Born to crawl - can not fly!

— «Жизнь есть процесс» —

И процесс не увядания, не падения, но восхождения, подъёма. Процесс перехода от прежнего к новому. Всё в мире, созданном премудрой волей из ничего, подчинено законам движения и перехода, в самом зарождении, как выдох и вдох, заложено разрушение и возрастание. Весь мир состоит из миллиардов, а может и более, процессов: гниение и зарождение, спасение и убийство. Это лишь капли того, что творится в глубокой синеве океана, под названием «человеческая жизнь.» Мы наблюдаем за тем, как часы человеческой жизни пробьют свой последний час, означающий окончания мучительного будущего, что так сладко загребает в свои смертельные объятия, даруя чарующее спокойствие заблудшей души. Как много было смельчаков, что кричали о том, что «Смерть лишь глупая старуха, не ведающая, что творит», но как был сладок и приятен момент воссоединения, как колени, словно одурманенные сладким элем, начинают трястись под гнетом сурового взгляда, что так медленно исподлобья наблюдает за храбрецом. И лишь последний крик его озарит пустынь его жизни, что так и не поведала другого исхода своего «будущего». Все мы думаем о будущем, пытаемся его понять и определить, словно заглядываем в реальное потустороннее окно с тревогой и надеждой. Живем с затаенным вопросом на устах «Что дальше?» — Никто ответа не знает, но все надеются и верят. Почему человек, столь умное, а главное разумное существо, все еще боится постигать мир, опасаясь собственных страхов от поражения, окуная себя в пучину самосгорания изнутри? Неужто Царь мира и не стоит даже пылинки Вселенской мудрости в постижении тех самых процессов и механизмов жизни столь короткой человеческой жизни? Мы не знаем ни себя, ни своего будущего, в себе не уверены, зато на все сто уверены, что где-то в заоблачных мирах, среди пушистых облачков сахарной ваты живет старый мудрец — чьи волосы уже давно приобрели цвет только выпавшего снега, а старые некогда прекрасные лазурные глаза потемнели под гнетом прожитых лет — познавший все жизнь в ее настоящем облике, и теперь правит нами, людьми, беря на себя ответственность за наши ничтожные крупицы жизни. «Мы неоправданно сильно боимся ошибок и неудач, потому что они включают холостые обороты умственной пробуксовки в идеях о собственной ошибочности и неудачливости» Ведь так пишут в тех пожелтевших от времени научных трудах, что сейчас так прискорбно покоятся на пыльном прейскуранте человеческой жизни. «Успехи и ошибки — это те самые приметы, по которым обученный неврозам ум определяет свою судьбу. Он словно нашептывает себе: «Ошибаются только неудачники». Страх перед будущим — это то, чего боится каждая букашка в огромном мире, где есть и хищники, и падальщики, и травоядные, каждая экосистема дышит и болит наравне с таким Царем как человек. Мы можем думать о будущем, предвкушая реализацию планов. Но даже повторяющиеся просчеты и неудачи — не причина опускать руки и валиться с ног, а только повод — аккумулировать полученный опыт. Этот липкий страх сейчас и сковал мое подростковое и уродливое тело своими липкими гадкими паклями, что с радостью завлекают меня в глубокий мир отчаяния и страха «перед неминуемым». — Илва, почему ты столько безрадостна в такой знаменательный день? — Старейшина с непривычным для меня беспокойством глядела на меня своими темными глазами, пытаясь разглядеть во мне ответ на ее вопрос. Не буду скрывать, что неподдельный интерес женщины застал меня врасплох. Мои мысли были далеки от силовых тренировок столь красивой искрящейся магии и глубоких медитаций для успокоения моей собственной негативной магии. Взгляд лишь упал на перчатки, что так красиво сочетались с моим обыденным одеянием для учебного процесса.  «Как иронично» — пролетело где-то в бесконечном потоке огромного количества мыслей. Я не спешила отвечать Верховному магу, боясь реакции на свои слова, скорее даже опасаясь снова увидеть это презрение и отвращение в лице человека, которого несмотря ни на что уважала. Мне оставалось лишь снять перчатки перед женщиной и показать, что больше не в моих силах удерживать что-то, что давно таится во мне и просится наружу — мои бледные изрезанные временем ладони дрожали под гнетом непонятного доселе мне и кровоточили, но отнюдь не той самой красной тягучей жидкостью, а зелеными клубами дыма, который так забавно отливал своим изумрудным цветом и золотым свечением. Я с мольбой посмотрела на испуганную старейшину, которая хоть и пыталась сохранять спокойствие и рассудительность, что так ей свойственны, но даже она отошла от меня на пару шагов и прошептала что-то про себя. Ее темные глаза были наполнены той самой липкой субстанцией животного страха, передавшееся через века от самых дальних предков. Только горькая усмешка коснулась моих уст, когда я вернула кожаные изделия на их прежние места и поправила ворот своей накидки, цвет которой так и наравил напомнить мне синие одеяния учителя. — Кого-то сила опьяняет, заставляет испытывать небывалый приток адреналина, жажду свершений, а кто-то остается загнанным зверем перед неминуемым концом. Тяжесть этой фразы потребовала громоздких усилий, чтобы не проявить своего еще столь детского разочарования. Лишь холод в словах и лед на сердце правят миром, боюсь, что это мой мир. Перепуганная Старейшина поспешила прочь от моих таких знакомых ей слов, что когда-то мне поведала она сама по моему прибытии в это место. И снова горькая усмешка запечатлелась на моем слишком остром лице. — «Как это обычно и бывает» — и снова колкая фраза врезалась в сознание, добивая собственную уверенность в том, что я могу быть дочерью своего названного Отца. И снова мысли меня возвращают к этому загадочному мужчине, кто так неясно появился в моей жизни и так быстро исчез, оставляя за собой лишь целый ворох вопросов, что я так побоюсь ему задать при встрече. Предстоящая встреча все туже начинала наматывать тягучие железные узлы на душе, там, где-то за ребрами и даже дальше, чем сердце, что так до одури затрудняли сам процесс вдыхания сладостного чистого горного кислорода, что стал таким терпким за последние несколько дней и ночей. Моя уверенность в собственных силах становилась все меньше и меньше, могу лишь рискнуть предположить какого будет его разочарование в моем лице, когда он поймет, что я бездарна. В свое время, я не смогла предугадать скоропостижную потерю приемных родителей, кто всеми силами вкладывали в меня веру в добро и любовь к ближнему своему. Их души сейчас находятся в лучшем мире, где тот самый старый мудрец сидит в облаках с сахарной ватой, которую так любила моя мама в свои уже далеко не молодые годы. Я могу лишь верить в это, но прекрасно осознавать, что мои детские фантазии останутся ими, и никто не будет менять ничего ради меня одной, всего лишь букашки в пучине Вселенского масштаба. Жизнь родителей была насыщенна разнообразными мероприятиями и веселыми не удручающими деньками, как я была бы рада вернуться в те сладостные и желанные дни, снова проснуться под завывания матери, которая так и не научилась петь под конец своей столь короткой жизни, осознать, что папа был снова прав и тот съезд на авеню был тем самым, а не тем, что совсем недавно показал старенький навигатор. Столь радостные моменты из моей короткой жизни приносили колющую боль, которая не просто так имела свои корни где-то там за хрупкими ребрами человеческого тела, физически отрывая кусочек и так маленького, но живого сердца. Худощавые пальцы непроизвольно коснулись мокрых от подступающих откуда-то изнутри горла слез, ледяные ладони с усердием стирали такие глупые соленые капли с мраморных щек. Жаль, что моя всемогущая сила, которой так гордится Стрэндж, не смогла справиться со столь глупой и простой вещью — предупредить, дать знак или просто проявить хоть какую-то необъяснимую панику. И я могла бы быть сейчас счастливым и беззаботным подростком, который ходит в школу, таскается по вечеринкам и прогуливает уроки, а не загибается от взглядов полных страха и отвращения под надзором учителей. — «Я могла бы быть счастливой» — это мысль никогда не покинет чертоги моего разума, раз за разом разрушая его и дарую истерику со слезами, икотой и кашлем под легкие настойки трав учителя. Дорога до моей опочивальни была тихой, только мои редкие предательские шмыганье носом прерывали тишину, которая воцарила в коридорах великого Камар-таджа, приютившего в не столь давние дни меня и давшего мне надежду на новую жизнь: мне даровали собственную комнату, где я могла создавать все, что моей душе угодно, вытворяя любые извращения в жизнь, я могла есть то, чего сама пожелала или заработала своими стараниями в области трансформации, наверное, поэтому я до сих пор худая, и я обрела верного друга и учителя в одном лице, чья история накрыта синей пеленой тайны и обретает свой конец с появлением меня. — Илва, ха, смотрите, ребят! Тут «обделенная»! — какой-то мальчик примерно моего возраста приметил меня, выходящую из-за края колонны, а я по своей неосмотрительности пошла по коридору, где занятия были уже окончены, и, как стало ясно, все вышли на отдых. Я поспешила ретироваться из столь зловонного холла, но сильные руки схватили за твердую ткань накидки и без особых усилий подняли над темным полом. К моему сожалению, эта вещь никогда не сможет меня оставить — издевательства. Светлые медовые глаза смотрели на меня с нескрываемым отвращением и выражением всеобщей важности своей собственной фигуры. Парень скептически оценил меня своими волчьими глазами и оскалился подобно настоящему верфольфу, кем и являлся приемник какого-то ученика Старейшины. Мне понадобилось всего пару минут, чтобы вернуть привычный для меня вид холодной девушки с такой же холодной магией, что могла смертельно ранить лишь одним прикосновением к телу. — Глупый маленький малыш, что ты хочешь от меня? Могу предложить змеиный яд или глыбу в рожу, что предпочтешь? — гаденькая ухмылочка застыла на моих устах, раздразнивая туповатого паренька, что решил полезть на ту, кого нельзя даже пальцем трогать. — Тебе меня не запугать своими колкими фразочками, пора платить по счетам, в прошлый раз Бенджамин остался без пальца на ноге, когда ты его ноги приморозила своей черной магией к земле, — парировал вервольф. — А может ты вспомнишь, что он на меня вылил ведро с зеленой краской, которую ни одно заклинание взять не могло, не? Или твоему узколобому Бенджамину перестало хватать твоего члена для разрисовки? Ммм? — моя ухмылка так и не слезала с лица, только становилась шире, а глаза в усмешке были прищурены, высказывая свою полную правоту в данном вопросе. Лицо паренька начало краснеть от переизбытка эмоций. Ладно, видимо, последнее было зря. Некогда почти серое кругловатое лицо парня начало в быстром темпе меняться под властью волчьих инстинктов, стараясь отстоять свое лидерство и первенство во всем, мелкая щетина беспощадно начала терзать детское лицо, а точнее обрастать колючей темной шерстью, что так похожа более на собачью, чем на благородную волчью, лишь линия бакенбардов была полностью скрыта, а губы обрамлены слоем шерсти, я обратила внимание на его медовые глаза, которые стали приобретать поистине кровожадные оттенки красного цвета, я могла бы сказать, налитого кровью, а неестественно выпирающие когти и клыки стали неприятным бонусом. Для меня. Лишь хруст смолк в длинном коридоре, а неестественный рык застыл в прохладном воздухе коридора, я с долей иронии выскользнула из излюбленного синего кардигана без рукавов и ринулась в сеть коридоров, соединяющих все комнаты в Камар-тадже. Все еще босые ноги несли меня по известной тропе системы лабиринта, которую знала как свои пять пальцев, вот только злобные рыки становились все ближе к моему и так искалеченному телу, что уже привыкла к подобного рода проявления агрессии в его сторону. Умело минуя прямые углы коридоров, я аккуратно оббегала места, где могли сейчас проходить занятия или же просто ходить наставники, зачем же единственное мое веселье портить? Вот, где можно злость выпустить. Хоть где-то я себя могу почувствовать на голову выше своих недосверстников. В очередной мой поворот, я решила посмотреть на пса, что так рьяно продолжал за мной бежать, эта картина вызвала у меня неподдельное чувство радости, но оно быстро прекратилось, стоило мне врезаться во что-то твердое и холодное, после чего, по инерции я рухнула на пол, прикрывая глаза от секундной боли. Скрежет когтей и собачий скулеж заставил обернуться на коридор, где была видна удаляющаяся фигура недовервольфа. — Так тебе и надо, псина—переросток, — крикнула я вдогонку парню, с победной улыбкой. Я уже забыла о существование некой преграды, в которую стоило мне угодить, а вот сама преграда так не считала. Тихий кашель придушил мою радость от победы над обидчиком. Могу я вам признаться? — Я не хотела тогда поворачивать голову и вставать с грязного пола, вот не было не единого желания, чтобы это сделать. Мурашки стадом побежали по всему телу, когда моя голова медленно повернулась на источник бедных раздраженных бронхов, кем являлся никто иной как мой собственный Отец. — «Такого глупого провала со мной еще не случалось, » — только эта мысль промелькнула, мои щеки начали стремительно менять свой цвет с привычного бледно-бежевого на ярко-розовый. Отец выглядел очень серьезным, непривычно даже для вечно серьезного Доктора, которого поблизости я не заприметила: темный костюм из неизвестного мне материала в меру обтягивал подтянутые мышцы тела, лишь тяжелая туника, искусно выполненная из темно-зеленых лоскутов ткани, была прострочена золотыми нитями, что так забавно переливались под светом ламп. Его бледные руки были спрятаны под тяжелым балахоном, но даже без видимой бледности, можно сказать, что руки его сложены в форме креста, выражающего немой укор. Мне пришлось постараться, чтобы не сгореть под гнетом обжигающе холодных и любопытных глаз Отца, что так и не получил долгожданного ответа на свой немой вопрос. Темные волосы его расположилась за широкими плечами и были зачесаны назад, что было так модно в данное время, такое же бледное аристократичное лицо с острыми формами казались болезненными и ненормальными для человека, находящегося в добром здравии, бдедные губы были похожи более на тонкую линию горизонта, что так не просто разглядеть в пасмурный день, а грозные глаза все также следили за любыми моими шагами, хоть их даже и не было. Только лишь неоднозначна изогнутая черная бровь выражала хоть какую-то эмоцию на лице. — Здравствуй…- взор зеленых глаз устремился прямо в душу и от греха подальше, я все-таки решила закончить фразу, -…те, — мой голос резко осип, и мне пришлось прокашляться немного, чтобы поздороваться. Все его лицо в этот момент выражало полное непонимание всего того, что он только увидел перед своими глазами, я в общем и не ожидала ничего другого. Лишь немой укор пролетел в его изумрудных глазах, что сразу дало мне понять, что лучше бы я на свет не появлялась. Чем-то я даже согласна с этим. — Может быть ты встанешь и не будешь своим седалищем греть грязный пол? — грубый голос пронзил меня словно стрела, и мой мозг все-таки решил заработать, но это не точно, но моя реакция его явно забавляла, так как его лицо в эту же секунду озарила легкая усмешка, которую так часто использую я для своих речей. Осознаю глупость всей ситуации, я поднялась с грязного пола и отряхнула свои пыльные штаны, которым посчастливилось побывать метелкой на пару минут. Переселение душ, мать вашу. Отряхивать бедную часть гардероба мне пришлось чуть дольше, чем надо было, так как я до сих пор ощущала пристальные взгляд отца на своей персоне, заставляя поежиться под гнетом изумрудных глаз. — «Вот как можно было так попасть» — корила я себя, столь глупую и несостоявшуюся победительницу. Рука отца настолько неожиданно легла на мое хрупкое плечо, что я не смогла ничего предпринять, кроме как пискнуть и чертыхнуться как глупый зверь, завидевший свою близкую смерть в лапах хищника, выпучив при этом собственные глаза до состояния выката яблок из орбит, такому прикосновения я явно была не рада. Не прошло и минуты, как его тяжелая ладонь исчезла с моего плеча, и я смогла наконец-то начать нормально дышать. Ох, теперь меня еще и посчитают больным человеком, которого явно терзают душевные проблемы. Таких определения мне авторитета не добавят. — Неужто тебя здесь так обижают? — слова черноволосого как-то неприятно ударили в самое сердце, заставляя немного скривиться от такого неподобающего вопроса. Но, к моей радости, глупые выработанные годом практики привычки помогли спокойной дать твердый однозначный ответ. — Нет. — я постараюсь вложить в одно слово, состоящее из всего лишь 3 букв, весь свой холод и отрешенность от ситуации, быстро сменяя не вовремя появившуюся смущённостью на привычный металл и безразличность. Я смотрела в его зелёную муть глаз не решаясь даже на моргание, в ожидание уловить хоть какую-то эмоцию, кроме такого же по-настоящему леденящего холода, что уже стал родным для меня, я находила в его глазах себя, сравнивая и анализируя себя и его, я могу предполагать, что его жизнь не обделила должным куском дерьма, что так неприятно прилип и не отцепляется, но я могу лишь предполагать и не пытаться узнать о правдивости своих глупых предположений, мой взгляд был направлен непрерывно в его, рассматривая в них хоть какую-то зацепочку, тонкую нить, что так насторожила меня и заставила крови остыть в жилах, но он и не старался отвести свой взгляд полного холодного расчета, я могу поставить свои глаза на кон, но и он высматривал в моих что-то свое, что-то, что хотел найти только он. Хоть мы смотрели друг на друга как коршуны, не решаясь отвезти взгляд, но владел ситуацией здесь только он, а я лишь старалась держаться на плаву и не отводить свой взор от Отца, к сожалению или радости, громкий стук тяжелых ботинок прервал наши наблюдения, и мы почти одновременно развернулись на столь режущий слух звук. Кто-то из наставников решил прогуляться по коридорам в поиске, возможно, своих учеников или же найти чью-то комнату, но стоило силуэту приблизиться чуть ближе, мои глаза непроизвольно закатились от резко накатившегося отвращения, что не укрылось от строго взора Отца, а столько неприятная эмоция возникла на моем лице, из-за уже знакомого силуэта. Этот учитель был никем иным как наставником той собаки-переростка, который совсем недавно с скулежом побитой собачки несся по коридорам за моим и без того изуродованным телом. Гадкая ухмылочка по привычке расплылась на лице, обнажая белоснежные зубы, совсем позабыв о постороннем лице в виде собственного отца. Мужчина тоже не сразу заприметил меня в компании неизвестному ему гостя, но видимо порешил, что должен вставить свои 5 копеек в наш разговор, за его глупый длинный язык ему пора поплатиться его лишением или же лишением чего-то другого: — Господин, посоветовал бы вам отойти от этой оборванки, — мужчина специально выдавил это слово из себя, как будто оно могло быть заразным, и могло запачкать его и без того грязную репутацию в столь прекрасном и светлом месте, на душе становились еще более обидно, я не хотела, чтобы Отец об этом узнавал, и так слишком много проблем, а это могло стать последней каплей. От недовольства я сморщила нос, высказывая полное отвращение к данному человеку, — что попала сегодня при совершении чудовищного греха и со своей необузданной смертельной магией. Я старалась не показывать своей злости от складывающейся ситуации, но в мыслях я уже многими способами избавилась от столь неожиданного гостя, кого так не хотелось встретить сейчас, да и вообще не хотелось встречать в своей и без того изгаженной жизни. Я хотела уже подойти к глуповатому мужчине, но сильная рука меня остановила, из-за чего мой взгляд потерял былую злость, уступив место шоку. Я вздернула головой, чтобы уловить хоть одну эмоцию с лица собственного Отца, но в его глазах стоял лишь холод, вечная мерзлота и коротенький огонь озорства. Я не решилась перечить отцу, оставаясь за его удаляющейся спиной и наблюдая за открывшейся мне вдруг картине: Руки моего дорого Отца было наполнены той самой зеленой искрящейся магией, которую так хотели оскорбить, задеть за живое, искоренить из священного места, но глубоко ошибались, надеясь, что не получат гнева Божьего за столь опрометчивые слова, и сделали это на глазах Всемогущего мага всех Девяти миров, кто владеет всеми видами магии и вершит суды над теми, кто считает своим долгом оскорбить столько редкую магию, за свои ошибки приходится платить, и никто не будет мешать свершению судебного процесса. Вся комната разразилась криком, наполненным страхом и мольбой о спасении, что вернуло меня на землю, вырывая из сладких объятий фантазии. Босые ступни без моего на то разрешения помчались по пустому коридору, постепенно приближаясь к картине свершения приговора. Моему отцу не пришлось даже прилагать никаких громоздких усилий, чтобы подвесить мужчину в воздухе, крутя его по всей его оси, то приближая к сантиметру от пола, то подлетая до высоких потолков и опуская его в свободное парение, пока мужчина просил отпустить его и остановить исполнение такого грубого приговора, что даже меня заставило улыбнуться, хоть всего минуту назад я была готова сама вершить суд над таким глуповатым мужчиной. Но в один момент безудержное вращение прекратился, уступая место моему страху от ощущения того, на что способен Локи: Мужчина с грохотом свалился на грязный пол, но Отец не дал ему наслаждаться моментом воссоединения с земной поверхностью, тяжелый охотничий сапог прижал грудину наставника к такой спасательной поверхности, заставляя прокряхттеть что-то нечленораздельное. Все мое тело переросло к земле, не решаясь спасти от возможного конца мужчину, что допустил такую глупую оплошность, за что сейчас и расплачивается, но Локи Одинсон не являлся бы принцем, если бы смог убить простого человека, который не ведает, что говорит. — Глупый смертный, здесь я Бог! — его голос пронзил глухой и тихий коридор, полностью разрывая тишину сие действия. Я могла лишь увидеть испуганные глаза мужчины, который не мог произнести и слова в свое оправдание, да и стали бы слушать его, скорее всего, нет. — Моя семья есть неприкосновенное сокровище, которое ты, глупый учитель, потерял еще несколько лет назад, а теперь стараешься загладить свою вину тренируя того безмозглого и бесхребетного получеловека. — мужчина с полминуты смотрел на гримасу боли и страданий бедного учителя, здесь уже закончились глупые шуточки, я с притаившемся страхом следила за развитием событий. — Надеюсь, что таким тебя запомнили твоя жена и сыновья, которых ты так и не смог научить играть в Лакросс, да? На этих словах глаза мужчины наполнились горькими солеными каплями, что не укрылось ни от меня, ни от Локи. — Не смог спасти свою семью, не стоит оскорблять чужую. — это были последние слова мага, перед тем, как он убрал ногу с груди учители, что так и остался лежать на грязном полу, давясь своими слезами. Я не могла смотреть на него без жалости, на душе становилось так гадко от осознания полной насмешки над горем мужчины. Решив для себя одну вещь, я достала дорогую для меня фотографию моей семьи, с минуту я смотрела на нее, чтобы запомнить ее такой, какая она была сейчас: потрепанная во многих местах бумага для фотографий, уголки безнадежно были порваны, только сама картинка осталась такой же яркой спустя долгое время. За всем этим со стороны наблюдал Отец, который с настороженностью смотрел за моими манипуляции, смущая меня до самых кончиков волос, но моих действий я не хотела прекращать, не хочу запоминать свой последний день таким, какой он есть на данный момент. Мужчины оба с минуту смотрели за моими манипуляции, пока моей храбрости не хватило, чтобы снять с трясущихся рук ткань, сдерживающая доселе магию, которую так боялись в этом дворце магических искусств. Мой взор упал на руки, выглядевшие довольно потрепанно: некогда белая кожа сейчас была покрыта купой маленьких шрамов, что так уродовали мои детские ладони и тыльные стороны рук, я с горьким сочувствием смотрела на то, как магия перчаток начинает спадать, а на руках все больше появляется уродливых кровоточащих ожогов, что были моим бременем и секретом, который знал лишь мой наставник, легкая пульсирующая боль побежала по зеленым венам, набухающим под количеством нерастраченной энергии и магии, принося огромное количество дискомфорта. Долгожданное чувство свободы опьяняло, даруя некую уверенность в полном контроле над ситуацией, но жаль, что это был не мой контроль. Мне пришлось приложить огромное количество сил, чтобы зажать меж двух ладоней мою драгоценную фотографию. Мне оставалось лишь пожелать всем сердцем, чтобы сейчас ничего не пошло по наклонной, не хотелось портить свой последний день слезами учителей. Легкое свечение просочилось через закрытые ладони. Это выглядело красиво. Ладони начинали набухать и приносить уже далеко не простой дискомфорт, а настоящую боль, которую я так неумело скрывало, так как лица мужчин выражали уже не только обычный интерес, но и полное непонимание всего происходящего в данные минуты, знаете, я тоже не особо понимала, но у меня была цель, и я от нее не смогу отступить. Я медленно, дабы не причинить себе еще большую боль, начала раскрывать ладони, откуда на меня с фотографии смотрели совершенно другие люди, а фотография была покрыта обожженными участками, что так и говорили о произошедшем — мне стало не по себе. Мои босые пятки с периодичностью ступали по холодному полу, потихоньку приближаясь к собственной цели. На меня смотрели карие глаза учителя, что выражали все больший страх. Страх от того, что я могу натворить, если хоть немного смогу отвлечься на любой шум, будь то камешек или же дуновение ветра, но я была сосредоточена, а по моим клеткам следовала зеленая магия, означающая мое родство с сыном Всеотца. — Береги ее, — слова давались мне довольно трудно, но стоило мужчине увидеть содержание фотоснимка, его взгляд смог выражать лишь вселенскую скорбь, которая мне так знакома не понаслышке знакома. Его тихое «спасибо» эхом пронеслось по коридору, когда мужчина исчез из поля моего зрения, забирая с собой и мои воспоминания из прошлой жизни. Наверное, именно этот момент станет концом моей прежней жизни, и началом чего-то совершенно нового, пока еще скрытого от меня. — Мы идем домой? — руки с трудом меня слушались, когда перчатки вновь оказались на моих руках, и я смогла выдохнуть. — Да.