Born to crawl - can not fly!

На ещё совсем недавно безоблачном небе закружились хмурые, угрюмые, свинцово-серые тучи, задавившие солнце своей тяжестью. Светило, как будто растерявшись, совсем скрылось за их тяжёлыми боками. Не дав передохнуть испугавшемуся народу, сверкнула молния, а через несколько секунд вдалеке пророкотал гром, будто предупреждал о скорой беде, так внезапно пришедшей на Асгардскую земле. Старое поколение, что копошилась в своих теплицах, тотчас отпрянули от своего былого занятия и выглянуло наружу, подтверждая своим ворчанием, что вот-вот на землю обрушится ливень. И люди, и звери начинают суетиться, стремясь поскорее спрятаться от неотвратимо надвигающегося дождя. Лишь только деревья, цветы и трава радостно начинают трепетать, разворачиваясь к ставшем сразу прохладным воздухе, радуясь скорому спасению от жары. В мире, где природа, подготавливаясь к долгому зимнему сну, старается напитать почву влагой, чтобы был запас необходимый для замедленной жизнедеятельности растений, для закладки будущего роста корней и побегов, было сложно предугадать, что такой спасательный круг может оказаться лишь временным спасением в пучине грядущих проблем. Кто мог знать, что предвестник спасительной влаги окажется опасным противником, чьи поводья застывают у корней многовековых хранителей леса, заставляя мучительно умирать от собственного загнивания. И вот первые капли дождя упали на землю, подписав смертный договор, будучи мгновенно и без следа поглощёнными пересохшей землёй. Но следом за ними уже летят другие капли, их становится всё больше, они сталкиваются боками, суетятся, теснятся и толкаются — каждая стремится поскорее, желательно самой первой упасть на разгорячённую поверхность земли, крыш домиков и золотого дворца. Сезон дождей застал всех жителей Асгарда врасплох: для золотого царство не был привычен сильный нарастающий проливной дождь, что лил почти без остановки уже несколько недель. Но что-то было с этим дождем не так: его капли больше походили на град, с его крупными ледяными обрубками, чем на моросящий осенний дождь, к которому так привыкли местные. Это не могло не пугать местный народ, везде рыскающий какие-то улики, указывающие на замешательство в этом королевской четы. Она чем-то была опечалена, раз на них выпала такая кара небесная, доля правды в этом присутствовала, но в чем заключалась беда и гнев Всеотца — остается тайной до сих пор для горожан и слуг при дворе, лишь обрывки сплетен и слухов были слышны в каморках. — Я слышала, что Муспельхейм собирается идти войной на Асгард, эти огненные великаны никогда не смогут смириться, что их места там, где они рождаются — около их треклятого озерца! Тьфу. — сказала одна из поломоек, упрямо оттирающая пол от какой-то жижи. Покрасневшее от раскаленных печей лицо кухарки вытянулось вперед, чтобы больше узнать о новых сплетнях, коих и так было достаточно в этом дворце. Вот и новая версия происходящего не заставила себя долго ждать. Может люди боялись, и просто пытались найти хоть какие-то оправдания всего происходящего, а может это и не так. — Да ладно? Мне стража рассказала, что где-то неделю назад уволили их сослуживца за то, что он спас дочь нашей Генриетты, да? — новенькая помощница с хитрецов посмотрела на свою начальницы, в ожидание оправданий. Уже не молодых лет женщина с удивлением уставилась на молодежь, — что-то нечистое творится. Поговаривают, что царевич-то младший кого-то скрывает в своих опочивальнях, то зверька какого-то диковинного, то что-то запрещенное. — новоприбывшая быстро нашла о чем можно еще поговорить, чтобы влиться в новый коллектив, но не учла она один факт — речь идет о дочери ее принца, а такие игры бывает заканчиваются плохо для таких вездесущих. При упоминании царевича и ее названной дочери, сердце работницы пропустило удар, но виду она не придала, лишь коротко хмыкнула — «это всего лишь очередная сплетня из сотни таких же, гулящих по дворцу» — но чутье не позволило женщине просто так оставить тему, если о ней начали говорить — значит кто-то кроме нее, принца и девушки знает о том случае, такие сплетни могли сейчас усугубить и без того шаткий авторитет царевича на дворе. — Дамы, у нас гости прибудут через полчаса, живо за работу, пока к хозяйке жаловаться не пошла на таких бестолковых помощниц на кухне! — пригрозила женщина с укором в сторону девиц, на которых это возымело эффект. По правде говоря, страдали не только представители царской четы и их прислуга во дворце, горожане сочувствовали многим своего круга лицам: кто-то считал, что больше всего не повезло самому распространенному здешнему ремеслу. Была в этом доля правды, было тошно видеть посеревшие лица после очередного долгого и изнурительного ливня, упрямо осматривающие почти всегда крайне высокий процент ущерба для хозяйства: сломанные ограждения и погнувшиеся растения были лишь частью беды, посевы для грядущей зимы не смогли прорасти и остается лишь гадать каким провиантом надо будет кормиться. Впервые за долгое время сезон дождей пришел так рано, что даже заядлые аграрники не успели предпринять даже малейших попыток спасения своего будущего урожая, но, к счастью или к горю, в ближних дворцу деревнях появился загадочный знахарь, чьи зелья помогают прорости уже загнивающим, из-за дождя, семенам. По деревням уже начинали распространяться легенды о парнишке в одеяниях Юсальфхейма, чьи снадобья спасают Асгардские посевы от аномального дождя, уже крайне измучившего все население золотого царства. Никто не видел его лица, но всегда были одни и те же детали, дающие распознать этого знахаря среди жителей деревни, в которых Юсальфхеймец еще не побывал: мужская фигура была облачена в привычные одеяния для Юсальхейма, почти белые одеяния выделялись на фоне привычных для Асгарда — золотых и коричневых оттенков в одежде. Одеяние было под стать скорому холодному времени года, на довольно худощавом теле висели две туники — камиза (1) была благородного белого цвета, а котта (2) жгуче-красная, что в своем мире более привычна для королевских особ — доходившие до колена молодого юноши. Частью костюма становятся штаны — шоссы, состоящие из двух несшитых половинок дорогой ткани, прикреплявшихся тесемками к узорчатому поясу. Теплый безрукавный плащ синего цвета, доходивший до самой земли и застегивающийся на правом плече, скрывал не только его тело, но и лицо от посторонних глаз, только дополнением к костюму были поясные кошельки — омоньеры, в которых лежали разноцветные стекляшки с жидкостями неизвестного происхождения. Его приход означал хороший знак для населения той или иной деревеньки, он пришел на помощь бедным аграрникам, чьих сил уже не хватает на то, чтобы спасти свое хозяйство. Его приход означал, что провиант сможет взрасти и дать свои плоды в ближайшие сроки, и что самое главное — его хватит на то, чтобы пережить холодную зиму Асгарда. Его приход означал, что Боги смиловались над обычными бедняками. Он был их светом. *** — «My automatic action is To close my eyes and wander in And wait until the madness ends Lost communication with the world outside I fall into my own, into the abyss» Среди пустых коридоров, уже давно не посещаемого этажа, целью которого служило лишь обучение подрастающего поколения истории сотворении 9 миров, раздавалось еле слышимое эхо стука каблуков о пыльный мрамор золото дворца. Молодая царевна без энтузиазма обегала взглядом уже выученные наизусть фрески, проходя лишь мимо, и даже не старалась, как в первые дни, рассматривать все новые и новые фрески и выслушивать тирады слезливых или радостных голосов, заколдованных на рассказы о подвигах ее названного дяди Тора, который даже не знает о ее существование. Считала ли она, что Тора можно назвать примером для подражания? — Скорее нет, чем да. Хотели ли она, чтобы он узнал о ее существование как родственнице? — Скорее нет, чем да. И так можно до бесконечности задавать эти вопросы. Кипарисовые глаза, так схожие с отцовскими, мельком осматривали названия фресок, что каждый день недели менялись на новые, чтобы найти истории не о Тори, а о Локи, о ее чертовом отце, чью жизнь она хочет познать, узнать о его детстве, о его учебе, о его…жене и, возможно, чуть-чуть о… настоящей маме. С каждой пройденное картиной в глазах подростка становится все меньше огонек надежды найти хоть что-то. Книги лгут всегда, и рыжеволосая отказывалась верить в то, что писали о ее отце в письменах, о его плохой стороне и о его проступках. От скорого начала зимнего периода, и без того неотапливаемых коридоров полу-заброшенного этажа, Илва начинала уже простывать от бесконечного, можно сказать, нескончаемого ветра, гуляющего по этим коридорам, нельзя было сказать, что у нее не было теплых вещей или ей нельзя было их надевать, дело было в принципе, выработанный ей самой: «Не бери ничего из рук трикстера, лучше проводить свои дни здесь, чем становится подмастерьем Локи и проводить с ним время за чтением книг или игры в «Гляделки», не проронив и слова». Большая стрелка земных наручных часов с невероятной скоростью приближалась к полуночи. Полночь в дворце — начала тихого сна, когда многие жители разбредаются по своим комнатам, чтобы случаем не разбудить членов королевской семьи. В полночь каждый Асгардский гость, будь он с Юсульфхейма — где солнце круглый год и жители всегда находятся в бодром состояние, или будь он с Етунхейма — чьи льда покрывают своим холодом каждый только чудом проросший цветок, где солнца не бывает вовсе, должен находиться в сладкой неге царства сна и покоя, когда большая стрелка часов пробьет двенадцать ночи. Это порой глупое и несуразное правило множество раз спасало жизнь королевской семье, и до сих пор оберегает их покой в такое удобное для совершения ужасных вещей время. Всю привычную для дворца тишину наглым образом нарушали лишь семейство младшего принца. Полночь для царевича представляла собой спасательное время, когда никто не требовал от него каких-то немыслимых вещей, будь то спасти какой-то очередной цветок в зеленых садах его покойной матери или остановить стихийную напасть, как будто царевич мог знать кто мог наложить неизведанное им до селе проклятье на Асгард. Работа в личной лаборатории царевича не заканчивалась уже неизвестно какой день подряд, а сам уже не столь молодой принц не обращал внимание на дикую усталость и наотрез отказывался от всех материальных благ, и сна, и еды, считая своим долгом разузнать, что за дрянь завелась в стенах дворца и всего королевства. Королевская лаборатория — это место, куда боится попасть каждый житель городка. Бедных поломоек, кого жизнь посмела обидеть, в наказание отправляли убираться в западную часть дворца, где и располагалась чертова комната. Возможно и не было веских причин бояться обыкновенной комнаты, но ноги новеньких поломоек предательски подгибались при виде зеленой жиже, так небрежно расплывающийся по только что вычищенному и натертому полу. И снова треск из лаборатории разорвал только устоявшуюся тишину, а после добивающий громкий хлопок деревянной двери окончательно разбудил обитателей двора, чьи покои, к сожалению, располагались в том уже проклятом западном крыле дворца. Необычный для ночи звук заставил проснуться не только обитателей западного крыла, но и заснувшую на очередном подоконнике при входе в зал молодую царевну, очнувшаяся от дремоты девушка сквозь еще мутный взгляд увидела малочисленные пятна, что почти бесшумно передвигалась в ее сторону, девушка мельком взглянула на белые перчатки, обрамляющие руки, и отдернула себя. Надеясь остаться незамеченной, девушка вжалась в темный подоконник и начала прислушиваться к разговорам, коих было почти не слышно, из-за шепота говорящих. — Опять этот треклятый разбойник! — послышался возглас из приближающейся толпы. — Его эксперименты скоро доведут меня до белого колена, лучше бы на кухне отдраивала котлы, чем его очередные стекляшки! — похожие фразы слышались почти все время, что наталкивало на определенные мысли. Сердце зеленоглазой пропустило один удар, в ожидании, что ее раскроют, она по привычке задернута темный тюль, неожиданный глухой стук каблуков, свойственных только стражникам или же королевской чете, заставил замереть в одной позе и не дышать. Нельзя было не догадаться, что разговор был только о лаборатории, о которой так нелестно отзываются обитатели не только этого крыла, но многие другие. Неприятные слухи гуляют по дворцу об этом месте, и не только потому что оно возымело эффект на провинившихся уборщиц, но и потому что к лаборатории ход закрыт для всех, кроме тех прислуг, которых выбрал принц. Даже королевской семье нельзя заходить в эту дверь. — «Лаборатория» — пронеслось в мыслях девушки, когда мимо коридора, где видела царевна, начала проходить толпа, скорее всего поломоек и как раз «выбранных» принцем прислуг, кому он доверил свои, можно сказать, вторые покои. Скинув ужасно натирающие каблуки и бросив их в угол темного подоконника, девушка аккуратно спрыгнула с темного подоконника, отодвинув страх на дальнюю полку, на чье место пришел давно не появляющийся интерес. Безумная идея сразу пришла в ее голову, в то время как здравый смысл кричал об опасности. Девушка без раздумий стала поджидать момента, когда можно будет незаметно втиснуться в компанию слуг и увидеть знаменитую лабораторию. Молодая царевна схватила близ стоящую старенькую запыленную швабру и не очень чистое ведро, так вовремя оставленное кем-то. Растрепав волосы и сделав более уставшее лицо, девушка стала дожидаться. Долго ждать этого не пришлось, буквально в пару минут толпа подошла максимально близко к девушке. Когда уже босая нога переместилась на метр ближе к заветному месту, по телу пробежалось стадо мурашек. — «Плохой знак» — мысль отчетливо засела в голове, и девушка не стала торопить события. Внутренняя интуиция уже не раз предупреждала девушку об опасности. А в ее жизни опасность была чуть ли не свободной сестрой. Воспоминания о столь недалеком инциденте отдавались неприятными покалываниями где-то в грудью, будто что-то упиралось в легкие и при каждом вздохе становилось больно, это не могло не мешать набрать хотя бы нормальное количества воздуха в легкие, медленные вздохи и такие же медленные выдохи. Раз за разом. Илва не спешила выходить, из-за полупрозрачных тюлей, так удобно располагающихся над подоконником, прикрывая его от незванных гостей. Коих за последнее время развелось слишком много в стенах этого дворца. Для поселенцев и приезжих гостей Асгард является эталоном красоты, правильной, на свой манер, роскоши и семейного уюта, так легко выстроенной годами уже покойной царицы, чьи покои теперь закрыты навсегда. К сожалению, иллюзия на то и является ложью, так умело выдаваемой за истину, не зря было упомянуто о покойной асгардской царице, вместе с ней погибли и хлипко держащиеся иллюзии семейных уз в королевской семьи, к которой так не вовремя присоединился взбаламученный подросток. — «Одиночество. Страх. Принужденность.» — в основе этих качеств и лежат все выстроенные иллюзии, люди умело верят в них, асгардцы также умело прикидываются, что верят в это, а обитатели дворца просто стараются не выдать свое отвращение друг к другу. Именно в таком мире живет потерявшийся подросток, погрязший в своих собственных переживаниях и страхах. Здесь не было тех, с кем она бы могла поговорить, также не было и тех, кто мог поддержать в трудное для нее время этой акклиматизации к жизни в таком непростом мире. Здесь не было детей, кто мог понять бы ее переживания и не было подростков ее возраста, только боги с тысячелетним стажем позади, кому было буквально все равно на проскальзывающую тень между коридорами дворца в ночи. Не сложно было понять, да и девушка не могла скрывать того, что ей не нравится эта поистине золотая клетка. Ее жизнь в Камартадже, в свете последних событий, становилась просто райским для нее периодом. Она по-настоящему скучала по своему учителю, чьи забота и поддержка были особенными, но присутствовали всегда, чего она еще ни разу за последние недели не видела в своем отце. Ни одна ночь была наполнена горькими слезами, льющимися от безысходности и страха, что присутствовал в ее жизни постоянной, сводя ее с ума настолько медленно, будто это была какая-то особая пытка, выдуманной ей самой же, а может и нет. Временами появляющийся страх и паранойя преследовали ее с той самой ночи, когда то странной существо, так схожее анатомически с человеком, напугало ее и впредь появляется только в ее личных кошмарах. У нее не было причин, чтобы бояться за свою жизнь: несколько стражников всегда дежурили у выделенной ей комнате, не сводя глаз с ее деревянной двери. К сожалению, стражники не были настолько зоркими, чтобы заприметить тихо ускользающую тень где-то в дальнем углу. С тех пор, как ее жизнь превратились в череду ночных кошмаров, вечных попыток отца подкупить дорогими вещами ее внимание и страха перед чем-то неизбежным, она стала избегать свойственных человеку привычек: теперь ее рацион мог состоять из нескольких позиций, включающих в себя лишь несколько фруктов, так умело передаваемых ей ее названной матерью, а ночи стали самым страшным периодом, когда каждая тень превращалась бурным воображением в очередной кошмар. Возможно, что внешне этого и не было так заметно, лишь пугливые искры в глазах и осторожность во всех движениях могли выдавать ее обеспокоенность происходящим. Каждая ночь становилась пыткой, которую она каждый день проживала, скрываясь от собственного отца и от своих надуманных временем страхов в дальних углах дворца. А утром все возвращалось на свои места, где подросток не боялся каждого шороха и с уверенностью бродила по дворцу, не стесняясь заходить даже на те территории, куда обычным слугам нельзя. Можно смело заявить, что в ней жило два человека, сменяющие друг друга при смене дня на ночь и наоборот. Переезд принес не только психические проблемы подростку, но и дополнительную боль по всему телу, исходящую от рук, и медленно распространяющуюся по всему телу, отравляя не только тело, но разум. Неизвестно откуда появившиеся перчатки на ее руках, обучение и попытки управлять буйной зеленой магией, страх в глаз детей и старейшин — все это присутствовало в ее жизни изо дня в день, но она терпела и училась. А сейчас казалось бы железное терпение стирается из ее памяти, отодвигая здравый смысл куда-то на дальние полки, освобождая место паранойе и необдуманным поступкам. Сейчас идея о том, чтобы пойти вместе с прислугой в лабораторию приобрела далеко не радужные краски. Молодая Локидоттер мотнула пару раз головой, чтобы отогнать такие непонятные и далеко не логичные мысли. Складывалось ощущение, что девушка была готова уже отвлекать себя всем, лишь бы голова была забита хотя бы нелогичными идеями и поступками. В противном случае потоки мыслей скатывались в море паранойи и неоправданных страхов, коих появилось достаточно с момента появления во дворце. Босые ноги вернули девушку на ее прежнее место, на тот самый темный подоконник без окон, а лишь с вставленным витражом каких-то очередных подвигов молодого Одина и его настоящего сына. Было что-то свое в блужданиях по пустому дворцу. Раскрывались и вправду соотвествующие действительности факты о жизни дворца: такие мрачные и безжизненные белые стены были почти больничного цвета, а золотые колонны, так сверкающие и переливающиеся на солнечных лучах, сейчас были почти медного цвета и их было почти не видно во мраки безлунной ночи, освещения давали только свечи, так неумело трещащие на подсвечниках, коих в западном крыле было и без того мало, это не могло не быть плюсом для подростка, чье побитое воображение рисовало в голове очередные кошмары в темноте. Вы можете спросить в чем суть того, что она сидит в этой темноте, а не найдет место, где больше света или просто не пойдет в собственную комнату? Вопрос простой на первый взгляд, но слишком много ответов на него. «Люди упорно ищут более простой способ для решения своих проблем» — как говорят нам многие философы. Мы не умеем думать и не умеем правильно принимать решения не в зависимости от возраста, каждый человек считает свой путь правильным и более простым, только жаль, что есть печальная прогрессия: чем больше людей принимают решения, тем больше простых путей для ее решения. И сколько бы человек не искал свой собственный ответ среди сотни тысяч других, но он не сможет его найти, пока не изобретет свой сто тысяча первый. И этот факт не может не заставить задуматься над тем, как люди умеют решать свои проблемы быстрым и простым способом, но мы никогда не задумаемся над этим в спешке собираясь на работу, или во время отдыха на курорте всей семьей, пока беда не придет в твой дом — мы не сдвинемся с места, будучи убежденными, что «такого с нами не произойдет». Да только жизнь чертовски странная штука, похуже головоломок, наполненная страхом, болью и смертью. И только от человека зависит — сможет ли он найти тот самый «сто тысяча первый способ» решил свою проблему быстро и просто. И как показывает нам жизнь — люди не умеют этого делать, так и останавливаясь на этих ста тысячах. Насколько должна быть развита больная фантазия человечества, чтобы найти такое несоразмерное количество способ причинить себе еще большие моральные страдания только от осознания того, что у тебя есть эта проблема, и что тебе надо ее решать хоть как-то. Какое количество изощренных путей мы находим в себе для обычного решения проблем. — «Начните жизнь с чистого листа» — — «Научитесь жить с этим» — — «Обратитесь к юристам» — Мы слышим эти фразы каждый раз, когда ищем помощи у людей, кто нам не безразличен, мы стараемся идти по первым строчкам топ-чартов о том, как помочь себе в той или иной ситуации. Люди и вправду стараются решать все мирными путями, без причинения моральной или физической боли близким людям, порой именно ради них. Но что происходит, когда у человека нет таких людей? Ради кого ты должен стараться решать свои проблемы? Когда единственный кому интересны твои проблемы — это ты сам? Как бы человек не любил быть одиноким, как бы его не раздражали люди, их привычки, их желание помочь — мы не можем без этого решать свои проблемы. Откуда брать тот самый комок мыслей в голове, из-за которого люди готовы рвать себя на части, из кожи вон лезть лишь бы увидеть слабую улыбку на лице не безразличного тебе человека? Именно в такие моменты человек понимает, что все топы этих чартов — слишком «сложны», чтобы находиться на таких местах. Где та тонкая грань, когда ты уже не понимаешь, что «научиться жить со своим страхом неизвестного происхождения», «научитесь жить с вечной рисовкой в своей собственной голове, как что-то крайне ужасное выходит, из-за угла и идет прямо на тебя сверкая своими сапфировыми глазами, наполненными жаждой крови», «научиться понимать, что твоему собственному отцу от тебя нужна лишь магия, которая приносит нескончаемую боль носителю от любых движений без этих чертовых перчаток». Ради кого научиться жить? Ради кого нужно стараться перебороть это все? Когда саму себя ты ставишь ниже, чем бактерии, засевшие на ладонях? И эта тонкая грань зависит от ответов на эти вопрос. Если ты легко отвечаешь на эти вопросы — значит, ты можешь выкарабкаться из всего дерьма, вдруг навалившегося в твоей жизни. А, что если твой ответ состоит из фразы: «Не для кого» — ты переходишь в низы чартов, находя лишь отвратительные способы, только усугубляющие твои проблемы, и совершенно не эффективными. Тогда человек и понимает, что его жизнь и есть то дерьмо, которое лишь горстями попадает на жизнь людей, у готово есть люди ради от него отмыться. — «Начните курить, чтобы снять стресс» — — « Научитесь резать себя, чтобы перебить моральную боль физической» — — «Подсядьте на тяжелые наркотики, чтобы убежать от реальности» — — «Совершите суицид, чтобы не мешать этому миру своим никчемным присутствием» — Человеческая жизнь — она настолько прекрасна в своей неповторимости и уникальности. Как должна была поиздеваться одна из сестриц судьбы, чтобы такой обычный хрупкий и без всяких воздействий на него человек должен был осознать, что его жизнь наполнена полной чернотой и отравлена всеми существующими ядами. Чтобы так резко ее оборвать. Эти люди слишком слабые и природа не зря создала свой отбор, так и названный естественным по происхождению. И таких людей становится все больше в нашем проклятом мире.Поэтому в мире так много зависимых от вредных привычек людей, будь то наркоман, начавший свой путь после смерти матери, или алкоголик, спившийся после того, как прогорела его фирма, и так можно продолжать до бесконечности. Молодая царевна так и не смогла найти свой «сто тысяча первый способ», чтобы спасти себя. Так и прячась от всех проблем на давно запыленном подоконнике, среди неодушевленных предметов, пыльных витражей и сплошной темноты, изредка нарушающую светом от пламени свечей их рук стражников, делающих обходы каждый вечер ровно полночь. *** — Почему ты тут сидишь? — голос пропитанный усталостью нарушил уединенную атмосферу подростка. Стоило повернуть голову на девяносто градусов — глаза девушки смотрели на очертание мужской фигуры, не сложно было разглядеть знакомые черты тела. В ту же секунду тяжелый тюль со скрипом был отодвинут сильными руками младшего царевича. Локи смотрел на дочь уже уставшими глазами. Чаша бодрости и уверенности в своих силах с каждым днем становилась все более пустой, жизнь царевича за последние недели слишком сильно изменилась в худшую сторону. Его и без всех происходящих шокирующих фактов была переполнена ужасами и кошмарами, но последние несколько недель стали переломными совершенно ненужными вещами, и он закрылся. Закрылся буквально от всего. Его первостепенной важности задание заключалось в поиске ответа на банальные вопрос: "Как избавиться от этого стихийного бедствия?". Но никто не мог ожидать, что великая голова мага давала трещину, когда на очередном докладе он отвечал неоднозначным "Пока ищу". Даже при всех возможностях великого мага, его знаниях и знаниях многих ангарских и не только книг не смогли дать хотя бы малейшую подсказку или направление на пути решения этой проблемы. Жизнь была не просто переполнена всем происходящем вокруг, эта проблема стала его жизнью. Когда он хотел отвлечься хотя бы на минуту сна, внутреннее «Я» Лафейсона кричало и било в колокол о том, что это не то, чем он должен заниматься в данный момент, И он вставал. И начинал все сначала: ходил в библиотеку — брал стопки книг — запирался в лаборатории — заканчивал чтение, если что-то находил, то экспериментировал. А если нет, то вся эта цепь начиналась заново, и так пока сегодняшний инцидент с очередной попыткой спасти Асгард не увенчалась успехом — он просто ушел бродить по уже давно не посещаемому крылу. Но какого было его удивление, когда его встретил не только очередной коридор Западного крыла, но и одиноко сидящая в дальнем углу его собственная дочь. «Он о ней совсем забыл» — эту мысль вырезал себе на подкорке царевич, и впервые он не был рад такому исходу. Его дни проходили как в тумане с той ночи, когда на его руках лежал слишком легкий для своих лет теплый комочек, изредка хлипающий и дергающийся от шорохов. Глаза Лафейсона с непривычным для него беспокойством смотрел на полностью опустошенные и не имеющие в себе даже капли той искры, с которой она помогла тому человеку, сейчас они выглядели безжизненными, взгляд еще живого, но уже мертвого человека не мог не шокировать холодного принца. В его сердце впервые за несчитанное количество недель что-то больно ударило. Лицо дочери выглядело не лучше, чем отцовское. Наполненные только если усталостью кипарисовые глаза смотрели на него с зарождающимся страхом. Детское сердце начало набирать оборот, а его стук стал заметен для идеального слуха царевича. Он смотрел на собственную дочь и, на его собственное удивление, увидел свое отражение в лице ребенка. С первого дня она сильно изменилась: наполненные жизнью и, ужасно раздражающим царевича, желанием помогать ближнему. Сейчас, когда он разглядывает темные глаза девушки - он не видит ничего из того списка. Нет этого "раздражающего желания помогать своему ближнему", но почему-то на душе стало еще более гадко, и никак не принесло даже малейшей радости. Они потеряли все былое, это просто все исчезло за какие-то недели жизни в этом дворце. «Неужели жизнь во дворце так меняет людей?» — Локи даже не желал думать о том, какого жить во дворце, будучи выращенным в этих условиях, ему было сложно понять такие тотальные изменения. Насколько мог развидеть его глаз в темноте, былое немного пухлое еще детское лицо сейчас выглядело ужасно — слишком ярко-выраженные черты лица, впалые щеки и видимые даже в темноте глубокие синяки под глазами не могли не испугать царевича. Глаза отца были наполнены непониманием и шоком, что не укрылось от девушки. — «Даже собственный отец смотрит на меня как на ненормальную» — мысль так внезапно засела в голове. Чувство безысходности захлестнуло детский разум. Организм уже не мог сдерживать эмоции, что так не вовремя бурлили внутри. Горькие слезы начали подступать слишком быстро, и как только взгляд кипарисовых глаз стал мутным, из-за вставшей на глазах пленки — она спрыгнула с подоконника, а в голове засела дикая мысль. — «Бежать! Бежать! Бежать!» — собственный голос эхом раздается в черепной коробке. Эмоционально переполненный мозг отдавал команды уже без руководства подростка, пока босые ступни стукнулись об пол и просто постепенно отталкивались, унося все дальше от проблем. Шершавые ладони перчаток быстро пропитались солеными жидкими кристалликами, так не переставая лившиеся из глаз царевны. Ткань и не могла впитать всех слез, пролитых за все эти недели, и сейчас они также не справлялись, и только с периодичностью в несколько секунду поочередно стирали капающие слезы. Но эта идея и не могла увенчаться успехом. Девушка не видела куда бежала и не знала даже примерного места куда бы она хотела бежать, она бежала по прямой в неизвестном направлении, даже не задумываясь о возможных препятствиях и травмах. Она ни о чем не думала. Пока царевна не врезалась во что-то большой и прохладное. Не сложно было догадаться что, а точнее кто это был. Сил сопротивляться просто не было, как бы девушка не выглядела сильной, вечно одинокой и холодной, но она не могла без поддержки, последнюю она оставила в своей прошлой жизни, а сейчас ее поддержка — она сама. Большие ладони старшего из Лафейсонов обхватили хрупкие плечи подростка, пока горькие слезы пропитывали его камзол. *** Рассвет настал незаметно для приютившегося семейства во дворце. На темных простынях впервые за долгое время спал старший Лафейсон, мирно посапывая и державший в кольце свою собственную дочь, чьё дыхание было ровным, а сны не были наполнены кошмарами и страхом. Возможно, что она нашла свой «сто тысяча первый способ» для решения своих собственных проблем.