До костей

      Она прикрыла краснеющие глаза, которые практически не закрывала всю ночь, не считая моменты, когда приходилось кратко и раздраженно моргать. Седьмая бессонная ночь прошла так же как и предыдущие шесть — слепым взглядом в потолок и высчитыванием узоров. В голове проносились тысячи разнообразных мыслей и ситуаций, которые уже были и которые только могут произойти. Когда-то давно (кажется, в прошлой жизни) бабушка прямым текстом сказала ей, что та сведет себя в могилу за считанные годы, если продолжит думать о сущей ерунде, как это обычно и происходит. Жаль, конечно, но она оказалась права — девочка сходида с ума. Весьма и весьма успешно. Шея начала неметь из-за неудобного положения головы, и она перевернулась на бок, свернувшись калачиком и вперив взгляд в стену. «– Поворачивайся к стеночке и засыпай. Уже очень поздно, — голос матери эхом в голове — зажмурилась как можно сильнее. — Но, мам, я не хочу спать! — сделав губки бантиком, бровки домиком, давит на жалость. — Поздно, — приговор…» Слишком резко вернулась обратно — перевернулась на спину и стала взглядом сверлить потолок — что хрустнул позвоночник. Интересно, на ней есть еще живые места? Когда дышит, у нее хрустит позвоночник, когда поворачивает голову в сторону, скребутся шейные позвонки, когда сгибает ноги, хрустят колени, а когда встает с кровати, ходьбу сопровождает хруст щиколоток. Интересно, она еще живая? Ж и в, а я… Сколько лирики! Сколько лишней патетики! Как же переоценено… Что есть жизнь? Тот самый миг перед вечностью? Тот самый миг между рождением и смертью? Что. Есть. Жизнь? Она не знает. Да и никто, черт возьми, не знает и не будет никогда знать. Ставлю 5 баксов, что все, кто знает, либо в морге, либо уже в могиле. Она потеряла смысл. Во всем. Естественно, кроме кофе (горький запах преследовал ее всюду: в метро, в автобусе, на улице, в подъезде, в ванной комнате, смешиваясь со всеми запахами подряд, и только в ее комнате — в ее личной камере пыток и райском уголке — этот запах пропитал все). Хотя… Можно ли потерять то, чего никогда не было? Можно потерять карандаш, глядя на него, можно потерять телефон, разговаривая по нему, можно потерять книгу, читая ее, можно потерять веру, стоя в церкви и глядя на золотой крест, а можно потерять чувства, испытывая их. Она потеряла все. И карандаш, и книгу, и веру, и чувства и была близка к тому, чтобы потерять телефон. Рваный полувыдох сорвался с языка едва похожий на смешок. Потом еще. И еще… Губы было больно растягивать в улыбке из-за глубоких трещин, которые моментально начинали сочиться кровью, поэтому она смеялась прижимая ладонь ко рту в немой истерике. И с т е р и ч к а. Она не была нормальной. Она никогда, черт возьми, не была нормальной. Никто не нормален в этом мире. Скажешь обратное? А кто может быть нормален? Парень, который судорожно щелкает пальцами при любом удобном случае? Девушка, которая бездумно решает примеры по математике, роняя сухие — мысленные — слезы на тетрадь? Мужчина, который невидящим взглядом переключает канал за каналом сутками напролет, прерываясь только для того, чтобы посетить туалет? Женщина, которая каждый день приходит в аптеку в надежде найти то, что ней надо (в то время, как ей нужно, чтобы кто-то был рядом, а не таблетки от головы или, может, активированный уголь). Никто из нас не нормальный. Даже те, кто утверждают, что вполне адекватны, ВЫ НЕ НОРМАЛЬНЫЕ. Как минимум потому, что утверждаете обратное… Она почувствовала, что ее организм начинает спать с открытым глазами и встрепенулась. Она подскочила с кровати, как ошпаренная (насколько это возможно в ее состоянии), и начала лихорадочно крутиться, пытаясь сообразить, что же ей делать, но не могла. Не могла. Не могла. Не могла. И начала приседать. Хочешь спать — приседай. Ноги трясутся, колени болят, дыхание сбивается, сердце сбивчато пытается вырваться из груди, шумный вдох через нос, а выдох через сжатые зубы, которые вот-вот, кажется, сломаются. Пошел седьмой день, как она не ела. Она хотела есть до безумия, когда чувствовала малейшей запах еды. Ее душила слюна в глотке, но она не ела — не видела смысла. Потеряв смысл во всем, она твердила себе, что стала н е з, а в и с и м о й, но остальные знали, что теперь она стала просто н и к е м. Глупая! Глупая! Глупая! Чего ты добилась этим? Где твоя детская уверенность в семье и успешном будущем? Там, где никому не видно… Она кривит губы в отвращении, глядя на себя в зеркале, размешивая растворимый кофе, растилая постель, расчесывая волосы, надевая джинсы и снимая футболку. Ухмылка презрения приелась к ней, как гребаный лешай — невыводимый. Она — это синие из-за холода ногти, это вечно свободные джинсы, это большие футболки, это неизменные кроссовки, это бледные губы в красных шрамах, это фиолетовые синяки, это гематомы по всему телу, это ненависть ко всему живому и резкая раздражительность. Если бы у нее была способность убивать словами, то население вымерло бы в разы быстрее динозавров. И да, это вошло бы в историю. Закрепив слабый пучок на затылке, она заставила себя выйти из комнаты. Скрип паркета моментально оглушил, от чего пришлось зажать уши, а из-за резкого потемнения в глазах пришлось присесть на край кровати и унять ожидаемое головокружение. Шаг. Еще шаг. Кухню заливает сизый туман то ли из-за раннего утра, то ли из-за бесконечного дыма сигарет. Чайник был в грязных разводах, воды — на донышке, но она упрямо нажимает на кнопку. Любимая чашка кажется бесконечно тяжелой, а банка с кофе неясно тянет на самое дно. Хотя, куда уже ниже? Ступив на холодную плитку ванной комнаты под размеренный шум закипающего чайника, она включает свет и опускает глаза, избегая зеркало. Резкая боль в сердце заставляет облокотиться на раковину, от чего та жалобно треснула, мол: «Не нарушай мой покой, глупая!». Хмыкнув, брызгает в лицо холодной водой и яростно отчищает зубы от бесконечного кофейного налета — сплевывает кровь. Небрежно вытирает подбородок и поддевает пальцем капельку, которая норовит соскользнуть в ямочку между ключицами, не позволяя ей это сделать. Она ненавидит, когда нарушают ее правила. Она ненавидит, когда чайник закипает либо раньше времени, либо позже. Она ненавидит, когда сигареты лежат не там, где надо. Она ненавидит, когда на ней не та футболка. Она ненавидит, когда за окном слишком громко. Она ненавидит… Шелест воды в стакан, перебиваемый тихим дыханием, ее успокоил. Маленькая глупая девочка. Стервозный худощавый демоненок. Настоящая мразь. Ее ненавидят. Ее избегают в подъезде. Ее провожают изумленными взглядами. Ее встречают испуганными движениями. Ее слушают настороженно. Ее, черт возьми, ненавидят. И она ненавидит. Господи, как же она ненавидит… Ложка со стуком упала на столешницу. Гребаная ложка. Она делает огромный глоток, обжигающий глотку, пищевод, кишечник, сжигающий ее изнутри. Слезы накрывают глаза. Она небрежно собирает косметику по квартире и делает несколько штрихов: ресницы, брови, немного замазывает рубец на щеке и делает два едва заметных «пшика» духами, которые, пожалуй, являются одним из самых дорогих предметов в этой квартире — она всегда была щепетильна к ароматам. Надевает джинсы и толстовку с капюшоном. На улице около тридцати градусов Цельсия, а она распускает волосы, которые на два пальца отстают от копчика. Поправив локоны, едва заметно усмехнулась. «Мама всегда хотела себе кучерявую блондинку…», — думает, накручивая на палец волнистую прядь цвета горького шоколада и начинает смеяться, замечая с десяток седых волосин — «молодость все прощает», –говорили они… Анорексия — это не игра, не клуб, к членам которого можно присоединиться. Только тогда, когда ею заболеваешь, осознаешь, какие несчастия, страдания и опасности несет с собой эта болезнь.