила на том же месте, где нашла. Не сумев пробудить колдуна, красавица–стражница решила отправиться за помощью. Без отдыха, сна и трапез, Тауриэль бежала по знакомым тропам к своему дому. Надеясь на помощь со стороны Трандуила, она не давала себе отчаиваться. Добравшись же до пограничных земель, стоя на пороге Лесного Королевства, эльфийка теперь переводила дыхание перед последним рывком. Грудь мерно вздымалась и опускалась, холодный воздух щекотал нос и покусывал кожу. Налитые свинцом мышцы болели истошно, а в глазах то и дело плясали темные круги. Зная, что вскоре совсем выбьется из сил, Тауриэль, наконец, вспомнила, как выглядела та девушка, что пришла на помощь гномам в знаменательный день. Простоватая и грубая на вид, искомая Феанором чародейка, подобно своему врагу-нолдо, носила доспехи человеческого тела. Сосуд ее был невелик и молод, зато глаза и выправка выдавали в ней последователя эльфийских учений. Она двигалась тихо и быстро по лесу, зная куда ступать, ведая, где прятаться. Тауриэль повезло родиться после великих войн и лицезреть Арду в мирном, безмятежном виде. Но воздух ныне наполнялся запахом крови и небеса чаще прочего окрашивались в алый. Вселенная изменялась и более не походила на безмятежный остров в пучине разрастающегося хаоса.♦♦♦♦♦
Вселенная изменялась и более не походила на безмятежный остров в пучине разрастающегося хаоса. Больше всего она напоминала Майрону омут, втягивающий в себя свет. Наверное, будь Шелоб жива, порадовалась бы от души происходящему. Ибо не существовало более надежды на покой и умиротворение. Дорогу впереди бывшие друзья устлали красным саваном и осыпали терновыми стеблями. Поморщившись, Саурон вновь обратил взор к Больгу. — Она убила их всех, Господин, — молвил стоящий на коленях урук. — Целую армию, которую Вы приказали мне собрать. Боя не было как такового. Мои бойцы даже подойти к чародейке не сумели – неистовые волны огня испепелили их на полпути к цели. Пеплом развеяла колдунья моих друзей и моих сородичей. Лишь взмахом руки обуздала ярость гундабадского воинства. — Странно, что тебя в живых оставила, — прошептал Саурон, действительно удивляясь. Ниар никогда не отличалась великодушием к противникам и старалась проявлять милосердие лишь в том случае, когда усматривала выгоду в нем. Переступив с ноги на ногу, Майа ощутил нарастающую тревогу. — Она является наследницей Дор Даэделота. В тех землях не существовало душ мягких и добрых. — Она пожелала, чтобы я доставил Вам ее слово, — сын Азога поднял голову. Тощий, израненный, он не походил на самого себя. Саурон помнил своего слугу иным: сила тогда наполняла чернокрового и бешенством отражалась в яростном взоре. Как долго Больгу пришлось пробираться к Мордору? Майрон не знал. Но догадывался. Дозорные нашли несчастного у окраины Бурых Земель, в самом начале пути к Эмин Муил. Ранее не проявляющий особой любви к оркам, Майа даже проникся жалостью к бедняге. Плутавший среди голых скал и острых камней, урук пытался отыскать своих сородичей. Вконец обессиленный, он рухнул у гремящего ручья, где его и нашли посыльные Мордора. — Ну, так поведай мне, что за весть передала Ниар, — сложив руки на груди, Саурон уперся взглядом в стоящий напротив витраж. Его зеркальная поверхность отражала тень, похожую на грозовое облако. Много лет проживший в образе призрака, лишенный былой мощи и физического тела, Майрон даже сейчас с отвращением глядел на себя. В собственном облике ныне Майа видел лишь жалкое подобие некогда могущественного воина. — Она сказала, что придет в Мордор, надев Единое Кольцо себе на руку, — орк зазубренным текстом произнес слова Ниар. Видимо, он часто повторял их себе, спеша вернуться под опеку хозяина. — Сказала, что придет к Вам и ничто не сможет остановить ее. Потому что такова воля Миас, детей Мелькора, истинных наследников всего Средиземья. Саурона вдруг пробрал смех. Он живо представил себе ту картину, которую повезло лицезреть Больгу. В ярости Ниар походила на клокочущий вихорь огня и молний. В такие минуты под руки ей попадаться не стоило даже самым безнадежным приспешникам Амана. Когда-то давно, еще в молодости своей, Красная Колдунья пожелала побывать на пиру у одного из эльфийских принцев. Саурон, как истинный заступник Миас и их друг, сказал своей подопечной, что не должно старшей дочери Владыки знаться с заносчивыми остроухими детьми Эру. Раздосадованная Ниар, как капля воды похожая на отца, выказала свое несогласие с установленными правилами весьма своеобразным образом. За ночь Красная Колдунья умудрилась выкрасить всю броню ангбандской армии в приятный розовый цвет. Планируемое на следующий день наступление пришлось отменить. Моргот на дочь не рассердился. Зато рассердился на Саурона. Вряд ли Больгу было весело. Майрону не раз приходилось видеть пелорийскую тройку в бою. Они сражались исступлённо, стремительно, защищая своих людей и неумолимо сея смерть среди бойцов чуждой армии. Раньше их сила не превосходила силу Валар, и Саурон прекрасно знал об этом. Теперь, пожалуй, нужно было признать превосходство Миас над покровителями Арды. — Свободен, Больг, — бросив приказ уруку, Майрон проводил взглядом ковыляющего из зала чернокрового. Дождавшись, когда ставни дверей со скрипом закроются, прошел к окну. Окинув холодным взглядом иссушенные жаром земли Мордора, задумчиво поджал губы. Ниар была способна осуществить задуманное. Во всяком случае, пока. Даже вопреки заключенному с Первым Певцом соглашению, чародейка имела возможность вызволить отца из заточения. Талрис и Анаэль… Они не были слабее своей сестры, а в чем-то даже превосходили ее умения. Но Красная Колдунья, несомненно, обладала даром, который не может заменить никакой навык. Ниар являлась лидером, живым воплощением проснувшейся тьмы Белерианда. В ее уме, остром и прытком, наверняка уже вызревал коварный план. И – а это, по мнению Саурона, являлось наиважнейшей особенностью наследницы Железной Короны – старшая дочь Мелькора знала войну. Почти в лицо. Ниар не была создана изо льда. Как и отец, как сестра и брат, она частенько хандрила и впадала в уныние. Она ценила жизнь в любом проявлении, и, пожалуй, только поэтому могла убивать без дрожи в руках. Саурон знал, что Красная Колдунья не станет пренебрегать своей хитростью и тактической мудростью. Когда встанет выбор между личными эмоциями и большой целью, несомненно, выберет последнее. К сожалению, сам Саурон теперь был помехой для чародейки. — Проклятие, — выругался Майрон, опершись о холодную стену Барад-дура. Лугбурз трепетал под участившимися земными толчками. Ородруин, в последнее время ведущий себя крайне неспокойно, и теперь выказывал накопившуюся ярость. Мордор, покрытый пеплом, будто предвкушал возвращение настоящих хозяев. В голове Саурона из тихого потока воспоминаний вырвался давно выцветший образ. Он стоит в кругу равных себе, молодых и улыбающихся. Лица присутствующих светлы и безмятежны. В глазах горит нетленным пламенем уверенность в омытых кровью заветах. Он смеется, кладя свою руку поверх руки Ниар. Юная принцесса краснеет, но руки не отводит. Колечки медных волос выбиваются из незамысловатой прически. В тот момент Ниар кажется Майрону прекраснее даже Варды. Повзрослевшая, бойкая, она похожа на падающую с неба звезду – речи ее стремительны, мысли ясны. Погруженный в огонь, Майа боится глядеть своей подопечной в глаза. А вдруг она узнает его мысли? Вдруг догадается, почувствует, насмеется? Грудь Саурона пронзила раскаленная стрела. Прикрыв веки, он с неудовольствием вспомнил свой трепет пред старшей Миас. Наверное, она ведала о его духовных муках. Может, поэтому всегда сторонилась и обращалась не как к другу, но как к наставнику. Со временем пожар чувств затух, превратился в горстку пепла, покрытую льдом. На его место пришли зависть и осуждение. Майрон стал тем, кого величали Сауроном. Властелином Колец. Когда Миас покинули земли Средиземья, он искренне надеялся на то, что больше никогда не встретится со старыми знакомыми. В этом желании проявлялась не ненависть и не злость, в чем всегда убеждал себя Майа. Одиночество дарило Саурону спокойствие. Вдали от детей своего друга и хозяина, вдали от несбыточных надежд, рождалась иллюзия отстраненности. Майрон даже успел поверить, что сам имеет некоторую власть над Ардой. И вот эта вера рушится под натиском перемен, как карточный домик от ураганного шквала. — Тогда мы поклялись в верности друг другу, — забытый язык серенадой зажурчал в стенах цитадели. Вздрогнув, Майа открыл глаза. Моргнув, качнул головой, отрицая вдруг возникшую идею. — Юные, глупые, храбрые. Таким и море по колено. Его лицо окрасила широкая улыбка. Наверное, узнай Мелькор о легкой интрижке своего сподвижника с дочерью, судьба Саурона решилась бы еще на заре эпохи. Так или иначе, но жизнь рассудила по-своему. В какой-то момент сумевший убедить себя в ненависти к своему Владыке и его детям, Саурон вытянул перед собой руку. Клубящаяся дымка черного тумана, а не полноценная конечность. Сжав ладонь в кулак, Майрон тихо рассмеялся. В кои-то веки призрачная сущность порадовала его. Обремененные тленной оболочкой, жители Средиземья вынуждены были мириться с физическими законами сущего. Майрона же не тяготило тело: свободный от воли природы, он мог путешествовать на крыльях ветра, смотреть по сторонам и выжидать. Сегодня, после двух недель долгих раздумий и мятежных стенаний, он решил выйти на прогулку. Давно пора было встретиться с Ниар лицом к лицу. Чтобы поговорить. Попробовать найти компромисс. И взглянуть ей в глаза. Быть может в них он сумеет увидеть прощение?♦♦♦♦♦
Быть может в них он сумеет увидеть прощение? За резкость, за отчаянность и за высокопарные слова. А может, он сумеет сыскать с их стороны поддержку? Кто его знает, ведь гномы искренне верили своему Королю и вряд ли бы стали перечить его слову. Ниар улыбнулась, наблюдая за беседой Торина с Кили и Фили. Юноши внимали дяде, как некогда она сама внимала отцу. А он пытался растолковать им причины, по которым отряду следовало как можно скорее отправиться в Морию. Беседа длилась больше двух часов. Солнце успело исчезнуть с небосклона, чью высокую твердь покрыла черная мантия ночи. Звезд видно не было – их закрывала пелена низких серых облаков, предвещающих затяжной дождь. Воздух казался Ниар влажным, прогорклым и холодным. Кутаясь в тулуп Бильбо, Красная Колдунья не решалась подойти к разведенному костру – сидевшие вокруг него гномы сосредоточенно слушали речь Короля. Вряд ли бы им понравилось вторжение чужачки в круг избранных. Храбрый хоббит, сверкая глазами, чистил кинжал из Гондолина. Не раскрывая рта, он явно обдумывал намечающийся поход как заправский охотник до безумных приключений. Благородные эльфийки спали поодаль, зарывшись в толстые одеяла гномов Железных Холмов. Бессмертные старались не вмешиваться в быт отряда, с уважением относясь к привычкам и потребностям своих новых друзей. Ну а Ниар оставалась в одиночестве. Конечно, ничего почти не изменилось – душевные разговоры с мистером Бэггинсом стали хорошей традицией, сердечные пикировки с Фили и Кили отныне являлись частью ежедневного расписания чародейки, а общение с Арвен и Илией, по сути, превратилось в долгий, но крайне приятный обряд. Балин по-прежнему сторонился Красной Колдуньи, а Торин в принципе не замечал ее присутствия рядом. И Ниар его прекрасно понимала. Король-под-Горой, прославленный в народе за свою несговорчивость и гномье упрямство, для себя, судя по всему, уже все решил. Он отлично представлял, какой властью обладает старшая Миас и на что она способна на самом деле. Седовласый старец, нравящийся ангбандке в силу ее военного воспитания, зря переживал за способность Торина делать здравые, точные выводы. Наследник рода Дурина простачком не был и, наперекор злым толкам, отлично разбирался в людях. Единственный грех эреборца заключался в его бездумной тяге ко всему опасному. В Ниар сын Осаа увидел тайну, разгадать которую был не способен. Приоткрыв же завесу загадочности Красной Колдуньи, наконец, осознал, как рискует и чем. Но на решение Торина отправиться к Казад-Думу сложившиеся обстоятельства никак не повлияли. Попросив Талриса отыскать Траина Ниар не просчиталась; узнав о том, что отец жив, молодой Король преисполнился желания спасти старика. Эреборцу было невдомек, что в темных чертогах Мории его уже ждали кошмары, несравнимые с уже пережитыми ужасами. А Ниар отговаривать Торина даже не собиралась. Напротив: теперь, когда молодому гному казалось, что действует он самостоятельно, уверенность его росла и крепла. Чего и добивалась Красная Колдунья, в конечном счете. Конечно, ей было больно. Ей было до тошноты скверно. Однако не в первый раз чародейка убеждалась в ограниченности и слабости душ существ, живущих в Эннорате. Ей приходилось обжигаться и раньше. Достаточно часто, чтобы перестать верить в любовь. Ее предавали, унижали и пытались лишить жизни. И все потому, что в наследство Ниар не повезло получить силу и власть Дор Даэделота. Торин исключением не был. Имея полное право судить свободно, он свой выбор сделал. Хотя Ниар впервые показалось, что ей повезло. Тяжело вздохнув, колдунья вытащила руки из-под теплого тулупа. Вслушиваясь в голоса друзей (которых в конечном итоге ждала смерть), решила снять с глаз повязку. Обхватив пальцами толстую ленту парчи, стянула ее с головы. Моргнув пару раз, с любовью и нежностью огляделась вокруг. «Им будет не до меня еще долгое время, — подумалось Ниар. Мысли желчным потоком изливались из сознания. — Пожалуй, даже если исчезну, вряд ли кто расстроится. К тому же, теперь мне не нужно уделять столько внимания собственным тайнам. При особом желании смогу сделать так, что ухода моего никто и не заметит». Шепнув заклинание себе под нос, Ниар поднялась с земли. Осторожно сложив тулуп Бильбо, любовно смахнула с него пыль и травинки. Убедившись в том, что магия действует, и окружающие на нее не смотрят, Красная Колдунья неспешно двинулась в сторону. В последнее время ночные прогулки стали регулярными – днем чародейка видеть не могла, зато ночь распускалась пред ее взором подобно прекрасному бутону чайной розы. Чинно шагая по изумрудному полю – холод пощадил растительность низины, оставив ее в летнем наряде – старшая Миас с удовольствием оглядывалась. Кругом порхали ночные бабочки, иногда в высокой траве можно было заметить ползущую по своим делам змею. Вдали слышался волчий вой, протяжный и надрывный. Картина умиротворения, столь близкая Ниар по настроению и духу, вряд ли бы приглянулась кому-то еще. Но ангбандка и не требовала чужого понимания. В первый раз за долгое время оно ей не требовалось вовсе. Наверное, с полчаса чародейка задумчиво вышагивала по безлюдному пустырю прежде, чем заметить за собой тень. Краем глаза увидев высокий абрис смоляного облака, Ниар вначале даже решила, что ей от усталости начали мерещиться чудные вещи. Пару секунд спустя, всмотревшись в клубящийся черный силуэт, она признала в своем неожиданном спутнике живое существо, давно знакомое ей и когда-то даже боготворимое. Былое спокойствие вмиг улетучилось, оставив за собой выжженную пустошь презрения. — Гортхаур, какими судьбами? — оскалив зубы, Ниар сжала руки в кулаки. Появления Майрона следовало ожидать, но чародейке казалось, что Майа не явится столь скоро. Видимо дела у старого друга шли совсем плохо. Только отчаяние могло привести спесивого гордеца к детям Вала Мелько. — Мне казалось, что тебе не нравится это прозвище, — он заговорил тихо. Его Валарин, как обычно, был безупречен. Бестелесный, слабый, умирающий, Майа потерял практически все, что когда-то имел. Но голос, его надменный и величавый голос, остался прежним. — Чудесно выглядишь, Ниар. Ты похорошела. Она сощурилась, усмиряя в себе бурю истерики. Почему-то колдунья верила, что когда-нибудь сможет встретиться с Сауроном и при этом не потерять самообладания. Столько лет она не видела его, столько часов, дней, недель. Казалось, с тех пор минули эпохи, а обида и боль никак не утихали. Моргнув, чародейка заставила губы растянуться в улыбке. Не так она представляла себе встречу с Майроном. Не так она видела свой с ним разговор. — Ты пришел ко мне… — голос Ниар дрогнул. Она всматривалась в едва различимую тень, силясь признать в ней своего бывшего опекуна. Когда-то Майа был пригож и силен. А в падении его была повинна только Красная Колдунья. И теперь, глядя на плоды своих стараний, Ниар ужасалась. — Зачем ты явился? Ведь тебе ясны мои намерения и понятны желания. Если вознамеришься отговаривать от задуманного, знай, что теперь подобных тебе я могу убивать без особых усилий. Какое-то время Саурон молчал, позволяя Ниар вкушать забытую боль. Чувствуя на себе его взгляд, наследница Железной Короны спокойно взирала на помощника отца. Хладнокровно сдерживая гнев, она терпеливо ждала, и усилия ее вскоре были вознаграждены. Майрон заговорил. И на этот раз сразу перешел к делу. — Я никогда не был против тех высоких ценностей, которые мы пытались защитить в собственном маленьком мирке. Я никогда не относился плохо к Талрису и Анаэль, и уж тем более к тебе. Я не ожидал, что все обернется так. Жаль, что для осознания правды мне потребовалось совершить сотню ошибок. Я давно не видел тебя и не имел возможности попросить прощения. Однако наступил тот момент, приближения которого я искренне боялся. И вот я стою перед тобой, а вокруг бушует ненастье. И, кажется, ничего не изменилось, кроме нас. Я забыл уроки твоего отца, как забыла и ты некоторые из них, Ниар. Мы, как тебе кажется, не друзья. Однако приближается война… а тебе известен один негласный, нерушимый и праведный закон всякой битвы: кто тебе не друг, тот по определению – враг. Он снова замолчал. Ниар сглотнула, понимая, к чему ведет Майрон. Его голос зазвенел в тишине снова, опять наполняя Красную Колдунью горькими воспоминаниями: — Так уж получилось, Ниар, что враги у нас общие. А потому осмелюсь напомнить второй нерушимый постулат. Всем известно, как он звучит. Враг моего врага…