Иррен

— Откуда это?! — Аэрис не стал дожидаться, пока Эккен холодными пальцами сам стащит с себя нижнюю рубаху, решил помочь ему, просто срезав шнуровку ворота. — И кто тебя валял на этот раз?! Чуть ниже ключицы - желто-синие пятна, слишком большие, чтобы быть следами крепких поцелуев, но сам Аэрис оставлял на этом теле такие не раз, когда слишком крепко ласкал своего любовника. Тварь… опять... — Трое, я даже не запомнил их лица. Тебе нравится? — Эккен услышал знакомую ревность, такую знакомую, что даже сердиться уже не стоило, а оправдываться тем более, да на этот раз даже не за что — он стянул рубаху совсем, раздеваясь до пояса, — но за этим тоже дело не станет. — Вот, посмотри, вот это получше. — Твою мать! — Аэрис присвистнул, увидев длинный и глубокий, чуть затянувшийся порез, даже не закрытый повязкой, но с зеленоватыми следами целебной мази, проходящий прямо по правой стороне ребер. — Даже не вздумай мне говорить, что я снова кого-то пытался затащить в постель, вызвав при всех на поединок, — ухмыльнулся Эккен, пользуясь заминкой и стягивая с себя штаны. Стоило бы с дороги сходить в купальню и хотя бы что-то пожрать, но возвращаясь домой, он, все же, думал только об Аэрисе. — Болит, — пожаловался он. — Рассказывай, — Аэрис отступил на шаг, жадно наблюдая, как Эккен раздевается — одно из самых приятных зрелищ, на которое он смотрел бы и смотрел. Прочь верхние шерстяные штаны, тонкие льняные нижние, и вот — обнажается плоский живот, крепкий и твердый, как доска. Эккен разматывает бинты на руках, давая отдохнуть себе, — наверняка во время поездки снимал их только на ночь, — потом поворачивается спиной. Когда Экке отводит волосы, отросшие за семь лет до середины спины, среди старых шрамов, на которые Аэрис уже давно перестал обращать внимание, видны те же желто-синие пятна. — Вчера утром. Сначала ударили ножом, а потом думали, что дешевле врукопашную, — говорит Эккен, как о чем-то ничего не значащем. — Не отвлекайся. Как же он скучал! Всего две седмицы Эккен не был дома, выполняя поручение в поездке на равнины, а казалось, прошел год с того дня, как Аэрис вжимал его в перину, что-то сбивчиво шепча на ухо и отдавая весь свой жар. Тогда они, как часто бывало, расстались со ссорой. Но Аэрис возвращался, всегда: перед жаждой, для них обоих, слова ничего не значили. — Тебя надо перевязать, — они оба тяжело дышали, наконец-то выпустив друг друга из объятий. Но Эккен молчал, наслаждаясь тем, что получил его зверь: радость от встречи, накопленную страсть и силу, восторг обладания — даже есть перехотелось, хотя он ничего не ел со вчерашнего вечера, и в купальню сделалось ужасно лень идти. Но порез начал кровоточить, хотя на этот раз, против его собственной воли, Аэрис обошелся с ним вежливо. — Заживет, — мотнул головой Эккен, нежась в тепле одеяла и прогретого дома, Аэрис натопил печь внизу заранее, и теперь тепло по железным трубам обогревало весь дом, — потом. Я замерз за эти две седмицы и, кажется, в Гнезде нужно заготавливать больше дров или конопатить щели в окнах. — Не нашел никого, кто бы тебя согрел? — фыркнул Аэрис. — Трудно тебе тогда пришлось. Так что, они договорились?! — Да, — глаза слипались, но пока спать Эккен не хотел, — Орих будет делать эти ружья. Они построят, как это, — фабрику. Около Гнезда и будут делать то, что хочет Эаран. По одной цене для армии, по второй для гвардии. Они уже там спят и видят, когда можно будет пристрелить врага издалека в горах, не рискуя ничем, кроме лавины. И государственные деньги тоже. Завтра ты все услышишь сам у его высочества. Здесь нет секрета. — Тебя что-то это не очень радует, — Эккен наверняка думает, что он один тут умеет читать щиты, но как бы ни так! — Конечно! Отчего бы меня это радовало?! То, что им связали крылья, не обозначает, что они не смогут разорвать веревки! — сон как рукой сняло, Эккен даже пихнул Аэриса в бок. — Они сделают это оружие, которым еще легче убивать нас в горах. И еще за наше же серебро! Где это видано?! Но я последний, кого спросят про это. — Даже я перестал считать Эарана дураком, Экке, — назидательно сказал Аэрис. — И то, что он делает, сняв запрет на огнестрельное оружие, абсолютно верно — мы можем не дожить до очередной вражды между собой, если люди придут с ним сюда! Мы должны уметь ответить им равноценно. — Меня три раза пытались достать клинками, — Экке едва не скрипел зубами, — а теперь просто будет достаточно выпустить издалека пулю, и так, что я не почувствую опасности. И от этого не защититься кольчугой! Можешь считать это трусостью. — Верно, — Аэрис кивнул, соглашаясь, — ни кольчуги, ни клинки не защитят нас, если Алрис объединятся с Тармаем, даже если об этом пока нет речи. Нам нужна такая же армия, как у людей, а не отряды из деревень и не гвардия в красивых платьях во дворце! Я твержу об этом столько же, сколько служу, и наконец-то ваш разлюбезный Эаран меня услышал! Стоило ярлу Тиадар встретиться со своими предками и, надо же, сразу все завертелось! Так что, у Ориха дела будут поинтереснее, чем ваше серебро... Эккен закрыл глаза — нужно успокоиться, научиться замолкать первым, иначе все снова кончится ссорой. — Ты останешься? — спросил он, переводя тему, и это было интереснее. — Да, — Аэрис снова покосился на рану. — И все же, тебе стоит ее промыть и перевязать. — Лень, — Эккен зевнул. — Хорошо, что ты не уйдешь. Семь лет, семь лет они встречаются с Эккеном и никак не могут даже назваться парой — две встречи из трех начинаются в постели и заканчиваются ссорой, а потом снова начинаются с примирения, потому что не возвращаться Аэрис не мог. Он, поначалу, давал себе зарок забыть тварь, — тогда он еще звал тварью, — не возвращаться, как бы ни тянуло, и не поддаваться, но все равно приходил, иногда прося прощения, а иногда даже без слов просто заставляя Эккена раздеваться. Нельзя не возвращаться, потому что ни в чьей постели больше не найти того, что давала ему тварь, и ни кому не отдать того, что она забирала. Никто не будет так настойчив, и никто не будет так жадно принимать все то, от чего отказывались другие. А еще он боялся: Охотник найдет другого, такую же добычу, мало ли бешеных в Келлин — Ястребы, так через одного — и заставит есть с рук. Это он тогда был дураком, смеясь над шрамами, а потом убедился, что Эккену Иррен стоит головой качнуть, и выбранная им добыча сама прибежит к нему в постель — после этого они не разговаривали несколько месяцев, и Аэрис сдался первым, хотя знал, что тварь соскучилась ничуть не меньше… ну, может, на самую малость. Утром Аэрис проснулся от тяжелого, нездорового дыхания любовника, спящего рядом — Эккен всегда спит тихо, если ему не снятся кошмары. Так и есть, лоб обметало жаром, а губы прикушены и Эккен вовсе не спит, а лежит с открытыми глазами, тяжело дыша. — Допрыгался, недоумок? — Аэрис потянул вниз одеяло, порез выглядел нехорошо, так нехорошо, что надо срочно натягивать на себя одежду и бежать за лекарем. — А я тебе что говорил?! — Я думал, так заживет. Принеси воды, пожалуйста, — «недоумка», как и многое другое, Эккен давно предпочитал пропускать между ушей, потому что не переоденешь белого барана в черную шкуру. — Перевяжи и поедем, мне надо быть на княжеском заседании и отчитаться Иддеру. — В рот я хотел трахать твоего Иддера, а князя в задницу! Куда ты собрался ехать? На тот свет?! Я к Хаке — он сегодня дома, присмотрит за тобой и за лекарем. С Хаке, названным родичем Охотника, Аэрису всегда было проще — не такой упрямый, не такой высоколобый баран с «воспитанием» и, поэтому, они даже сумели подружиться, насколько равнинник, истово верящий в свои земли, может подружиться с горцем, никто лучше Хаке не поможет сейчас. Идти до него близко — дом главе сотни городской стражи названые родичи покупали так, чтобы можно и видеться часто, и женщинам было бы удобнее готовить еду и шить одежду для неженатого мужчины. — Несколько дней проведите в кровати, я буду приходить каждое утро, — молодой лекарь, на счастье дознавателя Иррен, жил совсем недалеко, через несколько домов, — если почувствуете себя хуже, эрн Иррен, то немедленно посылайте за мной. И в будущем не относитесь так легкомысленно даже к порезам, тем более, что вот это, — он указал взглядом на бок, уже затянутый чистым, пахнущим травами и мылом, полотном, — вовсе не порез. **** — Передайте эрну Иррен мои наилучшие пожелания и скорейшего выздоровления! — объясняться об отсутствии Охотника, пришлось уже в зале совета, на который Аэрис опоздал из-за упрямца, который сейчас мучился от жара. Меньше всего хотелось это делать при всех, то есть, при князе Эаране и главе судебной управы, но пришлось «передать глубочайшие извинения от имени эрна Иррен за отсутствие», потому что пройдоха Найеха выразительно посмотрел именно на эрна Линегар. Тайны из своих встреч с Охотником Аэрис не делал, но и говорить в присутствии троих, двое из которых трахали этого самого Охотника не раз и не два, о нем совсем не хотелось. Особенно перед Найеха! Новый глава управы дознавателей, холеный скользкий щеголь, по большей части заправлявший внешней политикой, чем самими дознавателями, но все же связанный с охотником не только служебным долгом, но и тем, что был его первым мужчиной. О, этот сейчас только кивнул, приняв к сведению слова, но Аэрис был готов поклясться и заложить на этой клятве новенькую, подаренную Эккеном винтовку, что Найеха не даст ему просто так уйти из этого зала. — Итак, вы рассказали хорошие новости, эрн Найеха, я рад, что эрн Орих Истелин решил принять наше предложение и заняться оружием, лучше Ястребов это никто не сделает. Следовательно, нам стоит рассчитать примерные потребности для границ, армии, гвардии — моей личной и городской — и понять, как это оружие будет использоваться внутри страны. Я хочу, чтобы вы, эрн Ахола, совместно с эрном Найеха и Линегар придумали и рассказали совету, как сделать так, чтобы огнестрельное оружие не применяли бесконтрольно внутри страны и не использовали для сведения счетов, кровной мести и прочего. Такой соблазн будет, несмотря на то, что судов по кровной мести стало в три раза меньше, как вы мне, эрн Кайетан, и сообщали — я отлично знаю нордеа, как только Орих выпустит первые ружья — ими обвешается любой, кто получил мужской клинок. Вы что-то хотите сказать, эрн Линегар? Аэрис ничего не хотел сказать, точнее хотел и много, но не в присутствии Эарана. Отлично! Лишили права на месть по справедливости, теперь хотят лишить мужчин права иметь оружие?! Что завтра — кастрируют?! — Я бы хотел сказать, ваше высочество, — нужно постараться облечь свой гнев в красивые слова, держать себя в руках, — что это может не понравиться мужчинам — любой мужчина нордеа всегда имел право на оружие и защиту. — Отлично, эрн Линегар, хорошо,, что вы сказали это сейчас, потому что такого аргумента стоило ждать всенепременно, — Эаран улыбался так, как будто Аэрис отвесил ему похвалу, — и у нас есть возможность потренироваться заранее. Итак, эрн Аэрис, позвольте — права на ношение ножа и иных клинков никто никого не лишает, это равноценное мастерство, а не выстрел из-за угла. А во-вторых, скажите, кого вы опасаетесь?! — Простите?! — Аэрис с трудом верил услышанному — его обвиняют в трусости?! — Я спросил вас, кого вы опасаетесь, раз готовы ходить вооруженным до зубов. Вот смотрите, эрн Линегар, эрн Найеха, вас тоже касается — мы с вами сидим тут безоружными, но сейчас за моей спиной нет эрна Иррен или иного дознавателя. Эрн Иррен стоит ко мне близко так, что я чувствую его постоянно, хотя его трудно не чувствовать, и у эрна Иррен на поясе очень хороший длинный нож — я не сомневаюсь в том, что ему хватит сил и умений заколоть меня этим ножом насквозь раньше, чем кто-то из вас вскочит с места. Никто из вас не поручится в том, что знает, что в голове у Охотника, даже эрн Тиадар, который совладал с ним лучше всех, не знал этого. И все же, я безоружен, потому что я не могу показать эрну Иррен, что опасаюсь его, а мне не стыдно признаться в этом, хоть и доверяю ему. Так вот, — чего вы лично боитесь, что, кроме кучи железа на себе, готовы носить еще и ружье, зачем оно вам в городе? Ловко его высочество выучил эрн Тиадар, ничего не скажешь! Тем более, что и сказать Аэрису теперь было нечего — словами Эаран загнал его в такую ловушку, в которой возражение или возмущение были бы глупостью, но и тут же указал выход из нее. — То есть, нам следует рассмотреть вопрос, все же, об ограничении ношения оружия в городах и селах, нежели о его запрете? Я вас правильно понял? — Аэрис не стал строить из себя оскорбленного в лучших чувствах. — Совершенно верно, — Эаран кивнул, сделав вид, что не заметил того, что эрн Линегар избежал ответа на неудобный ему вопрос, — я именно это от вас и хочу услышать. Повторюсь, не только от вас, но и от эрна Ахола и эрна Найеха. Предчувствия оправдались, Иддер Найеха задержал его, сразу при выходе, и совершенно не смутился неприязненного взгляда, которым одарил его Аэрис. — Я надеюсь, Эккен достаточно хорошо себя чувствует, чтобы принять меня и ответить мне на вопросы, которые я хотел задать ему этим утром, до нашей встречи с его высочеством? — Эрн Иррен, к сожалению, не посвятил меня в подробности произошедшего, но я бы тоже хотел ему задать вопрос, как получилось, что его попутчики отпустили в Келлин его одного домой, раненого, и не поставили в известность вас, эрн Найеха? Что касается самочувствия, можете проверить лично — это его дом и ему решать, кого принимать в нем, а кого нет. — Тогда я нанесу визит эрну Иррен. Как только Экке живет с Аэрисом Линегар?! И кто бы мог подумать, что из всех любовников, с кем когда-то был Экке, он выберет именно этого, и останется с ним так надолго?! Иддер никогда не обсуждал с Эккеном этот выбор, хотя много раз хотелось, но непристойно лезть в чужую постель, даже если это постель того, кого ты помнишь еще совсем юношей и кто пришел к тебе сам, чтобы узнать все ее радости. Но Аэрис Линегар? Самодовольство, склочный нрав, наглость, не знающая ни чинов, ни различий, полное неумение вести себя в присутствии старших. Но с другой стороны — Линегар хорошо делает свое дело, мало чего боится. Хотя… Экке всегда нравились такие. А еще, поначалу было забавно смотреть на эту ревность. О, Линегар даже не замечает этого за собой, но он сходит с ума, награждая даже Ахола ревнивым недовольством, стоит тому посмотреть на Охотника, стоящего за княжеской спиной. С другой стороны, еще Войтан Тиадар говорил, что им всем надо быть благодарным Аэрису Линегар за то, что тот держит Охотника за ошейник, не давая ему сорваться. Однако, теперь все это наследство досталось ему, Иддеру. Два года прошло со смерти ярла Тиадар, а не было бы и дня, когда Иддер не сожалел о том, что не может спросить совета у своего наставника и командира, оказавшись на месте ярла. И одним из самых сложных наследств был Охотник. О, Экке Лойте, каким помнил его Иддер, Экке Иррен, каким он знал его после — вовсе не те, кого звали Охотником. Эккен Охотник — это третья личность, безжалостная, злая, не ведающая пределов, когда нужно удовлетворить собственную жажду. Сначала Иддер ходил на допросы, когда дознание вел Охотник, слушал равнодушные мертвые вопросы и короткое: «Лжешь». Эккен выворачивал щиты наружу, заставляя подозреваемых или преступников рассказывать все, что надо знать управе дознания. Кто из этих множества Экке - настоящий? Тот мальчик, что сам пришел к нему, заманив в сети, или тот мужчина, который бросал на стол протоколы допросов и уходил в дальнюю комнату управы, лежать в тишине и не слышать ни звука, или тот, что стоял за плечом Эарана Хелльстрем с закрытым лицом, а потом холодно рассказывал о том, кто замыслил измену или кого терзают сомнения? Как будто все на праздник собрались! Аэрис вернулся в дом Эккена, не став ждать главу дознавателей, и, тем более, решив не составлять ему компании. Еще чего не хватало! Найеха отлично знает куда ехать и где в доме спальня тоже найдет с закрытыми глазами. Но в доме его встретила почти вся родня Иррен: Хаке, Тесса, ее дети, крутящиеся в доме — не приехал только Хагир Лойте, для полного сбора. И что, в этом шуме они дадут раненому отдохнуть и поспать? Однако в кухне вкусно пахло тушеным мясом, жареными пирожками и всем тем, что они оба с Экке любили, но приготовить не умели. Но Экке все же дремал, наверху в спальне не так были слышны звуки снизу и стоял густой аромат трав и теплой льняной ткани, которую использовали для перевязки. Охотник открыл глаза, стоило Аэрису чуть скрипнуть дверью, войдя в комнату. — Ты быстро вернулся, — с широкой белой полосой перевязки Экке выглядел лучше, чем утром, однако Аэрис заметил и капли пота на висках, и приоткрытое в холодный зимний день окно, и короткий кувшин с водой на полу, поставленный так, чтобы лежащий мог дотянуться без труда. — Как все прошло?! — Тебя не хватало, — Аэрис стянул толстый, подбитый не льном, а шерстью, кафтан, бросил его на низкий стул. — Иддер Найеха так о тебе переживает, что идет по моим следам, у меня есть время раздеться и умыться, пока он не пришел. Да, Эаран тоже беспокоился, в спинку ему дуло без тебя. Что с раной? — Зашили, велели лежать, сказали, что останется шрам, — ничего особенного в этом Экке не видел, кроме того, что уже в первый день стал тяготиться бесцельным лежанием в постели. — Что вы все всполошились? Ты не уйдешь вечером? — Тебе мало тут народу? — удивился Аэрис, странное дело, Эккен два раза за одни только сутки спросил его об этом, раньше такого за ним не водилось. Вот: «Ну и убирайся отсюда!» — это постоянно, а чтобы Экке сам просил остаться?! Да что с ним там в поездке такое случилось?! — Нет, не уйду — ты же небось штаны сам натянуть не сможешь сейчас, а я потом отвечай перед всей вашей управой… В доме Эккена Иррен всегда или тихо, или шумно так, как будто в огромном особняке, населенном кучей женщин и детей, сейчас Иддер застал второе и был даже рад этому, во-первых, наверняка предложат перекусить, а глава управы изрядно проголодался за день, а во-вторых, он не окажется наедине с Экке и крайне недовольным этим Аэрисом Линегар. Но Аэрис Линегар все равно ему не рад. Кивнув ему, и более сердечно поздоровавшись с Хаке Иррен, — а Тессу так и вовсе приобняв, — Иддер Найеха прошел наверх, в спальню, зная, что сейчас услышит самые неприятные новости. — Ничего так и не сказал?! — едва прожевав кусок горячего жареного пирожка с яйцом, Аэрис спросил Хаке. — Тебе тоже? — Нет, — стражник подлил им обоим светлого пива. — Если бы! Но он рвался увидеть Иддера и пару раз пытался уговорить отвезти его на повозке в управу. Знал бы ты, сколько усилий мне стоило его отговорить! Что за упрямство! Он скажет только Найеха. — Ну тогда мы точно ничего не узнаем, — скривил бровь Аэрис, — это я уж спорить готов. Если было позавчера утром, то это где-то при выезде с равнин. Если Экке ударили ножом и он выжил, значит, кто-то сдох, и этого кого-то не привезли в столицу, иначе ты об этом знал бы. Значит, этот «кто-то» с равнин или около — это все, о чем мы пока можем догадаться. — Вот чего ты сам-то в дознаватели с таким умом не пошел? — не удержался от подначки Хаке. — Чтобы сначала вылизывать задницу Тиадар, а теперь Иддеру? — Аэриса аж передернуло от такого предложения. — Нет, благодарю — мне пока хватает его высочества. Скажи лучше, скоро станешь отцом? Не так давно, — а оказывается уже прошел год со свадьбы Хаке, — а ведь как вчера гуляли, но теперь со дня на день у Хаке появится сын или дочь! Чего, наверно, больше всех ждал Эккен, любивший детей. Еще одна странная история Охотника, немало удивлявшая Аэриса, который иногда размышлял об этом — как у Эккена, бывшего Лойте, оставшегося без семьи, так быстро образовалась новая, разрослась до целого рода? Сначала был любовник Хаке Иррен, с которым Экке спал (да с кем же в этом городе он не спал?!), и которому помог выдать замуж одну из сестер, потом Экке вошел в его род на правах мужчины, потом вышла замуж вторая сестра — Тесса, та, что сейчас подкладывала им еды, и тоже родила детей. Потом сын бывшего старшего брата — Хагир Лойте, племянник Эккена, ушел из своей семьи и, практически, присоединился к клану Иррен, не потеряв собственного имени и того смотри, мальчишка сам женится и снова понадобится покупать дом. Хотя, этот может на свои деньги — он же теперь совладелец рудника, как и Эккен. Вторая изумительная история, впрочем, около Охотника их было множество: как же всех обошел эрн Ойхе Лойте, формально лишивший собственного сына имени и права на любое наследство рода Лойте, но фактически, подаривший ему половину лучшего рудника Лойте. Аэрис был уверен, что в планах Ойхе Лойте рудник был целым, но все в итоге решила эрнис Элине, разделившая рудник в Ирнисте между двумя изгоями — внуком и сыном. Эрнис Элине пережившая первого мужа — главу управы и советника князя, и совсем ненадолго пережившая второго, тоже главу управы и советника князя, любившего ее всю жизнь. Как бы Аэрису не нравился Ойхе Лойте, а не восхититься такой прозорливостью и умом — нельзя. Как будто он все знал заранее, сумев обойти свои же собственные законы. И как же надо было предугадать события заранее! Но хотел ли он, чтобы его собственные сыновья и внуки судились за этот рудник? Вряд ли… Даже эрна Линегар передергивало от той неприязни, которая вспыхивала при встрече старшего и младшего брата Лойте. Инце Лойте ожидаемо проиграл этот суд собственному сыну и бывшему брату, и теперь у Охотника был еще один враг. И деньги. Если бы у Аэриса был такой доход, кто бы заставил его заниматься заставами?! Да никто… «Да, конечно, и что бы ты тогда делал? Мух ловил?» — насмешливо напомнил о себе внутренний голос. — Нам нужно проверить всех, Иддер, — дома Эккен не счел нужным соблюдать субординацию, которой строго придерживался в управе, величая Иддера ярлом. — Это предательство, такое же, как и в случае убийства моего отца. Те, кого мы убили, защищаясь, — равнинники, но они искали соглашение между Хелльстрем и Истелин, если бы они получили его, то могли бы запалить все равнины, и не только. Они знали, что оно у нас будет. Значит, знали от нас или от Истелин. Ты представляешь, что было бы, если бы они его получили?! — Эккен приподнялся на подушках, с помощью Иддера, и радуясь, что этого не видит Аэрис. — Ничего хорошего, — вздохнул Иддер, — это был бы несусветный скандал. Но зачем он Ястребам? Кому из них он выгоден? Впрочем, у меня есть целая ночь, чтобы об этом подумать, Экке. А тебе стоит подумать о том, как нам без пыли узнать, откуда ушли эти сведения и в каком доме дыра — в нашем, или в Гнезде. Как же мне не хватает ярла! Он бы уже, скорее всего, знал виноватого. — Я думаю, что он бы уже рассчитал всю прибыль Ястребов. Но, ему бы совсем могла не понравиться эта затея. Знаешь, что я думаю? — Эккен не хотел озвучивать Аэрису эту мысль и поэтому приберег ее для Иддера. — Мне кажется, что Эаран выжидал. Он выжидал, пока умрут эрн Тиадар и мой отец, иначе они бы не дали этому ходу или повернули бы дело так, что получили бы все преимущества. Куда ему было торопиться, Эарану? Никуда. Он все равно понимал, чьи руки им порой водили. — Опасные речи, эрни Экке, — рассмеялся Найеха, хотя такие мысли ему тоже приходили в голову, — и думаю, что они не у тебя одного. Но, кого-то не устраивает и то, что получается сейчас. Этот кто-то враг и Ястребам, и Хелльстрем. И таких наверно немало. Но мне пора, я отсюда слышу недовольство эрна Линегар, он уже наверняка составил свое мнение о том, чем мы тут можем заниматься. Я даю тебе седмицу отдыха. За Эараном пока пусть постоит Селин, обойдусь без секретаря. — Сколько хлопот ради одного меня, — Экке вытянулся на кровати, расслабив спину. — Это даже лестно, ярл Найеха. — Знаешь что… Погоди! — Аэрис вскочил из-за стола, настолько внезапное предположение пришло ему в голову, что его требовалось немедленно проверить. — Идем! В комнату, прилегающую к кухне, которую обычно использовали как кладовку для посуды и круп, они с Эккеном сваливали все то, что следовало стирать, ремонтировать или перешивать. И Аэрис не ошибся в своих предположениях — вот оно! Он встряхнул темно-синий, обшитый по краям красным шелком, теплый зимний кафтан Эккена. — Смотри! — он просунул руку в прорезь на боку, подкладка кафтана, выполненная из хорошего плотного льна была безнадежно испорчена пятном уже давно засохшей крови, а верх еще можно было починить. — Давай еще кое-что… Я ему голову оторву, она все равно же не нужна! Кольчуга, гордость Эккена и заслуженный предмет зависти многих мужчин, подаренная ярлом Тиадар, легкая, но собранная из плотно пригнанных колец, была аккуратнейшим образом свернута и убрана в кожаный мешок, в котором ее и подарили, и завязки на котором были так плотны, как будто их вовсе давно не развязывали. — Недоумок! — осталось третье, и тогда картина будет ясна, а для этого придется лезть в личный мешок, в котором всадники возят смену одежды, небольшой запас еды, миску и прочие мелочи, необходимые в дороги. Аэрис не стал церемониться и вытряхнул содержимое мешка прямо на пол. Так и есть — нижняя рубаха пропитана кровью и так же испорчена, как и подкладка кафтана, верхняя шерстяная тоже в заскорузлых уже пятнах. — Скажи мне, — держа рубаху, которой уже не поможет даже стирка, спросил Аэрис, — почему этот недоумок не надел кольчугу, я даже не спрашиваю, но почему он два дня строил из себя героя?! — Ты предлагаешь пойти и спросить?! — Хаке все это нравилось не больше, чем эрну Линегар. — У него или у главы его управы?! Экке нам потом «спасибо» за это точно не скажет. — Нет, конечно, пусть там помилуется со своим драгоценным Иддером, но я спрошу обязательно, уж поверь. Я дрался с ним сам и не могу понять, почему он подставился, чтобы получить рану! — Тогда позволь мне при этом не присутствовать, — хмыкнул Хаке, — и вообще, раз ты остаешься, то я приду завтра проведать, ближе к вечеру — жратвы у вас навалом, тряпки эрнис заберут. — Эти оставь пока… — кивнул Аэрис, — еще пригодятся. — Еще чего не хватало — в дороге жевать! — от пирожков Тессы сил у Иддера отказаться не хватило, но ужинать под пристальным взглядом эрна Линегар он бы не стал, как бы ни был голоден, любой кусок в горле колом встанет. — Сядь и поешь, как следует. Эри, — Тесса очень быстро понимала, что к чему, — проведай Экке, может ему горячее надо! Вот как — «Эри», надо же! Иддер с удовольствием ел горячий жареный пирог, запивая его разбавленным вином и даже не зная, радоваться ему за Эккена или нет, и это занимало его больше, чем дела, которые оказались срочнее и важнее, чем он думал до прихода в этот дом. Наконец-то все ушли! Эккен почувствовал, как в доме стало тихо. Злость Аэриса, беспокойство Тессы и Хаке, радость детей — даже не надо спускаться вниз, чтобы понять, что дом пуст, ничего кроме него самого и усталости Аэриса. — Ты не хочешь есть? — Эри вошел так тихо, как будто всю жизнь был разведчиком. — Нет, — отказался Эккен, он еще чувствовал жар, и кроме воды ничего не хотелось. Когда он последний раз ел?! — Ложись рядом. Я рад, что ты не ушел. Третий раз подряд. Если два еще можно было как-то себе объяснить, то для такой третьей «радости» должен быть весомый повод. И не тот ли это повод, что сейчас валяется окровавленными тряпками в кладовке? Очень хочется спросить, невероятно… чем думал дознаватель, на начале своего пятого десятка лет, когда не надевал кольчугу на равнинах?! Чем он думал, когда тайком менял одежду?! Но нет, сейчас нельзя — все закончится ссорой и тогда он точно уйдет, оставив этого безголового тупицу в жару и с зашитым боком одного в пустом доме. Аэрис чем-то очень недоволен, и это не похоже на обычную неприязнь к Иддеру, к которой Эккен уже привык, и которая иногда была забавна, а иногда раздражала, но он не готов ссориться сейчас. — Я хотел извиниться за то… — Эккен прислонил голову к его плечу, и Аэрис немедленно сунул руку в его волосы, — ну, когда мы разговаривали про Къярана и Хелльстрем. Я был неправ и много думал про это. — Да не помирать ли ты собрался, дружочек?! — присвистнул Аэрис. — Тогда я твою кольчугу заберу, раз ты ей все равно не пользуешься! Так в чем ты там был неправ?! Твои любимые Хелльстрем все же могут быть в грязи? О, это была хорошая ссора... Всегда приятно подразнить верного Хелльстрем горца, напомнить о том, что их князья небезупречны, и в истории белы только их косы, рассказать про то, что не написано ни в каких книгах по истории. Закончилась ссора едва не дракой, зато и примирение было таким, что Аэрис невольно облизнулся вспомнив о нем. Хотя, прощения пришлось просить именно ему. Но чтобы Эккен просил прощения?! Да еще и сам ластился под руку?! А ведь и сама история — ничего удивительного для нордеа. Когда-то давно Хелльстрем пришли к власти, сместив род Гвалтер с предгорий, пограничных земель на севере, который правил достаточно давно, но не так давно, чтобы все забыли, с чего все началось. Ничего особенного, один князь сменил другого, семью проигравших убили, посты поменяли и начали править. — Они просто оставили принца Къярана у людей! Бросили его там умирать, все — заложник не нужен! Чем им угрожал слепой?! Ничем! Бесполезно было тогда рассказывать Эккену про принца Къярана Гвалтер, которого правящий род отослал заложником в Тармай. Второй сын, слепой, но все равно представляющий ценность. Врожденным увечьем платят за иные дары, невидные другим, — Эккен вот тоже мог родиться калекой и Охотником, но ему повезло, если не считать увечьем отсутствие мозгов. Къяран Гвалтер едва перешагнул совершеннолетие, когда оказался в чужом княжестве, только с парой помощников-охранников, как заложник мира, которого могли убить, покажись хоть муха с границы Келлин. Потом в Келлин сменилась власть и заложник перестал представлять ценность и оказался совсем не нужным новой династии. «Нордеа оказался брошенным у людей! Ты себе должен представлять, что это такое! Его оставили в тюрьме, насиловали и били, кто угодно, пока он там не умер, и твои разлюбезные Хелльстрем даже не спросили где его тело! Они могли забрать его и казнить здесь, это было бы хотя бы справедливо, а они его бросили на милость мохнорылых. И ты их еще защищаешь?! Ну да, конечно, за тобой-то Хелльстрем послали самого ярла Тиадар, ты уже у нас ценнее принца Гвалтер!» Безобразнейшей ссорой кончился этот разговор, после которого Аэрис хлопнул дверью и не появлялся до зимы у Эккена, а потом пришел извиняться. Не стоило напоминать про плен… — Мне плевать на Хелльстрем, — Эккен закрыл глаза, позволяя гладить себя по волосам, — я предпоследнюю ночь думал про принца Къярана. За ним никто ведь не пришел, ты был прав. Его не искали даже. Они знали, что он там и что с ним плохо обращаются, или не думали об этом. А я знаю, что думал он. Я уже говорил тебе, то, что делали люди, можно было вытерпеть — это только пытки, больно и ты беспомощен. Страшнее только то, что ты знаешь, что этому не будет конца, до твоей смерти, а ее все нет и нет. Я думал, что меня никто не будет искать. Кому я был нужен до такой степени?! Никому. Для семьи я тогда все равно умер, для Кайетана обуза, остальным и вовсе плевать; у Хаке не хватит силы — я даже не надеялся на это, только на то, что умру быстрее, и все это кончится: вонь, кровь, боль. Я могу представить, что чувствовал он. Ему было хуже — совсем некому было прийти. Но, почему этого не сделали те, кто не боялся Хелльстрем? Не смогли пересечь границу, я думаю, или почему?! За ним не только Хелльстрем не пришли — никто, совсем. А теперь его смерть только как упрек, хотя, по сути, это сделали все: все знали, что он там умирает, но делили посты, земли и рудники... Так что, я был неправ — это наша общая вина. — Своеобразное извинение, — но спорить Аэрису отчего-то не захотелось на этот раз: день был долгим и ссора с тем, кто сейчас слабее, не лучшее его завершение, хотя, по правде говоря, он и не знал, что сказать на это, — но, может, мы поговорим про это позже? Спи. — Я знаю, что ты захочешь мне сказать, — Эккен вдруг перевел тему совсем на другое, — про кольчугу и белье в крови. Так было надо. Если бы я мог не терпеть, я бы не терпел, но я даже не могу сказать, зачем это было так надо... Доброй ночи.