Загадка Черного Барона

      Маркс Франсуа был в глубокой задумчивости. Эти происшествия с Бароном не давали ему покоя. С тех пор, как не стало Короля Магов, вся бумажная и организаторская работа полностью легла на него. Маркс нанял двоих помощников, но это не спасало. Еще его измучило самоуправство капитанов, с одной стороны, и самодурство, окончательно распоясавшегося короля Киры, с другой. Что бы и где ни произошло, крайним всегда оказывался он.       Сам Маркс и народ королевства активно настаивали на выборах нового главы рыцарей, но король Кира эту идею не одобрял и всячески оттягивал принятие решения по данному вопросу, в то время как капитаны устраивали грызню.       От этих бесконечных разборок Маркс осунулся и похудел, а еще обзавелся синяками под глазами и систематическим нервным тиком под правым из них. На душе у него было скверно и с каждым днем становилось все тяжелее. А еще он ужасно тосковал по Юлиусу.       Даже прозорливый Король Магов не догадывался, какие страсти кипят внутри его всегда спокойного и выдержанного помощника. Такой строгий и ответственный, сухой в общении и скупой на слова, внутри он искренне и нежно восхищался своим начальником. Восхищался и испытывал еще нечто недозволенное.       Маркс никогда бы не позволил себе перейти границу служебных отношений и тщательно скрывал свои чувства. Он так и не успел… Нет, он не пытался о них рассказать. И это тяготило его еще больше. Уж лучше бы видеть Юлиуса живым и молча страдать дальше. Ах, что бы он только отдал, чтобы хоть на мгновение увидеть его снова!       Думая обо всем этом, грустный Маркс вошел в ныне всегда пустующий кабинет Короля Магов, поднял полные тоски глаза и едва не закричал: Юлиус Новахроно был на своем месте.       — Прости, я тебя напугал, — улыбался Король Магов.       — Но как, сир… — Маркс почувствовал, как от волнения закружилась голова. В ней вспыхнула и промелькнула мысль о том, что он сходит с ума, и у него начались видения.       — Я не хотел тебя волновать, — извиняющимся тоном сказал Юлиус. — Но я не мог не использовать такую редкую возможность и не поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал, — он оказался рядом и поддержал бледного Маркса под локоть.       Маркса шатало, он даже едва мог усидеть на стуле, куда ему помог приземлиться Король Магов, и тот, немного подумав, устроился в своем бывшем кресле, водрузив Франсуа к себе на колени. Даже будучи воспоминанием, Юлиус ощущал, как у того колотит сердце. Он дал ему время успокоиться и предложил:       — Давай поступим так: ты скажешь мне то, что хотел, но не смог при моей жизни, а я постараюсь выполнить твое желание. Барон поступает схожим образом, но мы с тобой его в этом опередим, и тогда ему нечего будет тебе предложить. Только сняв груз с души, ты сможешь противостоять его силе. — Он взял тяжелую голову бывшего помощника в руки, помог поднять ее, оторвав от своей груди, и спросил: — Скажи, что тебя гнетет?       — Я не смею, сир.       — Я твое воспоминание, я и так знаю все, но чтобы я исполнил твое желание, ты сам должен сказать это вслух.       — Я… — Маркс покраснел, слова не шли.       — Ну?       — Я… — он невольно вцепился в рукав Короля, — я… не могу… — упрямился он, вновь утыкаясь лбом ему в грудь.       В воздухе повисла столь долгая пауза, что им обоим показалось, что прошла целая вечность.       — Посмотри на меня, — улыбаясь, велел Новахроно.       Маркс поднял полные слез, воспаленные глаза и встретился с ним взглядом. Юлиус ласково потрепал его по щеке.       — Ты справишься, — сказал он.       Маркс покраснел еще пуще, потом будто бы побледнел и даже принял зеленоватый оттенок. Его губы подрагивали. Он никак не решался, но все же набрал побольше воздуха в грудь и попытался выдать:       — Я…       — Мм?       — Я…       — Да?       — Я… — Маркс едва не задыхался, — люблю… вас… — выдохнул он, наконец, и замер, словно ожидая за свои слова расплаты в виде разящей с небес молнии или чего-то подобного. Но ничего не произошло.       — Прекрасно, — просиял Юлиус. — Наконец-то ты смог сказать мне это. — Он подмигнул: — Теперь можешь просить любое вознаграждение. Чего же ты хочешь?       — То, чего я хочу, это… Это слишком непристойно… — прошептал Маркс, уже ненавидя себя за то, что проговорился.       — Разве? — искренне удивился Король Магов. — Что же это?       — Я… не могу этого сказать, — снова взялся за свое Франсуа.       — Ну хорошо, — Юлиус притворно сдвинул брови и «грозно» заявил: — Маркс Франсуа, извольте отчитаться передо мной в вашем желании. Это приказ!       Маркс аж выпрямился так, как будто метлу проглотил, такому подходу он не мог сопротивляться и начал отчитываться, испытывая предынфарктное состояние:       — Я должен доложить, сир, что я… — он судорожно сглотнул, ощущая, как в горле пересохло, и через силу заставил язык ворочаться: — Что я… Что я... хочу вас... поцеловать, — раскололся он и совсем побледнел. — Это непозволительно, — тут же добавил Маркс и покачал головой, словно сам отрицая свое желание.       — Вовсе нет, — возразил Новахроно. — Поцелуй — это выражение любви. Так вырази ее так, как ты хочешь. Так, как ты чувствуешь. Что в этом плохого?       Этими словами Маркс был полностью сокрушен. Юлиус словно бы приказывал сделать ему то, о чем ему самому подумать было страшно. Но он не мог ослушаться и… и очень этого хотел… так давно, так безнадежно… Он весь подобрался, натягиваясь, как струна, и, волнуясь, придвинулся ближе. С трудом преодолевая робость, прикрыл глаза и поцеловал его в губы. Юлиус, казалось, был слегка удивлен, но если он все знал, то ожидал ведь?       Король Магов не отстранился, а вложил в этот поцелуй всю свою благодарность и желание помочь Франсуа. Тот чувствовал, как радостно трепещет его сердце и от него во все стороны расходится очищающее тяжесть тепло, подобно тому, как весеннее солнце согревает землю после долгой зимы. Маркса наполняла не темная сила похоти Барона, а светлая сила любви, способная противостоять ему.       Марксу не важно было, что это воспоминание или иллюзия, он никак не мог оторваться от его губ. Он запустил свои тонкие длинные пальцы в короткие, слегка вьющиеся волосы Юлиуса и ощущал, как ядовитая горечь отчаяния отступает. Юлиус ласково прижимал его к себе и гладил, успокаивая. Этот поцелуй истинной любви ознаменовал начало конца власти Барона.       — Я верю, ты справишься, — сказал Юлиус, видя, что у Маркса наступило полное просветление оттого, что он, наконец, смог с ним объясниться. — Удачи тебе, — добавил Король Магов, обнял напоследок и исчез.       Воспрявший духом порозовевший Маркс был полон решимости накостылять Барону, свернуть горы и оттаскать за уши всех капитанов вместе с королем Кирой, если понадобится. Ведь ничто не помеха силе настоящей любви!

***

      У короля Киры Клевера были свои заботы. Вернее, у него был Барон. Его Величество хоть и обладал в теории изрядным могуществом, на практике был совершенно бездарен и невероятно ленив. Целыми днями он лишь прохлаждался: ел-пил, спал и развлекался с наложницами. Исходя из всего этого, Барона он особо не заинтересовал, но все-таки обойти стороной короля тот не смог и решил, так сказать, полюбопытствовать, на что старикашка способен. К тому же две хорошенькие девушки-наложницы вполне внушали доверие. У одной даже эротический гримуар имелся, со «всякой такой» особой магией.       Это было шоу, которое изрядно повеселило нашего злодея. Особенно когда девушки привязали короля к столбам кровати и хлестали его плетками. Вопли старикашки было слышно, наверное, за городом. Сила Барона, заставляющая того испытывать неослабевающее возбуждение, была не по плечу человеку его возраста и неподготовленности. От бурного секса король отчаянно бился в конвульсиях и орал благим матом, что умирает.       За дверью его спальни притаились Оуэн, Джамо и Портапорт. Они усиленно обдумывали план спасения короля. Разумеется, Барон их давно заметил. Просто он ничего не предпринимал чисто из интереса.       Внезапно король вскрикнул особенно громко, забился в агонии и захрипел. Кажется, у него случился сердечный приступ. Оуэн, не обращая внимания на Барона, телепортировался с помощью Коба вместе с ним и Джамо прямо к королю. С поваром и портальных дел мастером на подхвате лекарь принялся того реанимировать, еле согнав с него настырных девиц. Барон им мешать не стал. Он молча поднялся со своего места и только притянул к себе шефа Джамо.       — Идем со мной, — сказал он. — Я обещал кое-кому одно желание. А я должен держать свое слово, понимаешь?       Шеф испуганно кивнул, и Барон потащил его за собой. Он обещал исполнить маленькое желание мисс Чами.

***

      — Признаться, такого я еще ни разу не делал, — шеф критически осматривал свое творение. — Полагаете, вышло похоже?       — Давайте спросим у мисс Чами, — предложил Барон.       Чами Папитсон была тут как тут. Увидев новый кулинарный шедевр Джамо, едва не лишилась чувств от восторга. С криком: «О, прекрасный принц — спаситель еды!» она кинулась на невероятное кондитерское изделие, изображавшее Юно в натуральную величину. Сделанный из теста, сахара, взбитых сливок и много чего еще, тот был обнажен и прекрасен, как юный бог, возлежащий на сахарном облаке. Чами от восторга едва не захлебывалась слюной.       Она обнимала и целовала этот необычайный торт «Юно», облизывая сладость со своих губ, и плакала от счастья крокодиловыми слезами, приговаривая: «Я съем моего принца!»       Шеф Джамо, глядя на нее, испытывал гордость оттого, что порадовал ее своим искусством, и крайнее смущение оттого, что созерцал, с каким вожделением она облизывает «Юно» и посасывает его сделанный из теста член.       — О, Юно! Мой дивный принц! — таяла в нежности Чами, ничего не замечая вокруг.       — Мисс Чами, — обратил на себя внимание Барон, — не забудьте отблагодарить шефа, он ведь так для вас старался. — Ламенталь развернулся и дунул на них напоследок. — Думаю, вы дальше сами разберетесь, — усмехнулся он.

***

      В этот день Барон учинил еще много разных проделок. Особенно его развеселила праведная месть, которую устроили девы из «Голубой розы» парням «Зеленого богомола» и «Пурпурной косатки», причем всем без разбора. Воинственные «розочки» изловили наглых мужиков и приговорили к сексуальной каторге за надругательства. Тех же, кто был опознан в качестве насильника, капитан Шарлотта собиралась лично кастрировать и сделала бы это, если бы не вмешались Джек и Гранборка. Кайзер всячески извинялся и заставил своих парней просить прощения у капитана Роузрей и ее подчиненных, а Потрошитель только фыркнул на пойманных бабами идиотов и по-хамски обещал Шарлотте оттрахать ее, если она их не отпустит. Это непременно кончилось бы смачной дракой под вопли Сол Маррон, высказывающей все, что думает о капитане Джеке, посмевшем так нагрубить сестренке, если бы не появился Ями.       — Извини, девушка уже занята, — заговорщически прищурившись, сказал он Джеку, делая это исключительно на свою голову.       — Не очень-то и хотелось, — хмыкнул тот и, кивнув своим ребятам следовать, развернулся и ушел.       Сол Маррон тут же переключила свой поток возмущений на Ями, а Шарлотта зависла, не в силах переварить заявление Сукехиро о том, что она — его девушка. Барон, не дожидаясь, чем это кончится, уже летел дальше. По дороге он на ходу дунул в Астера и Ноэль, разыскивавших своего капитана, и те, забыв, зачем шли, затеяли целоваться, а после повалились в ближайших кустах, внезапно стукнувшись там головами с Рилом Буамортье и Дороти Ансворт. Капитан Дороти только приложила палец к губам, задорно подмигнула и звонко рассмеялась, прямо как колокольчик. Рил неловко улыбался, потирая ушибленную об Астера голову.       В этот день подобные неожиданности случались и с другими героями этой истории. Особенно повезло Леопольду, удачно заставшему в ванне любимого братика, и Финралу, утешавшему Ванессу, расстроившуюся из-за визита капитана к «голубым розам». Ламенталь же, нашалившись и посетив новых и старых жертв, задумал под конец пребывания вытворить какую-нибудь особенную шутку. Вот только никак не мог придумать, какую. За те пару-тройку дней, что он находился в мире магов, он уже успел многое попробовать и оценить, а еще на славу подзарядиться. Да и натворил он немало, пусть и в пределах одного королевства.

***

      По мере того, как Черный Барон набирался силы, в королевстве Клевера все больше процветали беспорядки и разврат. Леди Мереолеона, взалкав любовных приключений, лично укатала почти до смерти несколько десятков мужчин. Чудом избежавшие ее ласк, спасались паническим бегством. Причем стоило ей выйти за порог базы, как распалившиеся «Багровые львы» тут же решили пуститься во все тяжкие, потянувшись следом. К счастью, на пути им попались бывший капитан Фуэголеон и его младший брат Леопольд, наглядно продемонстрировавшие ребятам, что им лучше сидеть тихо и не высовываться без особых распоряжений.       Страсти накалялись и в других орденах. Если в «Золотом рассвете» и «Серебряном орле» офицерам еще удавалось поддерживать порядок, то у остальных все было не так гладко. Распоясавшиеся «богомолы» и «косатки», памятуя удачно проведенный налет на базу «Голубой розы», устроили совместный рейд по борделям. Кайзер Гранборка, капитан «Пурпурных косаток», не одобрял подобных выходок, но удержать ребят было невозможно. «Пусть уж лучше в борделе оторвутся, чем будут бесчинствовать среди мирного населения», — подумал он. Ну а Джек Потрошитель не только не пытался своих остановить, но и велел притащить ему парочку шлюх, когда будут возвращаться обратно.       Маркс долгое время безуспешно пытался организовать поиски и поимку Барона. Среди немногих, не растерявших разум, он понимал, что еще чуть-чуть, и ситуация полностью выйдет из-под контроля, и случится непоправимое. Но до Черного Барона Ламенталя, по сути, никому не было дела. Лишь двое из капитанов, рассуждая примерно также как и он, решили бросить тому последний вызов. Это были распалившаяся от страсти леди Мереолеона Вермиллион и решивший пожертвовать собой в случае необходимости Уильям Ванджанс.