***
Гриндельвальд разбудил его рано утром, когда Рон и Гермиона еще спали. — Пойдем, пока они не начали тебя отговаривать. Гарри молча кивнул. Он быстро собрался, прихватил Мантию, и вскоре они уже аппарировали из пустого коридора гостиницы на железнодорожную станцию Хогсмида. Гарри предложил Гриндельвальду воспользоваться с ним вместе Мантией-невидимкой, но старик над ним только неприятно посмеялся и наложил на себя чары исчезновения, сделав для Гарри исключение: он волшебника все так же прекрасно видел. Станция находилась в отдалении от деревни и от самого замка, так что шансов нарваться на охрану тут было гораздо меньше. Путь их ждал долгий, и Гарри был намерен с толком использовать это время. — Значит, все же не будете нам помогать? — Да что же ты заладил, — Гриндельвальд повернул в его сторону голову. Казалось, что старик смотрит прямо ему в глаза. Гарри вспомнил, что точно так же он чувствовал себя, прячась под Мантией в присутствии Дамблдора. — Я уже навоевался на свой век. Поборолся уже за “общее благо”. Спасибо, с меня хватит. — Но тут же совсем другое дело! Мы не за власть боремся, а только хотим остановить убийцу. — Знаешь, в чем разница между “общим благом”, придуманным Альбусом, и “pro bono publico” Аристотеля, — вдруг спросил Гриндельвальд. — Нет? Ни в чем, Поттер, это одно и то же. Как ты эту дрянь не назови. — Он покачал головой. — Ты же абсолютно ничего не понимаешь, а он даже не потрудился тебе объяснить. Что и понятно, ему так было куда проще… — Так объясните Вы! — Потребовал Гарри. К его удивлению, Гриндельвальд ответил: — Ты ведешь войну, мальчик, так, как будто есть люди хорошие и плохие. А это не так. Дело не в этом. Каждый человек думает, что он хороший, что он прав. Просто то, что тебе во благо, другому во вред. И наоборот. Поэтому общего блага и не существует, понимаешь? Нет мира, справедливости. Не за что тут бороться. — Но есть люди, которые ради своего счастья готовы причинить вред другому человеку. Они злые. Это и ребенку понятно, — ответил Гарри раздраженно. — Так ты этот ребенок и есть. Ребенок на взрослой войне. Сколько тебе? — Семнадцать. — Что ж, в семнадцать и я мечтал перестроить мир. — Да уж, только видение мира у нас с Вами немного отличается. — Кто знает, может, когда тебе перевалит за сто лет, ты тоже начнешь переосмысливать свои ценности. Что до злых людей и добрых… Думаешь, Том считает себя злодеем? Он считает себя героем. Думаешь, он понимает, что вершит зло? Он, как и ты, считает, что спасает волшебный мир. А знаешь, кто считал себя злодеем? Альбус. Злодеи, Поттер, настоящие злодеи, обычно очень и очень несчастные люди. А все остальные — просто заблуждающиеся дураки. Гарри начинало казаться, что все это Гриндельвальд говорит скорее для самого себя. Разговаривать со стариком вообще было сложно. Казалось, что они с ним из двух совершенно разных миров. Они оба, кажется, привыкли, что в их имени люди изначально чувствовали какой-то вес, не держали их за обычных людей. Вот только Гарри и этот столетний старик не знали историй друг друга. — Ты ненавидишь Тома, считаешь, что он достоин смерти, но все же говоришь со мной и просишь моей помощи. А чем же, скажи на милость, я лучше убийцы твоих родителей? Я бы тоже их убил на его месте. Неужели я лучше просто потому, что обо мне ты ничего не знаешь? А Альбус, которым ты так восхищаешься, всю твою жизнь манипулировал тобой: ты говоришь, и я слышу его голос. Он столько вложил в тебя, чтобы ты мог биться на этой войне, что ты настоящий даже не получил право на жизнь. Это геройство? Гарри не хотел говорить об этом, о том, что и так терзало его последние месяцы. Поэтому спросил невпопад: — Вы действительно были друзьями? — Были, очень давно. — Устало ответил Гриндельвальд. — Хотя все еще не понимаю, какое тебе до этого дело. Как ты вообще об этом узнал? — Про профессора написали книгу: “Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора”. Там про Вас есть целая глава. — Вот оно что. Кто-то разрушил образ твоего идеального наставника. Ты поэтому донимаешь меня вопросами? Хочешь, чтобы я все опроверг? — Я даже не знал, что у него есть брат, — с какой-то детской обидой, за которую ему тут же стало стыдно, сказал Гарри. — Тут тебе повезло, — ответил старик почти весело. — И что мы оба похоронили родных на кладбище во Впадине. После этих слов на лице Гриндельвальда от веселости не осталось и следа. — Уверен, он ни с кем не обсуждал это. О своей семье Альбус никогда говорить не любил, — жестко сказал он. — Потому что стеснялся своей сестры-сквиба! Я в курсе. — Сквиба? Ариа… Его сестра не была сквибом. — резко сказал старик. — И, кроме того, я повторю: это не твое дело. В конце концов, может у человека быть прошлое, которое он хочет забыть? Уверен, если ты переживешь эту войну — оно появится и у тебя. Ты знал ту версию Альбуса, которую он бы хотел, чтобы ты видел. Он любил избирательно показываться перед людьми. Но мы все так делаем, разве нет? С тобой он был одним, со мной — другим. Все люди такие. — Нет, честный человек не будет так делать, — упрямился Гарри. — А ты, значит, перед всеми распахиваешь душу? Все до конца говоришь о своей боли, о своих страхах, своих слабостях? Тогда ты, во-первых, дурак. А во-вторых, заботишься об окружающих куда меньше, чем это делал Альбус. Да и, кроме того, ему было нужно, чтобы ты в него верил безоговорочно, чтобы согласился выполнять эту миссию. Черные пятна на его прошлом едва ли бы этому способствовали… Стой! — Вдруг сказал Гриндельвальд, схватив Гарри за невидимое плечо. Он остановился, замер, стал произносить какие-то неизвестные Гарри заклинания. Гарри вспомнил, как колдовал Дамблдор той ужасной ночью в пещере. Его магия казалась тогда еще более волшебной, сложной, таинственной, похожей на искусство. — Думаю, теперь, если перед Хогвартсом будут какие-то следящие чары, мы сможем мимо них проскользнуть. — С удовлетворением пояснил Гриндельвальд. А потом спросил: — Снейп там? В замке? Внутри у Гарри все похолодело от ужаса: — Я понимаю, что обещал, что не буду мешать Вам убить Снейпа. Но… Если вы отправитесь к нему сейчас, Тот-Кого-Нельзя-Называть обязательно узнает, что Палочка у нас. Уж как-нибудь он догадается. И тогда все, что мы сделали за эти месяцы, пойдет прахом. Пожалуйста, дайте нам еще немного времени! Гриндельвальд отмахнулся от него: — Прости, мальчик, это уже не мои проблемы. Пока Гарри, сжав зубы от злости, пытался придумать, как именно ему остановить Гриндельвальда, проклиная себя за то, что вообще доверился этому человеку, впереди показалось Черное озеро, а над ним, вдалеке, замок. Ощущение дома, безопасности опустилось на Гарри — обманчивое и недостижимое. Гриндельвальд же смотрел только на белую мраморную гробницу у кромки воды. Когда они подошли к ней, он протянул дрожащую старческую руку и коснулся белого камня. Гарри думал о том, как сам он стоял не так давно у могилы родителей. И ему показалось, что на лице Гриндельвальда проступает что-то столь же невыразимое. Он стоял так, полуприкрыв глаза, а потом, словно недовольный проявленной им слабостью, коснулся камня палочкой. По мраморной плите прошла уродливая трещина. И по жесткой решимости на лице Гриндельвальда, Гарри вдруг понял, что его оставили в дураках. Сейчас старик заберет Палочку, а потом убьет его, убьет Снейпа, и все: война будет кончена. Вернее, начнется новая, не менее ужасная: война двух Темных Лордов за величие. Но в этот момент они оба увидели, что было скрыто внутри гробницы. Гарри осознавал, что это только морок, иллюзия, но в гробнице лежал Дамблдор. Он лежал там, хоть его и кремировали, и Гарри сам видел горящее тело. У Дамблдора было умиротворенное лицо спящего спокойным сном человека. Обе его руки были здоровы, лежали сложенные на его груди. Гриндельвальд отвел взгляд, сделав шаг назад. — Палочка, вот она. Бери. Бери сам, или она не станет тебя слушаться, — нервно сказал он. Но Гарри понял, что дело было не в верности палочки. Гриндельвальд просто не мог прикоснуться к Дамблдору, не хотел почувствовать под своими пальцами бесплотную иллюзию. Это и Гарри далось непросто. И все же он закрыл глаза и быстро забрал Палочку из могилы. На мгновение ему показалось, что она отозвалась теплой магией в его ладони. Словно она рада была снова оказаться в живой руке. — Я подожду со своей местью, — спокойно сказал наблюдавший за ним Гриндельвальд. — Я дам тебе время. Он поднял палочку Беллатрикс, скрывая следы вторжения в могилу. И каким-то блеклым, обессиленным голосом добавил: — Пойдем, не стоит здесь задерживаться.***
И все это так мелочно, и так давно ему чуждо. Но чего бы хотел сам Альбус? Отмщения? Не хотел бы он ни мести, ни новой крови. Он бы хотел, чтобы Геллерт помог этим глупым детишкам, которых сам благородный Дамблдор обрек на верную смерть. Чертов лицемер, чертов дурак! Но простил бы его Альбус, если он ввязался бы в эту бессмысленную борьбу? Смог бы он простить его? Смог бы или нет, какая разница. Альбус мертв. И все же. И все же.