Иррен

— Почему тебя создали такой шлюхой?! Как это у тебя получается, просто расскажи?! — бешенство уже не поможет, Аэрис знал это наизусть. Главное - не поддаться и не рассердиться еще больше, когда он не сможет контролировать себя, тогда Эккенов зверь поднимет свою башку и начнет его жрать, не стесняясь, а его хозяин будет насмехаться, подбрасывая дрова в топку злости. — Ты там всем дал, в Гнезде?! И Тидгеру, наконец-то?! — Тидгеру не дал, — Эккен подлил еще холодной воды в купальню, — он не умеет об этом просить так, чтобы я захотел его. Я не знаю, как это выходит, я говорил тебе, много раз. Я два дня был один в дороге, наверно поэтому. На коже, там, где не было шрамов — синяки от пальцев, от хорошего, крепкого захвата в порыве страсти, Аэрис сам оставлял такие каждый раз. На шее — темные пятна поцелуев, кто-то очень был рад Эккену. Можно было восстановить картину этой страсти, Эккен точно был сверху, как он любит, — на поясе и ниже тоже следы синяков. — Ах, теперь тебе надо, чтобы еще и попросили, — усмехнулся Аэрис, — раньше просто, без церемоний обходился. Я себе голову сломал уже, пытаясь понять, почему… — Ты хочешь, чтобы я попросил прощения, или что? — Эккену не нравится этот разговор, и сейчас он начнет выводить все на очередной скандал, Аэрис уже успел выучить и этот наклон головы, и прищуренные глаза, и жажду в них. Это можно остановить, если сейчас перехватить руки Экке и оттрахать его так, чтобы он и думать забыл об ястребиных хренах, хотя бы до следующей поездки, но Аэрис промедлил, как часто бывало: — Да, мне надо, чтобы попросили, чтобы я знал, что меня хотят, а не просто сказали, что я шлюха. Можно же найти и не шлюху, да, Айэ — приличного домашнего мальчика, такого нежного, в шелковом платье, с чистой кожей, сладким ротиком и попытаться сделать с ним все то, что ты любишь делать со мной, и что я люблю, когда ты делаешь — это же так легко. Хотя, постой, потом детка побежит жаловаться старшим братьям… и дело кончится дракой, как это и вышло в последний раз. Мог бы и не припоминать… Хотя как без этого — Аэрис сам вложил Эккену в руки это оружие. Тогда он не стал терпеть, — как Экке к нему, так и он к Эккену, — тот приехал таким же, как сегодня, пахнущим Ястребами, со следами чьих-то жадных рук, с глазами, в которых еще было довольство вдоволь натрахавшегося мужчины, и Аэрис плюнул, в очередной раз уйдя, и решив отомстить так же. Вот только он уже отвык от того, что надо соизмерять силу, от того, что желания нижнего могут быть не похожи на желания Эккена, а кончилось все дело знатной дракой, смехом Эккена и тем, что Аэрис вычеркнул своего случайного любовника из списка мужчин. Жаловаться на больную задницу старшим родственникам — да такой неженке впору женское платье носить! — Ты бы что-то новое хоть раз придумал, — даже ругаться уже не хотелось, — но, вот твой самый главный довод в споре про брак, а все остальные ты можешь засунуть в свою бездонную задницу! Ты хочешь трахаться с кем попало, держать меня на поводке и не нести никакой ответственности за это, да, Экке? — Я согласен, — Эккен уронил это так резко, что Аэрис даже не понял о чем речь. — С чем согласен?! — С браком. Я решил. Если ты не передумал. — Да ты что?! — изумление Аэриса можно было взвесить в руках и надорваться, так оно было велико. — Что ты говоришь?! Семь лет ты отказывал мне под любым предлогом, нес чушь, которой я должен был верить, а теперь, вот так вот, соглашаешься? В чем подвох, дружочек?! «Дружочек» — верный признак, что Аэрис зол, зол так, что Эккен поневоле начал возбуждаться, потому что зверь проснулся, почуяв сытную добычу, но сейчас вовсе не время для постели, ой как не вовремя! — Ни в чем, — врать было трудно, для нордеа это очень сложно, и Эккен понимал, что рассказать придется, но хотя бы минутой-двумя позже, — помнишь, ты говорил, что если я буду изменять тебе, то ты не станешь обращаться к закону, а убьешь меня сам? — Помню… — Аэрис смотрел на него в упор, и в серых холодных глазах было недоверие, — и что-то тебе это условие не очень нравилось, да? Ты что-то плел, что пока я трахаю тебя так — мне завидуют, но как только мне дадут бумажку из управы — будут смеяться? Так? И что, у тебя есть повод выставить меня на посмешище?! Говори! Эккен не успел вырваться, как Аэрис пальцами вцепился ему в подбородок, поворачивая к себе, он мог бы вырваться и мог бы ударить, и они оба знали про это, но не стал, хотя пальцы больно впивались в кожу. — Это не повод, — Аэрис держал его так крепко, что говорить было больно, — но мне пришлось выбирать и я выбрал тебя. И согласен на все твои условия. — Ты думаешь, я так просто тебе поверю и сейчас же побегу в управу оформлять бумаги?! Вот что ты вляпался, тварь?! — ярость Аэриса была настолько сильной, что Эккен поневоле закрыл глаза, пытаясь удержать в себе Охотника, и собственные щиты, чтобы Аэрис не услышал этой вины. — Хорошо. Я расскажу тебе, — возможно, это будет последний их разговор вообще, но Эккен уже сделал шаг, и ему на мгновение стало легче, — и тогда ты наверно возьмешь свое предложение назад. *** Почти год назад… В одну из своих поездок к Ястребам, ставших частыми — одна в пару седмиц так точно, он напоролся на военный отряд, возвращавшийся откуда-то с границ и гнавший лошадей. Не самая прекрасная встреча для одинокого уроженца гор, в плаще дознавателя и на землях исконных врагов; и даже на серебряную фигурку-пропуск, выданную ему одним из родичей Ориха Истелин, он не очень-то надеялся в тот день. Пятнадцать вооруженных мужчин, вовсе не похожих на пастухов и гонящих несколько десятков лошадей — это верное самоубийство, если сопротивляться. Поэтому, он просто уступил дорогу, не особо надеясь, что отряд проедет мимо чужака. И он не стал вынимать оружие, когда десяток всадников окружил его, а пятеро погнали коней дальше. Его проткнут копьем раньше, чем он даже коснется меча и дар ему ничем не поможет, тем более он и не был сердит. — Я знаю тебя, — старший в отряде не стал с ним здороваться, вот еще, — ты часто здесь бываешь, и что, вряд ли ты приехал посмотреть на то, как мужчины угоняют коней? Ястреб рассматривал его внимательно, и в этом взгляде Эккен распознал знакомую ему жажду и почувствовал силу, такую, от которой бы не отказался… Хм, может это и сможет его сейчас выручить... — Последнее, что меня интересует сейчас, так это ваши мелкие дела с соседями, — надменно ответил он, показывая кольцо младшего дознавателя и фигурку-пропуск. — Будут еще в Келлин конокрадами заниматься! Рассчитанная наглость, мужчины заворчали и руки действительно легли на рукояти мечей, а Эккен уставился прямо в глаза предводителю отряда, откровенно рассматривая его. Великолепный образец Истелин, именно так их и описывают в столице — высокий, с русыми волосами, сплетенными в косы, перевязанные меховыми лентами, с серыми глазами, сильный и вооруженный до зубов, с широкими плечами, со скулами и поджатыми узкими губами, гневное лицо. Прекрасно — он рассердил десятку Ястребов. — Ну, на твою кривоногую кобылу я бы не польстился, — вернул ему Ястреб, справившись с собой и давший знак заткнуться остальным. — Значит, ты не очень разбираешься в кобылах. Может, в жеребцах ты понимаешь лучше? — он идет по опасной грани, но дар выручает его. Эту заинтересованность он бы не спутал никогда и ни с чем, как и этот взгляд, к которому он привык, еще даже не перешагнув порог совершеннолетия, и удержаться на этой грани, балансируя между интересом этого Ястреба и собственной дерзостью. — Я слышал, зато ты в жеребцах знатно разбираешься, — получилось, Ястреб наклонил голову, еще более пристально рассматривая дознавателя, — от Ихтира и до края гор. — Конечно, — кивнул с готовностью Эккен. Мда, это было даже проще, чем можно было представить. — Я скажу тебе больше, сомневаюсь, что кто-то еще в Келлин разбирается в них так, как это делаю я. Пока что я не слышал о таком опытном… знатоке. И я многое могу рассказать после того, как ты проводишь меня в Гнездо. Ястреб хорош. С Аэрисом не сравнить, но почему бы и нет — он силен, он вспыльчив, а значит, у него есть что забрать. Да и два дня в пути — Эккен особенно не спешил отбивать себе задницу, раз Иддер не дал указаний торопиться, тоже сделали свое дело. Ночь может быть нескучной. — Как Иддер Найеха отпускает тебя одного, с таким острым языком? — Эккен чувствовал себя неуютно, потому что, хоть он и ехал вровень с вожаком, но сзади, чуть ли не в расстоянии вытянутого копья, были другие Ястребы. — Это прямо удивительно. — Именно поэтому он и отпускает меня одного. Так я не узнал твоего имени… — дознаватель чихнул от попавшей даже внутрь головного платка пыли, зато все Ястребы прекрасно обходились без них. — Меня зовут Лайго, — Ястреб придержал лошадь и отряд поехал тише. — Но зачем тебе это, разве ты всех запоминаешь? — Не всегда, — пожал плечами Эккен, — но что-то мне подсказывает, что тебя я запомню. Все поручение состояло в том, чтобы передать зашитый кожаный конверт Ориху Истелин, попросить его прочитать в своем присутствии, запомнить чувства и дождаться ответа, а это было делом не быстрым — пока Ястребы соберут совет, пока обсудят, что должен засунуть себе в задницу каждый из советников князя и прочие тонкости политики, в которых Эккен делал вид, что их не понимал. Самым сложным в задании было настоять на своем присутствии при прочтении и выслушать, что думает по этому поводу Орих Истелин, рядом с которым Эккену было даже трудно стоять. — Я не имею права обсуждать приказы главы управы и его высочества князя Эарана, эрн Орих, — Эккен уже в пятый раз твердил эту фразу, сам зная, как глупо это звучит. Кому понравится то, что ему так откровенно не доверяют, присылая настолько неординарного гонца?! И Орих Истелин не так глуп, он сильно злится именно на присутствие Охотника, читая в этот момент письмо. Но содержимым тоже недоволен… Эккен чувствовал растерянность даже через очень плотно сомкнутые щиты и откровенную вражду. Что толку негодовать на него?! Как будто для собственного удовольствия он сбивает задницу, постоянно мотаясь по поручениям Иддера и Эарана Хелльстрем! Да, это единственное место, куда не было возможности послать кого-то другого, потому что нужен был именно Охотник. И если бы не было поездок к Ястребам, то Эккен безвылазно сидел бы в Келлин, в управе, как и было до того, как в княжескую голову пришла мысль об огнестрельном оружии. Теперь же, о делах Истелин и Хелльстрем никто не должен знать, зато оба из вождей хотят знать все друг о друге. И если бы у Ястребов был свой Охотник, то еще неясно, как повернулось бы дело. Есть пара дней отдыха, Эккен обычно отсыпался, наблюдал за тренировками мужчин или принимал в них участие, если его приглашали, и отъедался. Надо сказать, что готовить вкусно на равнинах умели и уже, когда при подъезде к Келлин подводило живот от голода, Эккен травил себе душу, вспоминая о восхитительном тушеном мясе с травами. Ел он всегда в общем зале, где всегда трапезничали воины, перекидывался шутками — за годы поездок к нему даже привыкли, еще наверно немного, и в Гнезде у него будут собственные покои, хотя, как раз, ему отводили одну и ту же комнату. Так что, здесь он был почти своим, иной раз соглашаясь забрать какие-то небольшие письма или передачи для столичных Ястребов. Лайго Истелин, как Эккен успел понять, командир одного из небольших отрядов, скорее всего десятник. У Ястребов нет знаков отличия - что глава клана, что простой воин, могут выглядеть совершенно одинаково и даже дорогое оружие не выдаст владельца — любой равнинник старается обвешаться серебром как можно больше — только привычка к власти выдаст старшего. Скорее всего, его новый знакомец из второй или третьей ветви, из тех, кто мечом и умением зарабатывает богатство для клана, а не умом. Хотя, если так судить, Тидгер Истелин тоже не ученый, но, видимо, сгодился только на то, чтобы махать мечом — его самый главный недруг: при виде друг друга у них вставала на затылке несуществующая шерсть, а за каждую взаимную шутку можно было получить ножом под ребро. Никто из них не мог забыть злополучного турнира и каждый считал себя правым. И наверно, Тидгер Истелин был одним-единственным нордеа, который обладал тем, что Эккен желал сильнее всего, но был и тем, с кем Экке никогда не согласился бы разделить постель. Однако, Лайго не встретился ему ни в трапезной, ни в купальне, куда следовало, конечно, пойти до того, как есть, но Экке был так голоден, что пренебрег правилами хорошего тона и теперь считал, что был абсолютно прав в этом решении, погрузившись в теплую воду сытым и довольным. Здесь почти никого не было — середина дня, и поэтому он жмурился и мылся не торопясь. Можно не ждать — после рейда будет возня с лошадьми, рассказы про поход, так что встретятся они еще не скоро, но в том, что встретятся, Эккен даже не сомневался. Поэтому он не особенно удивился стуку в дверь вечером, Эккен еще не спал, просто дремал, наслаждаясь бездельем и особенно тем, что выспится за всю прошедшую дорогу в тепле и без дождя над головой, в кровати со свежим бельем. Лайго, в домашней льняной рубахе, в штанах, перехваченных простым, почти без обвеса, поясом и с кувшином в руках, сделал шаг через порог без приглашения. Зато оба его запястья были увешаны серебряными браслетами — какие-то были сплетены из цепей, какие-то отлиты и украшены чеканкой. Эккен уже и забыл про то, что существуют такие украшения — больше чем десять лет он носит бинты на руках и уж конечно, глупо привлекать к ним чье-то внимание. — Это все военная добыча и подарки, — от Ястреба не укрылось внимание к браслетам, — здесь так принято. — У меня тоже навалом этого добра, — усмехнулся Эккен, — но я не ношу его. Так что, ты будешь угощать меня вином или мы поговорим о серебре? Эккен не столько пил, сколько рассматривал, предвкушая хорошую ночь и умело распаляя чужое желание словами, жестами и взглядами. С добычей можно и поиграть, так даже будет слаще. Если бы он мог удержаться? Не мог… Войтан Тиадар был прав — это управляет Охотником и его даром, именно постель, именно игра слов, тела, эмоций, боли и наслаждения, соперничества, и если он будет терпеть, терпеть для Аэриса, то встреча закончится или ссорой, или тем, что потом будет трудно ходить,.. не получив свое — он не сможет здраво соображать и делать то, что надо делать, не сможет голодным стоять около Ориха Истелин. Можно даже поверить в то, что ярл мог предупредить Ястреба о таком, а тот, в свою очередь, мог отдать распоряжение «не сопротивляться». Хотя, кто бы стал сопротивляться. Только Аэрис. Поначалу. Сердце, как же его не хватает… Если бы ты, Эри, мог ездить со мной, быть всегда рядом, быть всегда готовым, злым и распаленным, таким, каким я тебя люблю! Я бы ничего и никогда не брал бы у других. Этого Ястреба хотелось так, что сводило живот от желания, большой, сильный и жаркий, и неравнодушный. Эккен читал его, как раскрытые страницы книги — Лайго пришел хорошо провести эту ночь, слышав о славе Эккена и его уступчивости, и ему интересно, очень интересно. Хорошо, сделаем так, что будет еще интереснее… — Так что, ты мне расскажешь что-то новое про жеребцов, чтобы я знал еще больше? — Эккен сидел около раскрытого окна, и давал рассмотреть себя, закрытым тенью от заката, — я хочу посмотреть. Про меня ты наверняка слышал… Или даже видел. — И видел, — голос Лайго стал еще ниже и хриплым, — и слышал, верно, но видел не всё. Говорят, что у тебя шрамы везде. Даже там, где их не может быть… — Я могу тебе показать, — Эккен уже расплел волосы, но перебросил их вперед, через плечо, и стянул легкую льняную рубашку, — тогда не раздевайся, сможешь быстрее уйти. Он легко поднялся, поворачиваясь спиной и расстегивая пояс. Лайго не уйдет, еще никто никогда от него не уходил. Сочувствие… не жалость, к которой Эккен привык, и удивление. — Это шрамы там, где они могут быть у мужчины, — Лайго налил им еще вина, — но мне говорили про те, которые почти невозможны. У тебя красивая спина. А эти три, старых, за что они? — Я подставил задницу не тому, кому она полагалась по закону, — рассмеялся Эккен, — это мои самые первые и я тогда еще не знал, что скоро их будет больше и совсем не за мои проступки. Но для того, чтобы увидеть «те, что невозможны», тебе нужно раздеться, твоя очередь. Играть Эккен мог долго, столько же, сколько кот гонять по полу полузадушенную мышь, зная, что в любой момент может перекусить ей горло. О да, не зря он настаивал на этом! Было на что посмотреть! Лайго еще только стянул рубаху, а Эккен уже непроизвольно облизнулся. Как можно не любить любоваться этим? Дома он постоянно просил Аэриса ходить в одних нижних штанах, чтобы не отводить взгляда от широких развернутых плеч, рук с мышцами воина и тонкой талией каменно-плоского живота, самый прекрасный треугольник на свете,.. и дорожка волос, сбегающих за белую полосу штанов, стоит лишь потянуть за плетеный шнурок. Ястреб был хорош, и не просто хорош, а именно так, как всегда нравилось Эккену. Среди его любовников было много разных мужчин — кто-то был сухощавым, а кто-то наоборот, таким же, как он сам, тяжелым от постоянных тренировок и упражнений, крепким и сильным, могущим свернуть в руке кованый гвоздь. Лайго был именно таким, тем, кто тренируется не только с оружием, но и не жалеет себя в приседах и отжимании, и Эккен не хотел бы схватиться с ним в бою врукопашную. — О, я вижу, тебе нравится, — ухмыльнулся Лайго, подхватывая игру, — любишь покрепче?! Теперь твой ход. Ты снимешь штаны или размотаешь тряпки на руках? Но, видишь ли, у меня остался один ход, а у тебя два. Это нечестно. — Не будем считать тряпки, — Эккен отпил вино, которое было неожиданно крепким, — так что один ход. — Каленая проволока, — ответил он на немой вопрос, как только размотал второй бинт — не привыкать, все спрашивают про это, зачем тогда ждать голоса? — Но ведь это не то, чего ты ждешь и о чем тебе рассказывали?! Болтливые Ястребы, нет сомнений, что и этот завтра в общей гриднице будет хвастать своими успехами, впрочем, такая слава ему на руку, только дурак будет стыдиться ее, а дураком Эккен может и был, но совсем не в этих делах. Вот теперь жалость. Тоже не привыкать, так жалеют все, кто видит его изуродованные руки. И даже сейчас, когда рубцы стали не такими резкими, как были когда-то. — Я бы убил того, кто это сделал, — о, к возбуждению примешалась и злость, а эту смесь Эккен любил, очень любил. — Он уже мертв. А теперь мой последний ход, — Экке распустил шнурок штанов, переступил через них ногами и повернувшись задницей. — И они вовсе не там, где ты их ищешь… Идем со мной. В гостевых комнатах Ястребов низкие и крепко сбитые из дуба кровати, как будто их хозяева всегда были готовы трахать своих гостей без лишнего скрипа. И именно на такую кровать сейчас лег Эккен, не торопясь, продлевая каждое мгновение, удобно устраиваясь и раздвигая бесстыдно ноги с полувозбужденным членом. Еще немного,.. совсем чуть-чуть, и Ястреб сделает все сам. — Иди сюда, ближе, — голос Экке тоже стал низким, он до дрожи в пальцах хотел потянуть за шнурок штанов Лайго, но не позволял себе торопиться, хотя зверь скулил и выл, срываясь с поводка контроля. — Можешь рассмотреть все получше. Шрамы заходили на внутреннюю часть бедер, поэтому он не любил надевать шерстяные штаны на голое тело, и просил женщин сделать швы на льняных как можно мягче. — Твою мать… — Лайго опустился между его ног, протянув руку и коснувшись шрамов, а затем напряженной мошонки, — как это вышло? — Люди. Я не хочу говорить об этом, — отрезал Эккен, — так что, ты убедился, что ваши болтуны не врали? Теперь твой ход, снимай штаны. — Закрыл глаза на мгновение, оглаживая собственный член и давая Ястребу рассмотреть все, чем он скоро может завладеть. — Ты там говорил, что «сможешь уйти», — Лайго положил пальцы на концы шнурков, потянув их, — так вот, ты теперь не сможешь уйти, а тебе следовало уступить мне ход, тогда был бы шанс. Знакомься с моим жеребцом. Немногие наездники смогли на нем удержаться. Сердце… А ведь он мог подумать и не нарываться еще тогда, когда встретил отряд Лайго. Мог бы промолчать, и сейчас бы спал или утешался в чьих-то объятиях. Но… Такого члена Эккен еще не видел и не пробовал, и даже не слышал о таком. Если это войдет в него, то завтра на лошадь он не сядет, или пожалеет об этом очень скоро. Лайго был уже возбужден и от этого его орган был особенно устрашающим — длинный и толстый, с крупной головкой, перевитый венами. — Да, пожалуй, такого жеребца я еще не видел, — Эккен так и не убрал руку с собственного члена, отступать было поздно и зверь сорвался с поводка, — но я буду горд, если сумею его объездить! — Попробуй, — Лайго не убирал пальцы, проводя ими по коже, от чего Эккена передергивало от возбуждения, — я слышал о том, в какой позе ты это делаешь. А также о том, что ты забираешь взамен. Я готов… Игра будет медленной, не такой, как она часто была с Аэрисом, когда они набрасывались друг на друга, как голодные, и потом дышали, как после бега. Нет, с Лайго они распаляли себя прикосновениями, хотя оба были на пределе, и Эккен, словно издеваясь над собственным зверем, неторопливо разматывал поводок, чтобы спустить того тогда, когда захочет его хозяин. Масла было предостаточно, и Лайго помогал ему, пальцами растягивая вход, Эккен чувствовал сквозь снятые щиты любовника его возбуждение, желание поскорее овладеть им, и любопытство. Так ли хорош Эккен Иррен, как о нем рассказывают. Аэрис этого не простит, если узнает, — а он узнает, хотя, может, простит. Но как сказать ему о том, что сдерживать себя — сродни тому, как сомкнуть руки на собственном горле, чтобы не дышать? Он столько раз в жизни пытался сказать это — и никто его не услышал. Сначала было больно, достаточно больно для того, чтобы эта боль заглушила даже жажду, но Эккен умел справляться с ней, да и никогда не боялся боли тела — это глупости, он же не эрнис! Он прижимал бока Лайго коленями, пока опускался, управляя в своей любимой позе и давая рассматривать себя целиком — закушенные губы и чуть прикрытые глаза, напряженный плоский живот и желание, которое было не прогнать глупой болью. Он действительно отбирает, Охотник задавал ему ритм, упираясь коленями в бока, а Лайго впивался пальцами ему в ребра, молясь о том, чтобы Эккен не прекращал, не открывал глаз и даже не стирал капли пота на висках, не убирал руки с собственного члена, и снова и снова опускался всей своей тяжестью сильного тела. Охотник пил его, Лайго чувствовал, как его щиты взламываются и сминаются чужой безжалостной волей, которой он не мог бы сопротивляться, даже если бы захотел, как и все то удовольствие, что он сейчас испытывает — вместе с ним испытывает и Охотник, от которого было не скрыть ничего. Эккен убыстрял ритм, не боясь ничего, и уже почти не владел собой, слившись полностью со своей добычей и ее чувствами, насыщая тело и кормя свой дар, и уже был близок к разрядке, но чуть придерживал ее, чтобы сделать это одновременно, на самом пике удовольствия. О, этот Ястреб действительно его хочет и дал над собой власть. Вот что это значит… и вот он чем они говорили. Лайго дышал так, как будто пробежал много полетов стрелы по степи, а в голове было абсолютно пусто, наверно, он бы не смог вспомнить собственного имени, да и не захотел бы. — Ты со всеми так делаешь, или выбираешь? — надо было что-то выпить, в горле пересохло, но этот вопрос был важнее всего. — Конечно, выбираю, а ты думал, я даю всем без разбора? — Эккен придавил его телом, потому что положил голову и плечи ему на грудь, поглаживая член, доставивший ему удовольствие. — Нет, я объезжаю лучших жеребцов в этом княжестве. Эккен Охотник оказался еще лучше, чем о нем рассказывали другие, а рассказывали о нем много — «шлюха», «жадная тварь», «приручит кого угодно» и чего только не было. Тогда Лайго казалось, что все это преувеличения и чем было бы хвастаться? Тем, что ты не сам добился? Говорили еще о другом: «потом ты пожалеешь, он из тебя выпьет все, что можно, с пустой головой потом ходить будешь!», «Как будто он тебя самого оттрахал!». Вот это казалось верным, Охотник ни с кем не встречался второй раз и это удивляло. Поэтому, он и не придал значения тому, как быстро уловил его намеки шустрый горец там на дороге. Красивое сильное тело воина — отчего бы отказываться, не эрнис, обязательств не будет, поэтому Лайго пришел. «Жадная тварь» завораживал… от того, как умело он вел игру, до того, как показывал свои шрамы, которые вовсе его не портили, а лишь придавали что-то особенное. Охотник мог отказаться, многие отказывались, это только в болтливых языках и фантазиях эрнис, не пробовавших мужчины — большой размер это достоинство. Вот только на деле мало кто хотел испытать его на себе. Шлюха из Келлин не побоялся, хотя сомнение на его лице Лайго видел отчетливо, для этого не надо уметь читать чужие чувства. И все же, расскажет ли он другим, что пережил сам?! — Не надейся, что ты завтра уедешь, — обронил Лайго, все-таки дотянувшись до кувшина, но сначала напоив Эккена, — и послезавтра тоже. Ты очень не вовремя приехал — у внука ярла Ориха праздник, он станет мужчиной и никто не будет заниматься делами в это время. — Меньше всего я хотел оказаться у вас на праздник, — нахмурился Эккен: про попойки Ястребов ходят легенды, про то, что творится на них — тоже, а он тут не самый желанный гость. — Может, мне стоит тогда уехать в Ихтир. Ихтир, город, который полностью управляется Истелин, тоже не лучше, однако подальше от толпы пьяных равнинников. — Чего ты боишься?! — приподнял бровь Лайго: — Ты княжеский дознаватель, хоть и сын убийцы брата ярла. — Убийцы? — взвился Эккен. — Это была война, и убийцы там были со всех сторон! — О да, — ткнул его пальцем в бок Лайго, — давай, назови еще Нериса Вальдхере Изменником, как у вас там принято. Так вот, если ты не будешь так делать, то переживешь и завтрашний день, и послезавтрашний. Мы можем даже взять тебя с собой на охоту. Однако, завтрашний вечер лучше просиди тут. — Давай, еще расскажи мне, — передразнил своего любовника Эккен, — что меня пригласят, конечно, на пир, но с него лучше смыться побыстрее. — Ты удивительно умный для келлинца, но я могу скрасить твое время тут. Лайго его не обманул, Орих Истелин действительно словно забыл про него, зато Лайго и еще несколько мужчин пригласили его на охоту, от которой Эккен не стал отказываться, хотя этим он нарушал все возможные приказы собственной же управы. На охоте дознавателя могут убить и представить это как собственную неловкость, например. Но в летний солнечный день думать об инструкциях? Нет. И Эккен сел на коня, радуясь, что не забыл надеть платок, и никто не видел, как он чуть морщится от боли, платя за вчерашнее удовольствие. Ястребы ждали этого — ни для кого не было секретом, кто на этот раз составил компанию в постели келлинской потаскухе, но Эккен, вопреки обычаю, не уловил в Лайго той гордости, которая была присуща всем тем, кто хвастался, что провел ночь с дознавателем. — Я не приду к тебе вечером, но хотел бы под утро, — они вернулись в Гнездо, Эккену повезло и удалось похвастаться меткостью перед Ястребами, хотя лучником он был посредственным, — сам понимаешь, почему. — Это еще одна причина, по которой я пожалел, что приехал не вовремя, — Эккен был серьезен. Если бы он знал заранее! Ритуал Ястребов, в котором заняты все взрослые мужчины и который продлится всю ночь, наверняка будет заставлять его мучиться и выходить из себя, и раздражать хозяев, если он не сможет удержаться. Это должно быть пыткой. — Мне нужны сонные травы, чем сильнее, тем лучше. Когда все закончится, ты можешь войти и разбудить меня, и найди их, иначе у вас может ничего не получиться. Убеди в этом ваших лекарей! Или проводи меня в Ихтир. — Ярл распорядился тебя отсюда не выпускать, ты не можешь уехать из крепости и из-под нашего надзора. Как глупо! Что за упорство?! И почему Ориху нужно, чтобы он остался тут? Убить его, просто спустив все свои щиты, так, чтобы дар сломался, и он сошел с ума от боли?! И это будет просто случайностью, стечением обстоятельств. Орих убьет его по-другому, не так, как он демонстративно убил Иллана — теперь он старше и умнее. Хорошо, если трав не будет, то и Ориху так просто победа не достанется, спасибо за это страстному Лайго Истелин. Однако Лайго принес травы вечером, столько, чтобы можно было усыпить не одного Охотника, а наверно всю управу дознавателей во главе с князем Хелльстрем. Притащил еще и ужин, и тут же ушел, однако, не забыв прихватить задницу Эккена рукой. Эккен повесил в камин небольшой походный котелок, разогревая воду — ему понадобится немало трав… Он пил горячее, невыносимо горькое питье, понимая, что остается беззащитен — Ястребы этой ночью могут сделать все, что захотят с ним, такие же опоенные другими травами, готовые переступить грань между этим миром и миром грез. А ему надо уйти, чтобы не стать их добычей, заснуть без снов. И стоило ему опустить голову на подушку, как он провалился в черный омут, сразу закрыв глаза, и перестал существовать. — Умный мальчик, — кивнул Орих Истелин в ответ на доклад своего десятника. — Очень умный и осторожный, но рано или поздно он не убережется. О том, что происходит между вами, я пока не буду с тебя спрашивать, но это пока, Лайго, помни и не вздумай заиграться! Проснулся Эккен от боли, от того, что нещадно сводило голову в висках и от удара по щеке. — Ты не просыпался, — Лайго пожал плечами в ответ на гневно сверкнувшие карие глаза. Охотник очень красивый… — Сколько ты вчера выпил, чтобы ничего не чувствовать? — Тебя бы это убило, — Эккен схватился руками за виски, растирая их, — а я пока что тоже хочу сдохнуть. Неловкость. В щитах Лайго читалось любование, желание, Ястреб не прочь повторить скачку, и горечь предательства, которая была очень-очень знакомой, такой знакомой, что от воспоминания об этом заболело еще и сердце. — Что, Орих Истелин приказал еще и спать со мной? Решил подсунуть мне кого покрепче?! — теперь он уже не был тем наивным мальчишкой, которого когда-то так просто обвели вокруг пальца: — Или вы думали, что я не догадаюсь? Твой хозяин должен был бы знать, что меня уже давно не обмануть. — Нет, — Лайго был готов к этому, — никто и не надеялся тебя обмануть. Орих спрашивает всех, кто спит с тобой тут. Никто не хочет тебя убивать, пока. Что будет завтра, никто не знает. Ты теперь откажешь мне?! *** Не отказал, ни тогда, ни в следующий раз. В чем-то это даже оказалось сначала удобным, спать с одним из Ястребов в любой свой приезд — Орих Истелин получит только одни сведения и сделает свои выводы, и Лайго сам за него решит все, что нужно решить с Ястребами. Эккен честно старался не злоупотреблять этим, и каждый раз говорил себе «в последний раз», но кого он обманывал? Он едва терпел до Гнезда, но теперь там было легче, как будто путник нашел постоянный двор со вкусным ужином. Лайго — только тело и чувства, которые он забирал у хозяина, поначалу… ****  — И ты мне хочешь сказать, что ты год трахался с этим Ястребом, едва ли не чаще, чем со мной, и всё дошло до того, что он готов плюнуть под ноги Ориху Истелин ради твоей задницы, и теперь ты, как деревенская эрнис, хочешь увернуться от непрошеного женишка к другому?! — Аэрису даже потребовалось время, чтобы сказать это, потому что ожидал он всякого, но не такого точно. — Ты поставил этого Ястреба между собой и кланом и теперь, нагадив, ссышь там появляться?! Хочешь прикрыться моим именем, только поэтому тебе так приперло, а то бы сделал из своей задницы нору в горах, через которую повозку с быками провести можно?! — Я же сказал, что тебе это не понравится, — Эккен дернул лицом, освобождаясь от захвата, но Аэрис успел быстрее, руками прижав за плечи к стене купальни, — и ты заберешь свое предложение назад. Поэтому я не соглашался, я знаю, что вы все легко сдаетесь, стоит сказать правду. Я ведь хорош, когда надо подставить задницу, и в этот момент никто не верещит, что она похожа на «нору в горах, через которую повозку с быками провести можно», а когда нужна помощь, никого не оказывается — все напишут бумажки, что знать меня не знают. — Какая тебе помощь нужна, шлюха?! — кто-то внутри больно сжал сердце, словно пытаясь его остановить, и Аэрис боролся с этой болью, упуская свою ярость. Вот так, ударить, спиной об стену: — Ты просил о помощи, когда скакал на его хере?! Ты тут сам прекрасно справляешься, советчики не нужны! Но ты прав, я заберу предложение назад — не убивать же тебя, в самом деле, хотя мне очень хочется…, мне так хочется вышибить тебе мозги, которых у тебя нет. На, подавись… На прощание! Ни он, ни зверь оказались не готовы к этому: выпущенная из щитов ненависть ударила так, что Эккен схватил воздух ртом, без силы даже закричать от ужаса, борясь с удушьем и пытаясь заставить сердце идти снова — боль стискивала виски пыткой. И лишь потом, поняв, что он снова может вспомнить слова — он сполз по стене, его тошнило, и он пытался сесть, не различая, где пол, а где край воды, лишь бы научиться дышать снова. Это не ссора, это Аэрис ушел… Теперь ушел насовсем.