Последний корабль 2 или семь кругов ада

Скажу честно, ожидание и неизвестность меня убивали. Десять часов! Грёбаных десять часов я мерил шагами коридор возле операционного бокса. Никто не вышел и не сказал ни слова. Я подпирал стену, сидя на полу, возле двери в операционную и видимо задремал, когда меня легонько потрясли за плечо. — Сэр, проснитесь, вы меня слышите? Резко открываю глаза и подрываюсь, но крепкие руки меня удерживают. — Спокойно, сэр. Скажите, кем доводится вам тот юноша? — Уставший доктор серьёзным взглядом смотрел на меня. Я сглотнул. И не задумываясь, чётко ответил: — Это мой муж. Мужчина покачал головой, затем потёр переносицу. — Что ж, мы сделали всё что могли. У меня остановилось сердце, и я стал заваливаться вбок. Послышались крики и под нос мне сунули ватку с нашатырным спиртом. — Сэр, смотрите на меня! В глаза посветили фонариком. — Доктор похлопал меня по лицу. — Я сегодня слишком устал, чтобы с того света вытаскивать ещё и вас. — Док, вы же только что сказали, что мой… что он…. — горло перехватило, а из глаза скатилась слеза. — Я сказал, что мы сделали всё что могли, операция была сложная. Ваш муж в палате интенсивной терапии и состояние его средней тяжести. — Он жив? — я не мог поверить, меня, словно убили и тут же оживили. В груди ещё было чувство тяжести, а мозг обрабатывал новую информацию. — Жив, ваш муж, жив, так что не смейте умирать в мою смену. А док с юмором оказался, чёрным, ну и ладно. Главное Гошка жив. — Как я сказал ранее, операция была сложной. Нам пришлось восстанавливать прямую кишку, ушивать сфинктер. В это время нейрохирурги работали со спиной, мне очень жаль, но скорее всего парень потеряет некоторую чувствительность. На фоне полного истощения и громадной потери крови, чудо, что мы смогли вытащить его. Реабилитация будет долгой, и мой вам совет — психолог ему просто необходим. — Доктор, вы.вы. Я так благодарен. Я всё сделаю чтобы он поправился. Док покивал и отечески похлопал по плечу. — Терпения вам. — И усталой походкой пошёл отдыхать. Я же, как примороженный сидел возле двери и глотал слёзы. Гошка Мерзкий комариный писк не давал спать. «Да, сдохни, гад»! — хочу отмахнуться от навязчивого жужжания, а рука не поднималась. — «Что за»? Пытаюсь открыть глаза. Какая-то муть и трубки, трубки. — Эй, есть кто нибудь? — из горла вырывается жуткий хрип, вместо привычных слов. Шуршание сбоку и чья-то тень нависает надо мной. — Гошка, родной, очнулся? Я сейчас, малыш, ты только не засыпай. Хлопок двери, заставил меня поморщился. Зрение потихоньку прояснилось, и стало понятно, почему руки не двигались. Лежал я на животе, а руки пристёгнуты ремнями к поручням кровати. В вене торчала игла капельницы, а противный писк издавал аппарат для слежения за состоянием пациента. Вот тебе и комарик. Вошедший мужчина показался знакомым, и только когда нагнулся надо мной я узнал. — Ты нашёл меня… — Это был не вопрос, а констатация факта. Прикрыв глаза, я улыбнулся. Виктор Я снял квартиру рядом с госпиталем, чтобы после улучшения состояния Игоря, было недалеко ходить на физиопроцедуры, да и психолог. Первое время было очень тяжело. Его мучили боли по всему телу, я не мог смотреть на то, как ему плохо, но изо всех сил держал себя в руках. Ему прописали кучу обезболивающих — в таблетках, уколах, но предупредили, что они вызывают привыкание и принимать их стоит только в экстренных случаях. Иногда он буквально умолял меня дать ему лекарства, я же пытался успокоить его, а когда было совсем невмоготу, и чувствовалось, что ему действительно невыносимо больно, приходилось делать инъекции. Я водил его в туалет, помогал добраться до ванны, носил ему завтраки, обеды, ужины в постель, делал перевязки. Нет, мне было тяжело не физически, скорее, морально. Он постоянно психовал и бесился, что не может что-либо сделать без моей помощи, что ему всё время приходится лежать или сидеть на кровати. Я понимал его состояние и терпел все его выпады в мою сторону. И, наоборот, бывали моменты, когда он заворожено смотрел на меня, как я за ним ухаживаю, забочусь. — Зачем ты всё это делаешь? Ты же не обязан, — удивлённо говорил он. — Что за вопросы вообще? Я тебя люблю и готов пойти на всё ради тебя. Вопросы ещё есть? Он сразу замолкал, криво усмехался и закрывал глаза. Гошка очень плохо спал. Ему всё время было больно, он не мог найти удобную позу. Было довольно жарко, и под бинтами всё чесалось, зудело, а когда он всё же засыпал — ему обязательно снились кошмары. Успокаивался он только тогда, когда я аккуратно ложился рядом так, чтобы он мог положить на меня голову и прижаться. Уткнувшись мне в грудь, он, наконец, мог спокойно поспать до утра. Постепенно ему становилось лучше. Он уже был в состоянии пусть медленно, но передвигаться самостоятельно, раны и синяки потихоньку заживали, даже его настроение немного улучшилось. Как же я мечтал вновь увидеть ту искреннюю улыбку, в которую влюбился с первого взгляда и понимал, что вряд ли этого дождусь. Я водил его в центр реабилитации, все же именно там с ним занимались специалисты, для скорейшего восстановления, и психологи, для того, чтобы он разобрался в себе и его перестали беспокоить сны, из-за которых он по-прежнему каждое утро просыпается с криком и долго приходит в себя. Психологом у Игоря была женщина, ибо ни с каким мужчиной, кроме меня он не желал оставаться наедине и свои кошмары Гошка рассказывал ей. Вот только от этого что-то не становилось легче, ведь когда он эти сны рассказывал женщине, она каждый раз после сеанса выходила бледная, и бормотала себе под нос, что больше никогда не будет работать по специальности. Единственное, что я смог узнать от этой дамы, которая слишком уж следует правилу «Все, что было сказано в кабинете, не выходит за его пределы», что Игорь панически боится оставаться один, страшится темноты и наркотиков. Поэтому просила прекратить давать ему сильные обезболивающие. За время, что он восстанавливался, я благодаря новым знакомым, сделал парню документы. Не существовало больше Игоря Синицына, был — Ланской Георгий Андреевич, гражданин РФ. Как воспримет новое имя Гошка? Меня немного нервировала непредсказуемость парня, поэтому хотелось уже рассказать всё и будь, что будет. Трусливо зайдя в комнату, пропахшую болезнью и отчаяньем, я застыл, глядя на Гошу. Он стоял возле окна, зябко скрестив руки на груди, и смотрел на вечерний город. Лицо ничего не выражало, он был, как будто опустошен. Белоснежная футболка подчеркивала это впечатление потерянности и беззащитности. — Гош, — я тронул парнишку за локоть — поговорим?  — Подожди. Дай мне еще пару минут. Он судорожно выдохнул и посмотрел мне в глаза. Как будто попытался найти в них ответ на какой-то одному ему ведомый вопрос. Я не смог бы точно определить, какие чувства выражал этот взгляд. Одно в нем точно было. Боль. — Солнце, нам надо решить, как быть дальше. Ты меня держишь на расстоянии, только вроде оттаиваешь и снова обжигаешь льдом. Гошка я люблю тебя. — Зачем? Зачем я тебе такой? — голос парня срывался от волнения — Боюсь, что я еще некоторое время не смогу верить в то, что ты говоришь и делаешь, — начал он, — тот твой поступок лишает меня возможности тебе доверять. Самое страшное то, что видя то, что ты для меня делаешь, я не уверен, что смогу принять твои слова за чистую монету. На какой-то момент ты показал мне абсолютно другого человека, не того доброго и понимающего капитана, которого я так уважал, а человека, который ранил меня, и вообще совершил что-то чудовищное. И я не знаю, зачем он это делает и чего он хочет… Повинуясь внезапному порыву, я быстро наклонился к нему и обхватил ладонями его лицо. На секунду встретившись взглядом с его расширившимися от ужаса глазами, мягко, но требовательно поцеловал сомкнутые губы. Потом еще раз. Он не отвечал, но и не отстранялся. Казалось, он не может решить, как реагировать. На третий раз я скользнул рукой под майку и прижался к его груди, настойчиво пытаясь приоткрыть упрямые губы для ответного поцелуя. Сдавленно выдохнув, он подался навстречу и поцеловал меня, но в следующую секунду, яростно разорвал объятия.  — Мне больно… — сквозь сдерживаемые слезы прошептал он. Я ласково дотронулся до его губ кончиками пальцев.  — Не здесь, — еще тише произнес он, и в темноте мне показалось, что с его ресницы сорвалась слеза. Он оплел своими пальцами мою руку и прижал к своему сердцу, согнувшись, как от боли… Этот отчаянный и такой искренний жест заставил меня собрать все силы, чтобы самому не разрыдаться от злости на себя, жалости к нему и разрывающей душу, всепоглощающей нежности… Я хватал его, поминутно пытаясь то поцеловать, то убрать с лица влажные пряди, то вытереть слезы с ресниц…  — Что ты со мной делаешь?.. Зачем ты так? — бессвязно шептал он, все еще пытаясь увернуться от моих губ. Наконец, мне удалось обнять его обеими руками и я почувствовал его всем телом. Он дрожал и упирался ладонями в мои плечи, но я без труда сломил его слабое сопротивление и снова с наслаждением прильнул к влажным, мягким губам. Уже через минуту его руки заметались по моим плечам и пояснице, а потом замерли, найдя самое удобное положение, чтобы как можно крепче прижать меня к себе. Сделав несколько коротких выдохов, он, наконец, впустил меня, и я рухнул в этот поцелуй, как в чертов омут… Откровенный, бесстыдный, глубокий омут… Вынырнув из бездны, я попытался выровнять дыхание, уткнувшись носом в горячую впадинку между его шеей и плечом. Такой знакомый, дурманящий, терпкий запах его кожи толчками вливался внутрь, вызывая легкое головокружение. Мы стояли, плотно прижавшись друг к другу, и две упругости в наших джинсах почти соприкасались друг с другом. Кончики его тонких пальцев без труда проникли под ремень моих джинсов и недвусмысленно прижались к моей обнаженной пояснице. Меня бросило в дрожь… Я уже не был уверен, что смогу сделать это… Сделать что??? В том то и дело, я не представлял себе, что делать дальше… Я безумно боялся сделать что-то не так и причинить боль, да и рано ему, а значит… Невозможно было представить себя снизу. Я вздрогнул от этой мысли. Такой жгучей, запретной и сладкой она мне показалась. Но это неважно, тут, же решил я. Теперь нельзя остановиться. Я не имею права. Я убеждаю его в своей любви и не посмею отступить, чего бы мне это ни стоило. Пусть он делает со мной все, что захочет — сама мысль о том, что я смогу доставить ему удовольствие, услышать его стон, увидеть, как он кончает, сводила меня с ума… Я должен взять себя в руки и совладать со своим страхом. Его горячие, сухие ладони, стянув с меня майку, едва касаясь, гладили мою спину. Возбуждение медленно превращалось из лихорадочного и неконтролируемого в обволакивающее и нарастающее, как морской прибой. Сердце все еще сжималось от страха, но по телу уже разливались первые горячие волны. Целовать эти теплые, искушенные губы хотелось сильнее, чем выбежать из комнаты. В слабом свете ночных огней я увидел его лицо. Ресницы опущены, на щеках легкий румянец… Пробежавшись пальцами по моей груди, он снова прильнул ко мне всем телом, покрывая поцелуями шею и линию подбородка. Эти объятия — кожа к коже, и легкие, дразнящие прикосновения его губ, кажется, сломали хребет моему страху. Я с наслаждением зарылся лицом в его волосы, и даже позволил себе нежно укусить маленькую мочку его уха. Эта невинная шалость, кажется, еще сильнее распалила его. Не прекращая поцелуев, одна его рука дразнила мой сосок, а другая блуждала где-то в районе ремня. . Мое возбуждение уже не терпело предисловий и внезапно оформилось во вполне конкретную мысль: я хочу прикоснуться к его члену. Хочется расстегнуть джинсы и приласкать руками и губами член моего любимого мальчика, вылизать каждый сантиметр его кожи. Пока меня оглушило бесстыдным предвкушением, пока страх не вернулся, и возбуждение не отхлынуло, я с силой рванул на себя его ремень, одновременно пытаясь поймать губами губы, чтобы заглушить возможный протест. Протеста не последовало, однако легкое замешательство было налицо. Решительно стянув футболку и джинсы с парня, я оказался перед ним на коленях. Через секунду в моей руке оказался его горячий, до предела возбужденный член — такой упругий, с нежной головкой. Привычным движением я пробежался по нему пальцами и погладил у основания, ответом мне был сдавленный стон. По телу Гошки пробежала легкая дрожь, и я почувствовал, как напряглись мышцы его живота. Ободрённый успехом, я стал покрывать поцелуями низ его живота, не переставая ласкать член и мошонку парня. Гошка учащённо дышал, и временами я обнаруживал его пальцы то на моей руке, ласкающей его член, то в своих волосах. Он запутывался в них, легонько гладил меня по голове, потом по плечам, и снова вплетал пальцы в мои волосы. Так продолжалось несколько минут, пока я осторожно не прикоснулся губами к истекающей смазкой головке. Я сделал несколько движений губами вниз — вверх, и тут же услышал тихий благодарный стон. Его пальцы вынырнули из моих волос и снова вплелись в них с еще большей нежностью. Через некоторое время мне даже показалось, что они пытаются непроизвольно подтолкнуть мою голову, но этот жест был пугливым и едва уловимым. Зато дыхание сильно участилось и то и дело срывалось на стоны. Я закрыл глаза и откровенно наслаждался процессом. Совсем раствориться в нем мешали лишь тугие джинсы, но быстро расстегнув их, окончательно расслабился от ощущения полной свободы. Еще через несколько секунд я почувствовал характерные вздрагивания его члена; яички поднялись, головка стала твердой. Я не думал, что это произойдет так быстро… и так легко. За несколько секунд до финала оторвавшись, взглянул в его лицо. О, боже, что я увидел… Длинные волосы разметались, он как будто одновременно сопротивлялся и подавался ко мне всем своим существом… До сих пор сухая и теплая кожа на его груди теперь стала влажной и просто пылала; на лбу выступила испарина, и между бровей опять залегла упрямая складочка. Как будто очнувшись от лихорадки, он остановил затуманенные страстью глаза на моем лице, но уже в следующую секунду не выдержал и снова закрыл их. Не успев еще раз прикоснуться губами к его члену, я увидел, как из него мощными толчками вырывается сперма… Теплые, тугие капли попали на мои приоткрытые губы и лицо. Гошка вновь взглянул на меня и его глаза широко распахнулись. — Ээ, прости, наверное. — Смущённо пробормотал он. Я же пошло облизнулся: — Вкусно. Парень, не зная, куда деваться от смущения, отстранился и выбежал из комнаты. Сам не зная почему, я поспешно застегнул джинсы, хотя мой дружок отчаянно сопротивлялся вселенской несправедливости. Усевшись на кровать. Стал думать, что же пошло не так. Через некоторое время Игорь вернулся и сел рядом, касаясь меня коленом. И эта внезапная близость снова обожгла меня, как если бы мы не были так близки всего несколько минут назад. Пленник в джинсах незамедлительно поднял новый бунт. — Я всё испортил? — Спрашиваю, не глядя на парня. Он же напротив, не сводит с меня глаз. — Ты помог. — внезапно охрипшим голосом произнес Гошка. Его голос звучал, я готов поклясться, … сексуально. Я хочу сказать, он заговорил со мной так, как говорят с возлюбленными. С любовниками. Никогда раньше я не слышал от него такой интонации. В джинсах началась полномасштабная освободительная борьба. Я не совсем понял, что он имел в виду своей фразой, а в следующий момент уже был опрокинут на кровать и был сбит с толку очередным поцелуем. Но этот поцелуй был каким-то другим. Все тело Игоря поминутно пронзала нервная дрожь. Теперь движения его губ не успокаивали и манили — они требовали и возбуждали. Бессознательно поддаваясь этому порыву, я с силой схватил его за бедра, но тут же ужаснувшись, отпустил. Но он, как будто нарочно, только распалял меня. Ловкие пальцы расстегнули мои джинсы и несколькими бесстыдными движениями обследовали их содержимое. Он поместил свое колено между моих ног, тем самым вынуждая слегка их раздвинуть, и легко запустил в джинсы всю ладонь. Теперь он мог свободно ласкать мои яйца и проводить пальцами по всему стволу члена. Я почти задыхался от возбуждения… Было очевидно, что еще несколько секунд этого сумасшествия заставят меня взорваться. Наплевав на все, я обнимал его за бедра, пытаясь прижать их к своим. Внезапно остановившись, он сел передо мной на колени и рывком стянул с меня джинсы. Я остался перед ним обнаженный и совершенно перестал понимать, где заканчивается мое тело и начинается его. Почувствовав, как его член касается моего живота, и попытавшись еще раз насладиться этим ощущением, обнял его округлые ягодицы и прижал к себе… Я бессознательно стремился проникнуть в него… Хотя эта мысль еще даже не обрела четкой формы. Сквозь поцелуи я услышал его срывающийся шепот: — Хочу тебя.  — Что?.. Да…  — Как ты хочешь? Скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал? — он закрывал мне рот поцелуями, не давая обрести дар речи, — я сделаю все, что ты скажешь… — Все? — я был так возбужден и шокирован, что с трудом подбирал слова. Поэтому посмотрел ему прямо в глаза, надеясь увидеть там ответ на свой немой вопрос. Ответ состоял из двух букв и был написан там черным по белому. Почти теряя сознание, я зарылся лицом в его волосы. — Возьми меня. — Не знаю, как это сорвалось с моих губ, но это именно то, чего я так желал в данный момент. Гошка Странный это был день. Какое-то беспокойство подтачивало мою раздолбаную психику. Бесконечные походы в госпиталь, изнуряющие упражнения возможно и укрепили мои мышцы, но спина… Какую там потерю чувствительности предрекали ей, но всё было совсем не так. Постоянные тянущие боли, судороги и резкие прострелы не хотели покидать мою измученную плоть. А выматывающие сеансы у психолога? Раз за разом пропускать сквозь себя эту грязь… Надоело! Я вижу, как Виктор старается вытащить меня из всего этого дерьма, его чёрные круги под глазами и седые волосы. Когда он успел поседеть? Он думает, что я всё ещё ненавижу его, но это не так. Простил, давно простил. Одно то, что он вытащил меня из того ада, дорогого стоит. Понимаю, чего он ждёт от меня, но как, как переступить через себя? Последнее время замечаю эти взгляды — ждущие моего решения, но не могу и не знаю смогу ли когда-нибудь вообще отдать себя другому человеку. Вечер. Любуюсь огнями красивого города, и вдруг «нам надо поговорить». Всё завертелось с невероятной скоростью. Вот только я высказываю своё недоверие Виктору, вспоминаю все обиды, а в следующее мгновение яростно целую. Он передо мной на коленях, я даже и не мечтал о подобном. Почему я такой смелый? Куда делся страх перед близостью? Мне кажется, я отпустил всё. Что было, то прошло. Ну, попользовались мной в своё удовольствие извращенцы и садисты, изуродовали шкурку, но я ЖИВ! Прошёл сквозь семь кругов ада и выжил. Рядом человек, теперь я уверен, любящий меня. Я всё отпустил… А потом эти слова — «возьми меня». Шок это по-нашему. Никогда не думал, что буду небом над головой этого мужчины, но, чёрт возьми, я хочу его! Я с наслаждением провел рукой по влажной коже между лопаток; потом по пояснице; и, наконец, обнял его за бедро. Не знаю, что мне делать — желание обладать им спорило со страхом причинить ему боль. Почему-то стало очевидно, что он решился на такой шаг впервые в жизни. Его била мелкая дрожь и дыхание никак не успокаивалось. — Гош, смазка — просипел Виктор. Я хлопнул себя по лбу. Как я мог забыть. Нащупал на тумбочке крем, которым смазываю шрамы, охлаждающий, обезболивающий — должен подойти. Выдавив побольше крема, я смазал анус мужчины и медленно вставил палец. Подвигав им немного, добавил второй, попробовал развести их и вновь сомкнуть, третий просовывался с трудом, второй рукой выдавил ещё мази, пошло легче. Виктор зашипел. — Всё нормально? — я обеспокоенно спросил, проводя свободной рукой по его губам. — Продолжай — прошептал он. Я поместил головку члена между его упругими ягодицами и крепко обнял. Потом начал слегка двигать бедрами, наслаждаясь этим ощущением, но не проникая, он схватил мою ладонь и крепко сплел наши пальцы. Целовал его шею и плечи, легонько покусывая, момент соблазна был так прекрасен, что я хотел бы продлить его на долгие часы, если бы мог. Внезапно его рука скользнула между нами… и я почувствовал, как он направляет меня. Входил в него осторожно и медленно, ощущая весомое сопротивление, и это сопротивление просто сводило меня с ума. Внутри было так тесно и сладко, что от острого наслаждения хотелось кричать. Приходилось то и дело сжимать член у основания, чтобы не кончить прямо сейчас. О, черт, если б я мог знать, чем вызваны его стоны и срывающееся дыхание — удовольствием или болью? Эта странная, жестокая ситуация невыносимо возбуждала меня, хотелось снова и снова вонзаться в его горячее, красивое тело. Он принадлежит мне! Он мой! Он отдался мне… Я глухо застонал и надавив ему на спину, заставил лечь на живот, и схватив его за волосы, с силой входил в него до самого конца… опять и опять… Окружающий мир превратился в бесконечные цветные осколки калейдоскопа. В полубессознательном состоянии я упал на его спину, не в силах даже пошевелиться. Мое тело парило в воздухе, каждая клеточка была наполнена негой и полностью расслаблена. Казалось, даже время замедлило свой бег. С трудом приподнявшись, я скатился с оттраханного мужчины и притянул к себе тело своего любимого, да, любимого. Осознание этого факта словно стукнуло по темечку. Мой любимый — это звучало необычно, но сука, так сладко. Виктор был податливым и мягким… дыхание ровное, глаза закрыты. А души в нем, неверное, в этот момент еще не было. Теперь я понял, что означает фраза «вытрясти душу». Он выглядел абсолютно обессиленным и очень тихим. Лицо, влажное от слез, выражало странное умиротворение. Я, наконец, подобрал подходящее слово: — он выглядел изнасилованным. Я вздрогнул от этой мысли. В ту же секунду серьезные серо-зелёные глаза открылись и посмотрели на меня. Из них мне навстречу хлынул тихий океан любви… Я нелепо взмахнул руками, закрыл глаза и с радостью утонул в нём.