***
У Хистории секреты от всех на свете и даже от остальной разведки. Леви не спрашивает, получая распоряжение. Во многом потому, что это ещё больше будоражит. А поскольку всё рациональное с недавних пор вытеснено из его сознания спермотоксикозом, капитан, уподобившись незадачливым юнцам, почти радуется секретикам. И наплевать как-то, что секретики там такие: раскроются — всех закопают. Он имел глупость присягнуть ей и напоминает теперь себе каждый вечер, что сперва — королева, а командование потом. Каким-то внутренним чутьём он знает, что против Легиона Райсс никогда не пойдёт и не уделяет должного внимания таинственным поручениям, только усиленно сглатывает перед тем, как тихо-тихо постучаться к королеве в сумерках и получить очередное задание. Да что ты за тряпка такая, это всего лишь дверь, толкнул, зашёл, выслушал, кивнул. По какой-то подобной схеме капитан и работает, все отлажено до автоматизма, он и во сне повторит. Только так теперь. Потому что однажды, в самом начале своей тайной рыцарской службы, уже промахнулся, явился умело и без стука, тихо, как нашкодивший кот. Так тихо, что королева даже не заметила его появления. Он не стал привлекать внимание, заинтересованный самыми обычными делами: качеством простыней на королевской кровати, плотностью штор, толщиной стен. А потом просто появилась возможность подождать. Сперва он подождал, когда Хистория отпустит фрейлин и служанок, затем наблюдал, как она прохаживается по комнате и теребит рукава, — он уже должен был явиться, — потом ждал просто потому, что стало интересно, насколько он скрытный и до какой степени у Хистории притупилось чутьё в этих четырёх стенах. Разумеется, про свою скрытность капитан знал всё и в самых разных выражениях и бесстыдно использовал её как предлог — только себе хуже сделал. Хистория перестала ждать, расчесала волосы, смазала руки смесью экзотических масел, и вот тут-то Леви предпринял попытку обозначить присутствие, но королева непредусмотрительно сбросила халат, продемонстрировав оголённые руки и неуверенную ткань сорочки, и капитан очень быстро передумал. За мгновение он успел рассмотреть гораздо больше, чем успел бы даже на поле боя. Может, ещё бы чего разглядел, но ремни от УМП скрипнули, и Хистория резко обернулась. — Кто здесь? Она схватила со столика флакон с духами, видимо, намереваясь использовать его как оружие, и Леви мысленно одобрил выбор: между ним, щеткой для волос, шкатулкой с украшениями и одиноким письмом он бы тоже выбрал что-то бьющееся. Правда, был ещё пояс от висевшего на спинке кресла халата, тонкий, шелковый, зазывающий, и его Леви представлял в совсем другом сценарии. О, что бы можно было сделать с незваным гостем этим поясом в умелых руках. Леви облизнул губы прежде чем выступить из тени. — Ваше Величество, — не дрогнувшим голосом поприветствовал капитан. — Ох, это вы. Извините, сэр, рефлексы, — повинилась Хистория, опустила флакон и, засранка такая, не смутилась своего вида. Сказала ему это привычное солдатское «сэр», которое до сих пор использовала в разговоре с ним, хотя руководящие должности поменялись, и даже не подумала прикрыться. Ни на секунду. Впрочем, что он мог сделать с королевой, в самом-то деле? Не нарушая закон — ничего. Тогда, наверное, Хистория ещё не стала такой отчаянно скучающей, ещё не пыталась использовать каждый предлог, чтоб вывести окружающих из себя, ещё держалась прежних рангов и прежнего мира. В общем, вряд ли она тогда придала значение своему внешнему виду. — Поручение, — не уделив никакого внимания извинениям, напомнил Леви о цели своего визита. В руки его тут же было передано то самое одинокое письмо с прикроватного столика — инструкции. На секунду он ощутил подушечками пальцев мягкую пропитанную маслами руку Хистории, и не мог не подумать, где бы ещё пригодились её шёлковые пальцы — где бы они принесли гораздо больше пользы, чем в штабе разведки или за столом переговоров. О, он знал. Знал, в какое полезное дело их можно было бы пустить, и чтобы не поплыть, уткнулся в текст письма, совершенно не видя букв. — Понял, — соврал Леви, потому что не понял ни черта, даже прочитать не смог. — После отчитаюсь. Хистория кивнула, но немного замялась. Словно собиралась о чём-то неподходящем попросить. Леви напрягся. — Думаю, в следующий раз лучше постучать. Если не сложно, — с трепетной вежливостью предложила королева. Наверное, она всё ещё его опасалась из-за того случая перед коронацией. Леви не мог сказать, что раскаивался в содеянном и в собственной грубости: девчонке нужен был хороший пинок, иначе бы стоящая теперь перед ним семнадцатилетняя королева так бы и осталась ничего не значащей Кристой. — Вдруг я буду выглядеть совсем неподобающе, — не получив никакой реакцией от задумчивого капитана, пояснила Хистория. Леви будто включили: он тряхнул головой и, кажется, именно в тот момент допустил тактический просчёт. Возможно, на лице его что-то отразилось, или он как-то выдал себя на слове «неподобающе», но Хистория вдруг взглянула пристально и чуть удивлённо, и Аккерман вышел, прежде, чем всё это во что-то вылилось. Точнее, ему показалось, что он успел избежать худшего. Однако с тех пор вертикаль их отношений немного отклонилась от безупречности прямого шпиля. Лучше не стало — стало напряжённее. Потому что вместо того, чтобы практиковать обычное неформальное общение, которым Хистория так гордилась в компании бывших кадетов 104, королева начала практиковать провокации. Сперва едва ощутимые подколы, спонтанные намёки, неподобающие шутки, выводящие из себя. Меньше подчинённым и больше другом капитан не сделался ни на миг, наоборот: всю свою властность Хистория испытывала прежде всего на нём, а потом уже выводила проветриться в свет, где упражнялась с военной верхушкой и послами в остроумии. На Леви будто почву прощупывали, выискивали необходимый объём наглости. И это никак его лично не касалось — переменчивое настроение монарха и распробовавшая власть девчонка. Но затем Хистория ещё больше изменила плоскость, принялась добавлять во всё многозначительность, и сделалось совсем худо. А главное – эксклюзивно для него. Тогда-то Аккерман и осознал, что виной всему было то «неподобающе» и распахнутый халат — он прокололся. Не как ветеран разведки, а как какой-то паршивый новобранец. Хистория его расколола и постепенно всё больше выводила из себя, проверяя совсем другую уже власть. Безупречную степень владения Величайшим Воином человечества. Недурная заслуга в копилку, но как будто Леви когда-то так легко сдавался. Иногда на её лице можно было прочитать «вы ведь сделаете всё, что я попрошу?» И ей нравилось проверять свою правоту. Остановить он её не мог (зато игнорировал все подтексты) — королевские приказы не позволяли ослушаться. Леви выполнял их с одинаковой стоической выносливостью, неважно, скольких скрипов зубами и глухих стонов позже они стоили.***
Весь дворец стоит на ушах, когда Леви проходит по коридорам хорошо знакомым путём до покоев королевы. Ещё бы, такой праздник, приезд иностранного посла из Хидзуру, куда уж тут деваться. — Ваше Величество, — кивает капитан, когда его впускают служанки. Их, видимо, не смущает, что королева ещё не очень при параде, — волосы её распущены, она сама ещё даже с кровати не поднялась, — если королева пригласила военного, значит, ей надо. «Очень, блядь, ей надо!» — с негодованием думает Леви, скользя взглядом по обнажённым щиколоткам и крепким икрам, по неглубокому овальному декольте, которе разве что трогательные, хрупкие ключицы оголяет, по тонкой шее, которую одинаково легко сломать и расцеловать. — Передайте это командору лично в руки, — Хистория достаёт из-под подушки письмо с королевской печатью. — Убедитесь, что она прочтёт это до прибытия гостей. Леви кивает, исполнительно и серьёзно, как всегда. Если королева не может доверить письмо почте или другим доставщикам, значит, Ханджи и правда стоит увидеть содержимое. Аккерман ничего особенного не ждёт от встречи в порту, сколько бы Елена ни жужжала про возможных родственников Микасы и выгодную сделку. Но Райсс явно рассчитывает на что-то, может, что-то недоброе. Он молча разворачивается спиной под пристальными (немного неодобрительными, но явно заинтересованными) взглядами служанок. Внезапный королевский вопрос его задерживает. — Капитан, вы мне туфли не подадите? — запредельно вежливо и почти так же бесстрастно спрашивает Хистория, кивая на пару обуви около выхода. Вопрос её предполагает, что у него есть выбор. Ха, три раза! Даже при встрече с гигантом выбора больше: чего вы предпочтёте лишиться сперва, ноги, руки, головы? А с Хисторией хоть достоинства и чести лишись — не поможет. Об-ре-чён. Леви молча выполняет просьбу: ставит перед королевой пару аккуратных туфель с покатыми мысами. — Не поможете? Я ещё не мерила, — она даже паузы между просьбами не делает. Смотрит на туфли, и служанки, приводящие в порядок её платье и китель, оглядываются, наплевав на правила. Старшая из них, матронистого вида, заправляет постель на той половине, на которой королева не сидит. Хисторию внимание не особо беспокоит: её беспокоит, что капитан уже как три секунды раздумывает над несложной просьбой. Во всяком случае, смотрит она именно с таким выражением. Как будто ему не должно быть сложно. Леви глядит в ответ самым страшным из своих взглядов, и проигрывает буквально через секунду: опускается перед королевой на колено, и служанки делают вид, что отворачиваются к платью. Аккерман тянется к её узкой босой стопе, потому что ногу поднять этой невыносимой девчонке лень, видимо. Так же лень, как померить чёртову обувь без его участия. Но не успевает он как следует обматерить ситуацию и королевские фантазии, как Хистория отрывает от пола левую стопу, легонько болтает ею в воздухе и, ничтоже сумняшеся, опускается аккурат на его бедро в не очень устойчивую позицию. Однако неустойчивость не мешает ей надавить с силой, необходимой, чтобы Леви и вторым коленом упёрся в пол. Вздумай он сопротивляться, она бы могла хоть всем весом обрушиться и не добиться коленопреклонённой позы, но это, скорее просто жест, просто пожелание, и ему приходится подчиниться. — Холодно, — жалуется королева, шевелит пальцами, проводит стопу туда-обратно по его бедру, чтобы растереть и согреть озябшие пальцы. Без сомнения — именно для этого. Леви сжимает туфлю так, что лакированная кожа поскрипывает. Возмущение, возбуждение и брезгливость смешиваются в нём в дивный ураган эмоций. Правую ногу Хистория всё-таки милосердно подаёт, и Леви натягивает башмачок. А левая всё ещё покоится на его бедре, и Райсс вообще не собирается с этим ничего делать. Он не выдерживает церемониала: хватает сам под пятку, надавливает на сухожилие, чтобы выпрямила стопу, грубовато вставляет в туфлю, напоследок, слегка потеряв связь с реальностью от этого очумелого процесса, проводит по внутренней части стопы большим пальцем. Хистория ощутимо вздрагивает, наверное, больше из-за его недоброй усмешки, чем от касания, но уже через секунду любуются своими хорошенькими ножками в хорошеньких ботиночках без всяких там посторонних мыслей. Разумеется. Леви кажется, что посторонних мыслей на двоих не хватит — все у него. — Спасибо, капитан, вы были очень полезны. Леви выпрямляется под внимательным взглядом матроны и еле слышный возбуждённый шёпот служанок, отряхивает одним чётким движением колени, хотя пол чистый до холодного блеска, и даже не думает поклониться на прощание. Мягкие, маслянистые руки Хистории немного сдают позиции, уступая место фантазии более дотошной, со сценарием поинтереснее. Впрочем, Леви истина открывается ещё раньше: руки, ноги, худые бёдра, крепкая высокая грудь, хорошенький ротик — в Хистории много всего можно пустить в дело. Зас-лу-жи-ла.***
Время идёт, и становится только хуже: Леви впервые в жизни учится запирать дверь на замок, хотя к нему по-прежнему никто по доброй воли не сунется, а Хистория всё явственнее вырастает из овечьей шкуры. Железная маска непоколебимости и властности садится на неё как родная, и если вся Элдия ещё не валяется у неё в ногах, то лишь из-за королевского великодушия, не иначе. Леви озадачен: эта версия королевы будоражит порывом северного ветра, но что-то его неуловимо напрягает. Какая-то натянутость, надуманность, строгость. Хистория ни на секунду не перебарщивает с властными настроениями в обществе командования или подданных, но капитана она третирует особенно яростно. Отыгрывается, забавляется и явно ждёт ответного применения силы. «Я же королева, могу делать с вами всё, что пожелаю», — пульсирует в мозгу у Леви. Он про себя зовёт девчонку дурной и позволяет себе редкие, но едкие и меткие комментарии в момент наивысшего раздражения. Пару раз, доведённый до ручки (смешно и очень иронично в его ситуации, блядская лингвистика), даже отказывается от обязанностей и отправляет сопровождением Йегера. Тот возвращается с королевской прогулки по городу цветущий и довольный. Энтузиазма в нём как обычно, и Хисторию он боготворить не прекращает. Из этого Леви делает вывод, что достаётся в этой истории только ему. Видимо, поделом. Он не может с уверенностью сказать, оскорбляет королеву или веселит его нездоровый интерес. Но то, что она отыгрывается на нём по-полному именно из-за этого, понимает мгновенно. — Ваше Величество, — Аккерман слегка кивает, приветствуя королеву, пока она забирается в седло. «Что на этот раз вы придумали своей нездоровой головой? Ещё и весь отряд притащила — ничего доброго не жди». — Мы едем на ферму. Попробуйте не отставать, капитан, — Хистория пришпоривает коня, и Конни еле успевает отскочить с пути. — Зачем мы едем на ферму? — удивляется рядовой королевскому приказу. — Похоже, что я знаю, Спрингер? — грубить подчинённому Аккерман не собирается, но выходит как-то само собой. Потому что все без задней мысли полагают, что он всегда в курсе королевских планов; потому что предчувствие у него дерьмовое. И действительно: Хистория притаскивает их в хорошо знакомый приют, чтобы провести демонстрацию. Говорит, что детям будет полезно научиться стоять за себя. Словно для этого нужно тащить в такую глушь лучший отряд Элдии — у сопляков билеты в первый ряд на самые зрелищные спарринги в королевстве. — Я тоже разомнусь, — неожиданно сообщает Хистория и закатывает рукава. Все, как по команде, делают шаг назад. Кирштайн даже за Блаус отступает. Никто предусмотрительно не хочет ввязываться в эту авантюру. — Ваше Величество, вы уверены? — Эрен выражает всеобщее замешательство. — Ой, да бросьте! Я привыкла к тренировкам и движению, а во дворце ничего тяжелее вилки не поднимаю и пешком хожу максимум на второй этаж. Я уже сто лет не тренировалась… — Вот именно, — парирует Эрен. — Вдруг повредите себе что-нибудь! — Ты серьёзно считаешь, что победишь меня в бою один на один? — Хистория приподнимает бровь, складывает руки на груди. Легко понять, что это провокация. Потому что так не только Эрен думает: если бы пришлось делать ставки, на хрупкую королеву никто бы и не поставил. Она, даже будучи солдатом, была самой физически слабой из отряда. Теперь, когда Эрен выше её на добрых две головы и в плечах шире почившего командора, в его победе нет совсем никаких сомнений. Поумнеть он, кажется, тоже успел, потому что не спешит ловиться на крючок и молчит. — Ну нет, Эрен, и ты туда же! — сетует Хистория. — Давайте я, — Микаса делает шаг, и Йегер тут же кидается на перехват, совершенно справедливо опасаясь, что Микаса ещё более опасный противник для малышки Хистории, чем он. — Нет-нет, ладно, раз вы так решили, Ваше Величество. Эрен оглядывается на командира, ища поддержки и здравомыслия, но что Леви может поделать с королевскими капризами? Дети толпятся кругом, и Хистория вынуждает всех разбиться на пары и проводить одновременные матчи. Артлетт шумно сглатывает, выяснив, кто его первый противник. — Ты, главное, голову береги, она нам ещё пригодится, — заботливо советует Леви и за следующие три секунды укладывает Армина носом в траву. Три секунды до нокаута против него — действительно неплохо для Артлетта. Но зрители не могут оценить бой по достоинству: орут, что мало и, кажется, полностью уверены в том, что капитан жульничал — это же как-то не по-человечески. Леви хмыкает, отпускает парня и смотрит, как там дела у остальных. Давненько у них не было таких вот незатейливых базово-кадетских тренировок. Могла бы быть неплохая идея, если бы не сугубо ради развлечения королевы. — Как вы думаете, Эрен поддаётся? — хмыкает Армин, разминая плечо после захвата, и кивает в дальний край загона, куда Леви честно пытается не смотреть. Хистория практически хохочет, совершенно счастливо отделывая Йегера. Она бьёт по рёбрам и не скупится на удары, но даже в человеческой форме Эрену её хук и апперкоты, что укусы насекомого. Он научен тяжёлым сапогом капитана, и регенерация у него действительно бешеная. Он просто держит блок и прячет за ним не столько уязвимые места, сколько улыбку. — Эрен, так нечестно, хватит поддаваться! Хистория, конечно, знает, что ей ни у кого здесь не выиграть, но дело ведь не в этом. Снова почувствовать себя частью отряда, пусть и в таких фальшивых декорациях. Разумеется, никто не станет сражаться с королевой всерьёз, даже отчаянные головы вроде Йегера. Ей этого и не надо — она абсолютно счастлива от такой мелочи. Леви даже прощает ей спонтанность и каприз, когда морозная корка трескается и из-под неё просвечивают все эти живые эмоции. Рад ли он видеть её счастливой впервые за два года, если не за целую вечность? Пожалуй, это ощущение вы выдохе похоже на радость, да. — Всё, пора завязывать. Эрен хватает Хисторию поперёк корпуса, переворачивает в воздухе, ставит на ноги и с притворным хрипом обрушивается к королевским ногам, поверженный и бездыханный. Трибуны приветствует победительницу, а затем Жану достаётся от Микасы, и это гораздо более зрелищный бой. «Чего-то она долго», — удивляется капитан и думает, что Кирштайн столько продержался только лишь потому, что Микаса отвлекалась на чужую битву. «Ну разумеется», — со временем он даже удивляться перестаёт. — Никому не победить Великую Королеву Элдии, — хрипит Эрен под дружный детский хохот. Ему бы, честное слово, речёвки писать. — Остался последний рубеж, — Хистория с пафосом откидывает волосы с раскрасневшегося лица и грозный указующий перст настигает Аккермана, вообще не готового к такому повороту. — Нет рубежей, — возражает Леви. Он не против глупостей, пока его лично никто в них не втягивает. Но для королевы не втягивать — непосильная задача. — Да ладно вам, сэр, толпа требует, — улыбается Йегер с земли и, конечно, не видит того холодного, жадного блеска, что проносится в глазах Хистории. «Ну пиздец повеселились», — с досадой думает капитан и с присущей ему ленцой отталкивается от ограды. Желание сдерживаться пропадает после первой же затрещины. На красивом королевском лице нет теперь улыбки, она вообще не веселится, и удары её целенаправленные, чёткие — Леви совсем не уверен, что каждый бы смог уклониться. Здравый смысл настойчив: отвечать нельзя. Поднять руку на королеву — преступление, даже если она очень сильно этого хочет (что она хочет именно этого, он не сомневается). Захват у Хистории так себе, только бёдра горячие через ткань, и Аккерман меланхолично вспоминает, что надо бы сдаться, но не сдаётся. Райсс перекатывается, забирается сверху в попытках скрутить вяло сопротивляющегося противника. Леви скручивает, но не королевскими руками, а изнутри ужасно несвоевременной фантазией, и он зачем-то, может, для того, чтобы вытряхнуть её из непослушной головы, реагирует стремительно — в мгновение расстановка сил меняется. Прижимая Хисторию спиной к сочно-зеленой траве, Леви думает, что это очень-очень правильная картина, такая гармоничная, такая логичная. Будто нет во вселенной ничего более верного. Секундный испуг в голубых глазах сменяется коварной усмешкой, реализованной жаждой насилия, словно на секунду ей удалось-таки добраться до сути и центра его души; словно насилие – всё, чего от него можно ожидать. В реальность Аккермана возвращает улюлюканье толпы. Точно, он ведь последний рубеж — препятствие на пути Великой Королевы. Он ослабляет хватку, и через секунду колено Хистории болезненно упирается в его грудную клетку. Она не мелочится. Вскинуть руки в победном жесте тоже не забывает. Это его выносит из образа, не Райсс, которая в образах живёт, привычная и устойчивая к внешним обстоятельствам. — Великая Королева победила! — сообщает Армин и торжественно поднимает её руку. Это всё до смешного напоминает Леви затею Эрвина с коронацией. Ну просто один в один: профанация и результат. Дети даже не подозревают, что на их глазах случилась запоздалая репетиция революции. Капитан поднимается с земли, всё ещё ощущая давление от острой коленки Хистории. Он опасался, что всё это срежиссированное катание в траве вызовет массу неудобств, но никакого возбуждения, ни физического, ни эмоционального, он не чувствует. Неожиданная аналогия с событиями двухгодичной давности сбивает с ног и оставляет неприятную горечь во рту, будто его долго рвало. Леви хватает форменную куртку и уверенно направляется в сторону дома, игнорируя взгляды подчинённых. — Он что, разозлился, что мы вынудили его участвовать? — с отчётливой паникой в голосе, но шёпотом озвучивает общие опасения Жан. Леви прекрасно его слышит, но комментировать не собирается. Королева, в отличии от Кирштайна, даже не старается говорить тише. Её не слышат разве что в столице. — Разозлился? Ну разве что чуть-чуть, — отмахивается Хистория с явственно слышимым удовлетворением в голосе. Будто «чуть-чуть разозлился» — её реакция мечты. Леви хмурится, плотно закрывая входную дверь. Ему отчётливо кажется, что это вообще не его злость, будто он злится потому лишь, что Хистории нельзя на людях. И чем больше он об этом думает, тем больше смысла находит. Он бы, если совсем откровенно, предпочёл болезненные фантазии и несвоевременную эрекцию, а не вот это всё.