— Он мёртв! — услышал Гарри голос Нарциссы.
— Дайте мне его палочку, — сказал Волдеморт. — Он разрушил мою, я забираю его. И теперь всё на своих местах.
В его голосе звучало мрачное торжество. Сердце Гарри бешено стучало в груди. Волдеморт, может, и не смог убить его, но всё же получил Бузинную палочку. Вот только… Гарри ведь всё ещё был жив, не так ли? Он добровольно пришёл сюда, позволил Волдеморту забрать её. Признает ли Палочка нового хозяина, получившего её без боя? Гарри сомневался. И возможность убедиться в этом, Гарри знал, должна была очень скоро появиться.
Произошедшее казалось странным, полубредовым сном. Разговор с родителями и Сириусом в лесу, так и не наступившая смерть, разговор с Дамблдором на призрачном вокзале, Хагрид, который нёс его в замок, убивший змею Невилл. Короткая битва, последовавшая за этим. Дуэль. Пожалуй, только её Гарри запомнил до рези в глазах остро. Волдеморт стоял прямо перед ним, готовый атаковать, а Гарри всё ещё был безоружен.
— Гарри, — услышал он вдруг голос Джинни. — Лови!
Двум ловцам, так долго игравшим бок о бок, легко было почувствовать друг друга. Гарри ловко поймал её палочку и направил её на Волдеморта.
— Пусть никто не пытается мне помочь, — громко сказал он. В мёртвом молчании его слова раскатились по Залу, как трубный глас. — Так нужно. Нужно, чтобы это сделал я.
— Поттер, конечно, шутит. Это ведь совсем не в его стиле. Кто сегодня послужит тебе щитом, а, Поттер?
Он бы хотел, чтобы всё закончилось быстро, в ту же секунду. Но они всё продолжали говорить, ожидание до предела натянуло его нервы, он всё ещё не знал, как поведёт себя Бузинная палочка, всё ещё не знал, как закончится их поединок. Но она не подвела его. Гарри видел, как зелёная вспышка Волдеморта слилась с его собственной и как Бузинная палочка взмыла ввысь, чернея на фоне рассвета, закружилась под зачарованным потолком и пронеслась по воздуху к хозяину, которого не пожелала убивать.
Всё было кончено. На полу лежали смертные останки Тома Риддла — слабое, сморщенное тело, безоружные белые руки, пустое, отсутствующее выражение на змеином лице. Волдеморт погиб, убитый собственным обратившимся вспять заклятием, а Гарри стоял с двумя волшебными палочками в руке и глядел на опустевшую оболочку своего врага. Он шёл к этому моменту всю свою жизнь, и всё закончилось одной ослепительной вспышкой.
Победа. Победа была оглушительной, громкой, общей. Битва завершилась, так и не успев толком начаться. Гарри смотрел по сторонам, на обступивших его людей, и не мог даже представить себе, скольких они могли бы потерять, если бы он пошёл к Волдеморту каким-нибудь часом позже.
Гарри так устал, что едва понимал, что происходит. Все хотели поговорить с героем, все хотели его поздравить, убедиться лишний раз, что всё закончилось. Наконец, совершенно измученный, выжатый как лимон, Гарри оказался на скамье рядом с Луной.
— На твоём месте я бы мечтала сейчас о тишине и покое, — заметила она.
— Я и мечтаю, — ответил Гарри.
— Я их отвлеку, — сказала Луна. — А ты надевай свою мантию.
И не успел он и слова сказать, она уже кричала, показывая в окно:
— Ой, смотрите, морщерогий кизляк!
Все сидевшие поблизости оглянулись, а Гарри набросил Мантию-невидимку и поднялся со скамьи, чтобы отыскал тех двоих, что были так нужны ему сейчас.
— Это я, — тихо сказал он, наклонившись к Рону с Гермионой. — Пойдёмте со мной?
Они тут же поднялись и вместе с ним вышли из Большого зала.
«Сейчас я почувствую счастье», — думал Гарри. Однако усталость затмевала другие чувства. Сильнее же всего он чувствовал колоссальное облегчение и желание спать. Но прежде нужно было объяснить всё Рону и Гермионе — они так долго были его верными соратниками и заслужили полную правду. Он подробно рассказал им всё, что они с Геллертом видели в Омуте памяти и что случилось в Запретном лесу. Рон и Гермиона ещё не успели выразить своё потрясение и изумление, как они уже дошли до места, куда, не сговариваясь, дружно направлялись. Горгулья, охранявшая вход в директорский кабинет, была теперь сдвинута в сторону; она стояла, скривившись набок, и вид у неё был оглушённый. Рядом, облокотившись на стену, стоял Гриндельвальд.
— Я видел твою победу. Рад, что Она тебя не подвела, — он взглядом указал на Бузинную палочку. — И рад, что ты выжил.
Гриндельвальд тоже казался смертельно уставшим, по его потрёпанному виду было заметно, что он участвовал не в одной схватке: мантия была изодрана, испачкана кровью. На лице виднелось несколько глубоких порезов. И, самое удивительное, казалось, что он действительно искренне был рад видеть Гарри.
— Почему Вы не со всеми в Зале? — спросил Рон.
— Не многие захотят праздновать рядом со мной, — усмехнувшись сказал Гриндельвальд. — Да это и не моя победа.
— Ваша тоже, — твёрдо сказала Гермиона, — Вы очень нам помогли. И в поисках, и сегодня, во время сражения.
Гриндельвальд не ответил ей.
Тогда Гарри сказал друзьям:
— Идите вперёд, я вас сейчас догоню.
Рон хотел было начать спорить, но Гермиона утащила его за собой.
— Мальчик, — сказал старик, — забудь сейчас обо мне. Наслаждайся победой. И покоем.
— Обязательно, но сначала я хочу сказать Вам несколько вещей. Во-первых, мне тоже очень жаль, что Снейп погиб. Он не заслужил такой кончины. Но это моя вина такая же, как Ваша. Мы оба верили, что он виновен. Я лично Вас убедил. И, на самом деле, всё это страшная, трагическая случайность.
— Поттер, это лишнее, — отмахнулся Гриндельвальд.
— Нет, — остановил его Гарри, — не перебивайте. Это не лишнее, и я не хочу, чтобы Вы терзали себя из-за того, в чём главную роль сыграл случай.
Когда Гриндельвальд не стал снова спорить, Гарри продолжил.
— Во-вторых, когда Волдеморт убил меня, я… Я не знаю, что случилось, но я оказался в очень, очень странном месте. И там был профессор Дамблдор. — Гриндельвальд снова промолчал и на его лице Гарри увидел понимание. — Мы с ним немного поговорили, я рассказал ему о Вас. И он просил кое-что передать Вам. Он просил сказать, что
там скоро наступит июль.
Гриндельвальд вздохнул как-то судорожно, коротко, и отвёл взгляд в сторону. Но Гарри невольно успел заметить выступившие у того на глазах слёзы. Он не мог точно сказать, когда он всё понял, когда осознал, что именно связывало профессора с этим странным человеком, но теперь убедился в своих подозрениях окончательно. Это объясняло очень и очень многое.
— Ну, и в-третьих, думаю, профессор уже вернулся в свой портрет. И, может, Вы захотите сами с ним поговорить.
Геллерт посмотрел на него как-то потерянно, а потом кивнул.
Они поднялись по винтовой лестнице, Гарри толкнул входную дверь и вскрикнул от внезапного оглушительного грохота, мгновенно вообразив заклятия, возвращение Пожирателей смерти, возрождение Волдеморта… Но это были аплодисменты. Директора и директрисы Хогвартса, глядевшие со стен, приветствовали его дружной овацией. Но Гарри глядел лишь на того, кто стоял в самой большой раме прямо над директорским креслом. Слёзы текли из-под очков-половинок на длинную седую бороду. Гордость и благодарность, выраженные в них, проливались бальзамом в душу Гарри, как песня феникса.
Гарри хотел бы просто насладиться этим моментом, но сначала ему нужно было закончить ещё одно дело. Он посмотрел на Гриндельвальда, потом повернулся к Дамблдору, и, подбирая слова с величайшей тщательностью, обратился к ним обоим.
— То, что было спрятано в снитче, — начал он, — я выронил в Запретном лесу. Я не запомнил места и не собираюсь отправляться на поиски. Вы согласны со мной?
Он понимал, что это правильное решение, и всё же он не имел права принять его в одиночестве. Дамблдор научил его много лет назад, что нельзя подменять реальность фантазиями, Волдеморт научил его, что нельзя пытаться обмануть смерть, но что если не обманывать её? А только скрасить последние дни перед уходом? Может, для Гриндельвальда и Дамблдора это была единственная возможность снова быть вместе? Кто он был такой, чтобы лишать их этого шанса?
Но Гриндельвальд только кивнул, соглашаясь, как будто не решался заговорить в присутствии портрета Дамблдора, а может просто был не уверен, что голос не выдаст его отчаянное желание вернуться за Камнем.
Дамблдор же сказал:
— Согласен, мой мальчик. Это мудрое и мужественное решение, но иного я от тебя и не ожидал. Знает ли кто-нибудь, где ты его выронил?
— Никто, — ответил Гарри, и Дамблдор удовлетворённо кивнул.
— Но я сохраню дар Игнотуса, — сказал Гарри.
Дамблдор просиял:
— Конечно, Гарри, он навсегда принадлежит тебе, пока ты не передашь его своим потомкам.
— Остаётся вот это.
Гарри поднял Бузинную палочку. Рон и Гермиона глядели на неё с благоговением. Даже сквозь дурманящую усталость Гарри заметил этот взгляд, и он ему не понравился. Гриндельвальд же даже не взглянул на неё, всё так же не поднимал взгляда.
— Мне она не нужна, — сказал Гарри.
— Что? — громко произнёс Рон. — Ты с ума сошёл?
— Я знаю, она многое может, — устало сказал Гарри, — но мне больше нравилась моя. Так что…
Он порылся в мешочке, висевшем у него на шее, и достал оттуда две половинки остролистовой палочки, всё ещё соединённые пером феникса.
Он положил обломки на директорский стол, коснулся их кончиком Бузинной палочки и произнёс:
— Репаро!
И его палочка срослась, из её кончика полетели красные искры.
— Я положу Бузинную палочку, — сказал он Дамблдору, наблюдавшему за ним с безграничной любовью и восхищением, — туда, откуда она была взята. Пусть она остаётся там. И её могуществу придёт конец.
Дамблдор кивнул. Они улыбнулись друг другу.
Три Дара, три брата, три хозяина Бузинной палочки вместе решали её судьбу. Даже сквозь усталость Гарри вдруг подумал о том, как правильно и важно, что сейчас, когда решалась судьба Палочки, судьба Даров, здесь присутствуют и Гриндельвальд, и, пусть и всего лишь отчасти, Дамблдор. Ведь эта история началась не с него, Гарри, не с Волдеморта, она началась с них двоих. С их Поисков, с их войны, и побед, и поражений. Это был конец и их истории тоже. И Гарри надеялся, что он был хотя бы немного счастливым.
— Ты уверен? — спросил Рон.
— От этой палочки больше тревог, чем толку, — сказал Гарри. — А я, честно говоря, сыт тревогами до конца жизни.
Он, может, ещё многое хотел бы обсудить с Дамблдором, но едва стоял на ногах. Гарри отвернулся от портретов и думал сейчас только о кровати с пологом, ждавшей его в башне Гриффиндора, и о том, сможет ли Кикимер принести ему туда бутербродов. Да и кое-кто другой ждал этого разговора гораздо дольше.
— Мы вас оставим, — тихо сказал он Гриндельвальду и, поманив Рона и Гермиону, вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь.
***
Они остались наедине. И даже портреты, верно прочитав внимательный взгляд Альбуса, покинули свои рамы. Было тихо и спокойно.
— Этот портрет — всего лишь воспоминания об умершем. Я даже не уверен, что ты помнишь меня. Что человек, который писал тебя, знал о том, что было между нами.
Геллерт бы так не хотел быть реалистом, и всё же не мог врать самому себе. Улыбка Альбуса мягкая, сочувствующая, подтвердила его опасения.
— Директора Хогвартса общаются со своими портретами, учат их быть похожими на себя, чтобы те потом могли делиться опытом и мыслями со своими преемниками. Со своих слов я знаю, кто ты, я знаю нашу историю. Но на этом всё. Мне жаль, Геллерт.
Услышать, как Альбус произносит его имя — что ж, это уже стоило всего путешествия.
— Я всё же задам тебе один вопрос, если ты не возражаешь. Вдруг у тебя есть на него ответы.
Тот кивнул.
— Ты знал, что мальчик обратится ко мне?
Альбус вздохнул.
— Я мог бы обмануть тебя, но буду честен: нет, этого не было в моих планах. Я даже не знал, что он узнает о тебе или, если уж на то пошло, что о тебе узнает Рита Скитер. Слишком долго всё это было тайной.
Что ж, это было ожидаемо, но оттого ответ отозвался в груди не меньшей болью. Геллерт так надеялся, что Альбус подумал о нём перед смертью. Что нарочно вплёл его в свой сложный план. Что поверил в него, что дал ему этот шанс.
— Я так понимаю, что Батильда мертва? — спросил Альбус. — Мне очень жаль, мой друг.
— Мне тоже, — спокойно ответил Геллерт.
Они немного помолчали.
— Спасибо, что помог ему, Геллерт. Я могу не помнить всего о нас, но уже этого мне достаточно, чтобы быть тебе благодарным.
Геллерт не нашёлся, что сказать. Эта доброта душила его. Пусть это была всего лишь иллюзия, пусть это был всего лишь обман, но его одинокая, измученная душа, пробуждённая после стольких лет мучительного покоя, плавилась под этим ласковым знакомым взглядом.
— Альбус, я так скучал… Я так скучаю, — не выдержал он.
Он подошёл к портрету, протянул руку и коснулся щеки Альбуса. Под пальцами была всего лишь краска, но улыбка, которую тот подарил Геллерту, была по-настоящему живой.
***
Девятнадцать часов спустя
На следующее утро Макгонагалл пригласила Геллерта на чашку чая. Они сидели в её кабинете, и волшебница рассматривала его со строгим вниманием.
— Я хотела бы поблагодарить Вас за помощь Гарри, мистер Гриндельвальд, — Геллерт с удовольствием заметил, что она отказалась от издевательского «герр».
— Мальчик и без меня бы прекрасно справился.
— И всё же это хорошо, что дети были не в одиночестве на этой ужасной миссии.
Геллерт в ответ только пожал плечами.
— Да в самом деле, можете Вы просто принять мою благодарность? — возмущённо спросила Минерва. — Вы ровно такой, как Альбус о Вас и рассказывал!
— Он рассказывал Вам обо мне?
— Альбус был очень скрытным, — она поставила чашку обратно на блюдце, подыскивая правильные слова, — и несмотря на наши близкие отношения, я думаю, что не знала его настоящего. Никто не знал, кроме, может быть, Вас. Но однажды, я тогда только начала преподавать в Хогвартсе, он застал меня в очень смятенных чувствах, и я была так расстроена, что решилась рассказать ему о своей печали.
— Разбитое сердце? — спросил Геллерт.
Минерва замерла, потрясённая его бестактностью, но потом осторожно кивнула.
— Я повторю, что была ещё совсем молода. Альбус выслушал меня, утешил, а потом рассказал о своей семье, о том, что случилось тем летом, о Вас. Я до сих пор не знаю, был ли он откровенен, потому что понимал, что это поможет мне почувствовать себя не одинокой в своём горе, или же ему действительно хотелось облегчить душу. Видите ли, — она сделала небольшую паузу, — это было в самом начале первой магической войны.
Другими словами, когда Альбус ежедневно следил за зверствами Геллерта и не мог решиться его остановить.
— Представляю, что именно он рассказал…
— И Вы ошибётесь, если попытаетесь угадать. Он говорил только о хорошем, о том, как дороги Вы для него были, как тяжело ему было справиться с новообретённым одиночеством. Он не винил Вас в том, что случилось с его сестрой. И, я даже не знаю, вправе ли говорить это, но случай, как мне кажется, исключительный, поэтому я всё же скажу: даже тогда он любил Вас. И продолжал любить. Мне хотелось, чтобы Вы знали об этом. Это самая меньшая благодарность, что я могу Вам предложить.
Геллерт сидел, как громом поражённый, не зная, что делать с этим откровением. Повисла долгая, тяжёлая пауза. Нарушила её сама Минерва, спасая его от необходимости отвечать:
— На самом деле, я ещё хотела бы обсудить с Вами вопросы Вашего досрочного освобождения…
Геллерт перебил её:
— Я вернусь в Нурменгард.
До войны его отсутствия никто, ожидаемо, не замечал. Надежды на то, что он и дальше сможет спокойно разгуливать на свободе у него не было, да, собственно, ему это и не хотелось. Его мир всё равно был слишком далеко, он был древним, уставшим и не хотел догонять умчавшееся вперёд время.
— Я не собираюсь торчать в камере до самой смерти, само собой. Но совсем не против уединённой жизни в замке.
— Если Вы уверены, я, разумеется, не стану настаивать, но замечу только, что, учитывая сложившиеся обстоятельства, мы могли бы добиться Вашего полного освобождения.
— Профессор, я признателен, но нет. Мне это не нужно. Я старый человек. Я хочу только покоя.
***
Перед ним был международный портключ, Геллерт был готов покинуть замок Альбуса и отправиться в собственный. С собой у него были обещания Поттера писать, томик сказок Бидля, подаренный Гермионой, и небольшой портрет Альбуса от Минервы. Рон же на прощание протянул ему шоколадную лягушку:
— Вдруг повезёт с карточкой, — сказал он и подмигнул.
У Геллерта были серьёзные основания полагать, что Гермиона прислушалась к его совету по поводу рыжих волшебников, и теперь парень был ему за это крайне признателен.
Геллерт Гриндельвальд провёл свои последние годы в спокойном уединении (нарушаемом, впрочем, приветами от его юных друзей, в том числе приглашением на свадьбу мистера Рональда Уизли и мисс Гермионы Грейнджер, которое он вежливо отклонил) в собственном замке в Альпах. Он жил тихо. Пописывал научные статьи (все до единой были опубликованы) и обменивался злобными письмами с Ритой Скитер, оспаривая факты в каждой из написанных ею книг. Особенно внимание он уделял небезызвестному бестселлеру «Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора». Подаренный Минервой портрет всегда был при нём, и упомянутый выше Альбус часто помогал придумывать особенно колкие ответы своему биографу.
Умер он также тихо. Работая однажды над очередной статьёй, Геллерт взглянул на часы и понял, что этот день, наконец, настал. Он поставил точку в конце своего последнего предложения, улыбнулся стоящему на столе портрету и позволил Смерти, своему старому другу, забрать себя.
***
А в конце пути его ждали знакомые пронзительно-голубые глаза и отчаянно пахло июлем.
Всё было хорошо.
