Следуя донесениям

Хорошо, если ты можешь назвать себя справедливым человеком. Замечательно, если живёшь по совести. Превосходно, если твои поступки не идут вразрез с убеждениями. Райхенбах считал себя более, чем справедливым. Что касается совести, то он пошёл с ней на сделку очень давно, когда, впервые поступившись убеждениями, стал членом НСДАП. Нет, он и раньше жертвовал своими принципами, уж кто к сорока годам доживал в белых перчатках? Но... сейчас было иначе, и по-другому было никак. Жизнь проехалась по нему, как и по всем, кто прошёл Первую мировую, оказался свидетелем революции и падения монаршей власти, был кинут в пучину Второй мировой. Рихтер опаздывал. В последние дни он постоянно задерживался – то на передовой, то с разведывательным батальоном, то ещё где. Наступление советских войск, начавшееся 24 января, вынуждало поторопиться с проведением расследования и подготовкой отчета. Дом, в котором жил оберфюрер, отличался от жилья бригадефюрера лишь тем, что в нем не чувствовалось уюта. Переступив порог, каждый бы понял по обстановке, что здесь живет только мужчина. Райхенбах включил лампу, свет упал на пустой письменный стол. Рихтер был педантичен до скрежета зубов, а не так давно начал вести себя подозрительно. Когда собственные руки по локоть в крови, будешь обращать внимание на любую мелочь. Бригадефюрер открыл первый ящик – пишущие принадлежности, чистые тетради. Второй – журналы с заметками, записи. Выпала фотография, датированная 1939 годом – на ней Рихтер с женой и сыном лет пяти-шести. Сейчас парнишке десять или одиннадцать. Почти столько же было Элис, когда её убили. Элис... Алиса. Хоть он и был крестным, но времени они проводили вместе не так много. Райхенбах вернул фотографию на место и закрыл ящик. Огляделся. Глазу не за что было зацепиться. Разве что... он наклонился и увидел под столом закреплённую тетрадь. Как глупо. Ну, кто в наше время прячет важные вещи под столом? Вытащив острожно тетрадь, бригадефюрер начал листать страницы. Аккуратным почерком поминутно был восстановлен маршрут командира дивизии в день взрыва на лаборатории. Не ожидай он ничего подобного, и было б чем – Райхенбах точно бы поперхнулся. Рихтер досконально изучил распорядок его дня, расписал каждый шаг, на полях делая пометки и, конечно, временная лакуна образовалась в то время, когда была взорвана лаборатория. Отмечалось, что в 17:20 Райхенбах проехал КПП, далее след прерывался, и лишь в 19:05 бригадефюрер появился в штабе. Никому в голову не пришло заподозрить его, тем более, он входил в состав комиссии по расследованию. Против него нет никаких улик, и все же Рихтер заподозрил. Райхенбах вернул тетрадь на место, выключил свет и покинул дом. Ему хотелось рассмеяться. Какая вопиющая самонадеянность! Рихтер возомнил себя вершителем судеб, да главное, его судьбы. Как человек справедливый, он обязан ответить на вызов. Райхенбах поднялся по ступенькам и зашёл к себе в дом. Внутри никого не оказалось. Он нахмурился и взглянул на стрелки часов. Поздновато для вечерних прогулок, к тому же, он просил не уходить далеко. Взгляд упал на стол и зацепился за клочок бумаги. На английском было написано: «Ушла в баню. Ужин на столе». Райхенбах сжал переносицу. Дай только волю женщине, и она совьет гнездо на обломках. Пока не вернулась Анна, он успел достать из тайника папку и расположиться за столом. Бесспорно, Рихтер обвинит его. Необходимо предупредить удар, ударив первым, и так, чтобы противник не оправился. Железное алиби Рихтера осложняло задачу – на момент взрыва тот осматривал прифронтовую полосу. Листая записи Брауна, Райхенбах переодически бросал взгляд на часы. В самом деле, что может случиться? Все в округе знают, что она живет с ним, никто не посмеет тронуть... Мысль не успела до конца оформиться, как открылась дверь, и Анна, на ходу снимая платок, зашла в дом. Влажные волосы рассыпались по плечам, упали на лицо. Тряхнув головой, перекидывая волосы, она увидела Райхенбаха и улыбнулась. – Вас долго не было. – Разве? – Она глянула на время. – От силы минут двадцать пять. – Я так и сказал. – Волновались? Анна сбросила сапоги, повесила куртку и прошла к столу. – Будем взрывать очередную лабораторию? – спросила она, узнав папку. Райхенбах продолжал читать. – Чай будете или кофе? – Кофе, – отрывисто бросил он. Анна пошла делать кофе, заодно нагреть себе воды для чая. Райхенбах выбрал несколько листов, исписанных почерком Брауна, взял чистую бумагу и начал переписывать. – Помочь? – Не нужно. Анна поставила перед ним чашку кофе и заглянула через плечо. Райхенбах закрыл папку и перевернул листы. – Что-то случилось? Он сделал глоток кофе, и тонкая улыбка тронула губы. Кивком головы указав на соседний стул, ответил: – Пустяки. – С вами невозможно иметь дело, вы ничего не рассказываете! Анна насупилась и уже было собралась сесть напротив, но остановилась, не получив ответа. Она прочла в его глазах сомнение и, проведя пальцами по ровной глади стола, коснулась его руки. – Кто-то догадался? В ответ – кивок. Анна присела на край стола. – Что будем делать? – Мы – ничего. Она покачала головой и лишь сказала: – Вы не ужинали. Как можно бороться с Рихтером на голодный желудок! Брови Райхенбаха взлетели вверх, а потом сошлись на переносице. – Вам ваши ... хм... духи сообщили? Анна хмыкнула и, решив поиздеваться, ответила его же фразой: – Пустяки. Про шифр тоже не расскажете? – Нет. Несколькими глотками бригадефюрер допил кофе и закурил. Он следил, как его румяная, сытая пленница несла тарелку с ужином, но повернул голову, услышав с улицы шаги. В свою очередь Анна увидела в окне макушку Рихтера. В тот момент, когда она ставила тарелку, Райхенбах смахивал в ящик стола папку и бумаги. Анна от волнения чудом не задела чашку чая, приготовленного для себя. Вздрогнула от стука в дверь. Вошёл Рихтер с последними новостями и ушёл минут через десять, выслушав поручения. Все то время, что он пробыл, Анна исподлобья рассматривала его. Оберфюрер никак не поменялся в своём отношении к командиру. Бригадефюрер также оставался подчёркнуто любезным и пару раз по-доброму усмехнулся на слова Рихтера. Все выглядело по-прежнему, за исключением одного – каждый рыл другому яму. Анна налила кофе Райхенбаху после ухода Рихтера. Она сидела на кушетке, забравшись с ногами, и пила чай. Райхенбах, склонившись над бумагами, работал. Между ними – настоящая пропасть, как линия фронта. Жизнь развела их по разные стороны и сама же потом свела. Толкнула обоих навстречу друг другу и делай теперь, что хочешь. Будучи врагом, он стал её спасением. Прибежищем, которое не хотела покидать. Анна не чувствовала к нему страха или ненависти. Встреться они в мирное время, как бы оба повели себя? Он одарил бы её своим фирменным мрачным взглядом или завязал разговор? Нет, шанс встречи мизерно мал. Она из СССР, он из Германии. Они бы никогда не встретились, если бы не война. Если бы она не пошла в медсестры и не попала в плен. Райхенбах затушил сигарету, поднял голову и задумчиво посмотрел. Анна продолжала прожигать взглядом, попивая чай. – У меня есть просьба. Сделаете? – Конечно. – Поразительная беспечность. А если бы я попросил броситься под танк, тоже согласились без раздумий? – Под чей? Он усмехнулся. – Как вы верно заметили, появились некоторые трудности с Рихтером. – А под трудностями вы подразумеваете его любознательность и сообразительность? – Именно так. – Что ему известно? – Немного, – нехотя ответил Райхенбах. – От вас потребуется положить ему в портфель завтра утром эти документы. Справитесь? Бригадефюрер помахал перед лицом листами с исследованиями Брауна. – Хотите подставить его, подкинув бумаги? – Как плоско, – поморщился он. – Мыслите шире – это лишь часть кордебалета. – Обычно он приходит без портфеля. – Об этом не беспокойтесь. У вас будет одна попытка. Вам ясно? – В таком щекотливом деле решили довериться мне. Почему? – Если все сорвётся, буду знать, кого винить. – Записи Брауна попадут не в те руки. Все начнётся заново. – Вам придётся довериться мне, как я поверил в паранормальные явления. Анна закусила губу. Ход конем, ничего не скажешь. Да и ей ли жалеть Рихтера? Стал бы Райхенбах избавляться от Брауна, чтобы потом при первом залпе отдать исследования? Анна подошла и остановилась возле него. – Могу я взглянуть? – Вы знаете ответ. – Я сделаю, – сказала Анна. – Только разбудите меня. – Разумеется. – А спасибо? Темные глаза сверкнули, уголки губ приподнялись в улыбке. Райхенбах притянул Анну за руку и усадил к себе на колени. Расстояние между ними едва ощущалось. Он пах сигаретами, кофе и одеколоном. Только сев на колени, Анна поняла двусмысленность своего вопроса, ведь именно так в прошлый раз они и поцеловались. Одна его рука лежала у неё на талии, второй он коснулся выбившейся пряди. Сейчас волосы не выглядели, как солома, не торчали клочьями. Длинные, мягкие, они струились между его пальцев. – У тебя красивые волосы. Он посмотрел в лицо. Когда они спорили, его глаза зачастую смеялись, несмотря на серьёзное лицо. Когда злился – умел посмотреть так, будто полоснул мечом. Сейчас его темный взгляд затягивал, словно корабль в воронку. Пальцы скользнули вниз к её подбородку, приподняли голову, и их губы встретились. В прошлый раз Анна не распробовала поцелуй. Сейчас его тёплые губы медленно скользили по её губам. Она обняла его за шею, приоткрыла рот, впуская его язык. Райхенбах прижал к груди и, откинувшись на спинку кресла, потянул Анну за собой. Одна рука зарылась в её волосах, а вторая легла на бедро. Долгий, неспешный поцелуй кружил голову не хуже виски, распитого в Новый год. Свет фар проезжавшей машины осветил двор и заставил обоих одновременно отстраниться. Райхенбах взглянул в затуманенные глаза Анны и убрал руку с бедра. Она соскочила с колен. – Уже поздно, – с хрипотцой в голосе начал он. – Я пойду спать, – закончила она и поспешно скрылась в комнате.