Следуя донесениям

Не понять, не ждавшим им, Как среди огня Ожиданием своим Ты спасла меня. Как я выжил, будем знать Только мы с тобой, - Просто ты умела ждать, Как никто другой.

Его взгляд обволакивал словно дурман, дарил успокоение, вселял уверенность. Черные глаза впились в лицо, дыхание ее сбилось, бросило в жар. От нее не укрылось, как он задержал взгляд на волосах, затем плавно скользнул вниз по фигуре. Пусть Разумовский находился на другом конце комнаты, но от одного его присутствия Анна почувствовала себя в безопасности. Живой. Невредимый. В британской форме с погонами полковника. Она дёрнулась вперёд. Анна бы пошла хоть по раскалённым углям, но с удивлением обнаружила, что не смогла сделать и шагу — Штольман схватил за руку. От присутствующих это не укрылось. Суровый взгляд Разумовского был направлен на пальцы полковника. В свою очередь Штольман прожигал его ненавистным взглядом. Разумовский посмотрел на Анну, задаваясь вопросом, в каких она состоит отношениях, надеясь по лицу прочесть ответы. На лице Анны отображалась гамма эмоций: от растерянности до едва сдерживаемой радости. Ее ласкающий взгляд быстро развеял зарождающиеся сомнения. Однако Кромвель счел ситуацию забавной: он изогнул бровь в насмешке и иронично глянул на князя. Будь они наедине, он бы отпустил шутку о переменчивой женской натуре, но в данный момент решил промолчать — в воздухе и без того витало напряжение. Варфоломеев наградил своего подчинённого мрачным взглядом и недовольно поджал губы. Конев облокотился о спинку стула и сцепил пальцы перед собой в замок. — Яков Платонович, — ровным голосом обратился Варфоломеев, понимая, что именно ему выпала незавидная участь внести ясность в происходящее. В глазах читался приказ отпустить руку девушки и обойтись без эксцессов. Штольман повернул голову и посмотрел на Варфоломеева так, будто увидел только сейчас. Он сжал ее запястье сильнее и собрался возразить, но генерал свел кустистые брови к переносице, и полковник выпустил руку Анны. Англичанка переглянулась все с тем же мужчиной. Кажется, увиденное их позабавило, в отличие от Разумовского, который не сводил ледяного взгляда со Штольмана. — Можете идти, товарищ Штольман. Товарищ Уваков, вы тоже, — приказал Варфоломеев. Он разберётся с Яковом позже. Какая выходка, и в присутствии командующего! Полковник приложился к фуражке, ответил: «Слушаюсь!», развернулся и стремительно покинул комнату. Когда дверь закрылась, все, как по команде, заняли свои места за столом. Как Анна и предполагала, место возле Конева занял Варфоломеев. С левой стороны расселись в следующем порядке: по правую руку от Кромвеля — Разумовский, по левую — женщина, рядом с князем сел мужчина. Что делать ей, она решительно не знала и чувствовала себя глупо. Какие вопросы ей будут задавать? Как отвечать? У Анны не получалось собраться с мыслями, то и дело она возвращалась взглядом к Разумовскому. Если в первую минуту их встречи он смотрел на нее с теплотой, то сейчас его лицо было непроницаемым, а глаза — черные бездонные колодцы. — Анна Викторовна Миронова, полагаю, — медленно проговорил Конев, не сводя пристального взгляда. Тихие разговоры меж собой прекратились. Советская сторона вытянулась, как по струнке. Анна прочистила горло. — Так точно. — Я наслышан о вас. Она не знала, что ответить. Более того, Анна не понимала, сарказм это или нет? Для чего ее привели сюда? Когда она представляла их встречу, то всегда видела их вдвоём, а никак не с делегацией и командующим. Анна сочла за лучшее промолчать и подождать дальнейшего развития событий. В конце концов, он должен прийти на помощь, если она начнет путаться в показаниях. — Мы все собрались здесь из-за вас, — продолжил Конев, так и не дождавшись ответа. — Вы заставили нас ждать. Усилием воли Анна продолжила стоять, другая на ее месте рухнула бы без чувств. — Отвечайте, когда с вами говорит товарищ командующий! — приказал Варфоломеев, и от его голоса буквально кровь в жилах стынет. — Ну, что вы в самом деле? Девушка напугана. Боковым зрением Анна увидела, как женщина склонилась к Кромвелю и заговорила. Медсестра напрягла слух и уловила обрывки перевода. — Раньше нужно было бояться, — ответил Варфоломеев. — От вашего поставленного голоса, товарищ Варфоломеев, — заговорил на русском Разумовский, — даже бывалый солдат потеряется. Кромвель наградил князя сердитым взглядом, мол, здесь переговоры веду я, а не ты. Однако реплика Разумовского достигла желаемого результата: Конев улыбнулся, а за ним все остальные, за исключением руководителя разведки. — Товарищ Конев, — обратился на английском Кромвель, — нам нужно урегулировать вопрос. Не будем откладывать, как вы считаете? Мужчина, что сидел рядом с командующим, начал переводить на русский. — Говорите. — Буду краток. Отношения между Анной Викторовной и моим агентом, — выделил Кромвель последнее слово, — работающим многие годы под прикрытием в Германии, всем вам он знаком, как генерал немецкой армии Франц Клеменс фон Райхенбах, начались, когда Анна Викторовна попала в плен, то есть, в октябре 1943 года. Мой агент заботился о ней и продолжал верно служить Великобритании. В феврале 1944 года он помог ей бежать, доставил ее на границу с вашей армией. Я мог бы долго говорить, но вы и сами всё знаете. Итак, война с Германией окончена. Анна Викторовна здесь, перед нами, жива и невредима. У нас есть договоренность, и мы подтверждаем свои обязательства. С нашей стороны все приготовления завершены. Мы могли бы поставить точку сегодня. В конце концов, что может помешать двум государствам-союзникам, победившим нацистскую Германию? От этого «краткого» выступления Анна смешалась окончательно. Разумовский, распрямив плечи, смотрел прямо перед собой. Варфоломеев больше не выказывал словесно своего презрительного отношения к Мироновой. Он молча сверлил ее взглядом, и Анна понимала, если сделка сорвется, то в живых ее не оставят. — Я думаю, имеет смысл спросить, чего хочет сама Анна Викторовна, — выслушав, сказал Иван Степанович. — Анна Викторовна, вы понимаете, почему вы сейчас здесь находитесь? — Да, — пискнула Анна, она сглотнула ком в горле. — Простите. Да. — И что вы можете нам ответить? Она понимала, о чем шла речь, но Кромвель говорил так обтекаемо, вдобавок, за год "обязательства" и обстоятельства могли измениться. Не сболтнет ли она лишнего? Анна бросила исподлобья взгляд на Разумовского, тот едва заметно кивнул ей. — Это правда. Генерал Райхенбах спас меня. Она замолчала. Что ей еще сказать? Не выворачивать же душу перед ними наизнанку? После дебюта Кромвеля Разумовский не выдержит еще и ее душевных излияний. — Это не ответ, — сказал беспощадным тоном командующий. — Выражайтесь четче. Анна сглотнула. Сердце оглушительно грохотало в груди. Язык не слушался. Она чувствовала себя отвратительно, как будто голая привязана к позорному столбу на площади, и на нее таращатся сотни глаз. — Если есть такая возможность, я бы хотела остаться с ним. Произнесенное повисло в воздухе. Анна почувствовала, как лицо предательски заливается краской. Капля пота скатилась за воротничок. Свои смотрели на нее с осуждением. Женщина-переводчик выгнула бровь. Разве не этого она хотела? Знала, кого выбрала. Так имей смелость идти с ним рука об руку. Анна вздернула подбородок и с вызовом посмотрела на Варфоломеева. — Но Райхенбах официально мертв, — холодно заметил руководитель разведки на английском и высокомерно посмотрел на Кромвеля. — За кого конкретно вы просите? — Райхенбах мертв, вы правы. За свой вклад в победу над врагом Великобритания предоставила гражданство полковнику Брэндону, — выделил последние два слова Кромвель. — И этот человек не понесёт никакого наказания за свои преступления? — давил Варфоломеев. — Полковник Брэндон, — вмешался мужчина, сидящий рядом с Разумовским, — находится под защитой Великобритании. Мы здесь по другому поводу. Ваш вопрос в повестке дня не значится. — Райхенбах... — Мертв, — закончил за Варфоломеева Кромвель, — как вы верно сказали ранее. И тому есть доказательства, и свидетели. Конев строго посмотрел на Варфоломеева. Сегодняшняя встреча — формальность. Все давно решено. К тому же, Конев помнил о личной договорённости с Райхенбахом. Исследования. Посмотрим, сдержит ли он слово. — Вы можете идти, товарищ Миронова, — отпустил ее Конев. — Дальше мы продолжим без вас. Она не помнила, что ответила и как вышла, тихо затворив за собой дверь. Ноги с трудом держали ее неповоротливое тело. Анна прислонилась к стене. В висках пульсировало. Из-за всего пережитого ее бил озноб. Лица и стены поплыли. В глазах потемнело. Она начала оседать на пол, как чьи-то руки подхватили за талию и рванули на себя. — Что за барские замашки, ma chérie? — Ты... — с трудом разжала Анна губы и попыталась протянуть к его лицу руку. Он крепко прижимал ее тело одной рукой к своему, второй взял ее пальцы и поднёс к губам. — Да. Слёзы набежали на глаза. — Ты вернулся? — Да. — Ты... — сдавливающие грудь рыдания не давали говорить. — Ты...вернулся.... Разумовский до боли стиснул ее в своих объятиях, легко, без малейшего усилия подхватил на руки, отрывая от пола. Она крепко обхватила его за шею и закрыла глаза, борясь с подступившими слезами. Анна втянула носом узнаваемый до дрожи в коленках запах сигарет и тонкий аромат одеколона с нотой свежести и ароматом трав, и провела дрожащими руками по твёрдой груди. Господи, как давно он не обнимал ее! Как давно она не чувствовала себя в его руках! Прошла целая вечность. Анна уткнулась носом ему в плечо и тихо всхлипнула. Это он. Рядом. Вот бы он никогда ее больше не отпускал! Плевать на Кромвеля, Варфоломеева, всех-всех! По лицу потекли слёзы. Разумовский опустил ее на землю, провёл большим пальцем по щеке, стирая дорожку слез. Он наклонился, взял ее лицо в ладони, чувствуя под пальцами горячие слёзы. Обрывки ее фраз потонули в поцелуе. Весьма целомудренном, как оказалось через секунду. Поцелуй в лоб? Анна разочарованно приоткрыла глаза. — По моим подсчётам ты должна была появиться два часа назад, — шёпот опалил ей шею. — Что тебя задержало? Тут Анна окончательно пришла в себя, вспомнив события сегодняшнего утра. Внезапная перемена настроения не укрылась от Разумовского. — Нам надо поговорить, — сбивчиво заговорила она. — Конечно. Я приду вечером, и мы все обсудим. Обещаю. Ее желание поговорить с ним было для него понятным. Разумовский планировал прийти к ней вечером и объясниться, задать главный вопрос, из-за чего затевалась операция под названием «Вывезти Анну Миронову в Англию». Пусть Анна и призналась там, в комнате, но она скорее действовала в состоянии аффекта. Он должен поговорить с ней и если ее решение поменялось... да ещё этот Штольман со своими длиннющими ручищами! — Нет, сейчас. Мы должны поговорить сейчас. Он нахмурился, оглядел ее ещё раз сверху донизу и только тогда заметил грязь под ногтями. Руки медсестёр должны всегда содержаться в чистоте. Его взгляд скользнул ещё ниже и зацепился за пятна грязи на застиранном фартуке. Не просто грязь, это была свежая земля. Ее нервозность возросла, стоило из переговорной выйти Кромвелю. Она на миг крепко сжала пальцы Разумовского и отпустила руку. Англичанин направился к ним с самой безобидной улыбкой, на которую был только способен. — Ну, юная мисс, что я говорил? — спросил мужчина, подойдя. — Вернулся ваш ненаглядный, а? Анна попыталась улыбнуться, но вышло не очень убедительно. — Понимаю. Вы на нервах. Сейчас все на нервах. Почти год вы жили с мыслью, что он погиб. После неудачного покушения на Гитлера ваш Ромео был вынужден инсценировать собственную смерть и уйти в подполье, но даже тогда он не переставал работать ради общей цели всего цивилизованного мира. Теперь, когда все позади, вы можете быть спокойны, он никуда не денется, — подмигнул ей англичанин. — Ты закончил? — снисходительно осведомился Разумовский. — Я пока не отошел от твоей первой яркой речи. — Понравилось? Я думал рассказать про твое участие в заговоре против Гитлера 20 июля или про вклад в операции под Львовым, но решил не повторяться. — Позволь нам поговорить. Кромвель скосил взгляд на Анну и понимающе кивнул. — Конечно-конечно, жду тебя на улице. Разумовский проводил его взглядом, как только англичанин скрылся из виду, а за ним его люди, он повернулся к девушке и наклонился. — Это не терпит до вечера? Обсуждать здесь... Она положила руку ему на плечо, тем самым притягивая к себе, встала на носки и зашептала на ухо: — В тайнике Лоуренса я нашла документы. Их забрал Штольман. Я не знаю, что там. Эти бумаги ищет Кромвель. Краска схлынула с лица Разумовского. Анна почувствовала под ладонью, как напряглась его спина. — О чем ты говоришь? — Лоуренс закопал документы на соседнем участке. Сегодня утром я их раскопала. — Ты ездила со Штольманом? — По-другому в город не попасть. Так вот, почему ее не могли найти и почему она выглядит так, будто вскрыла чью-то могилу. — Кто тебе сказал про тайник? С чего ты решила, что Кромвель что-то ищет? — Мне рассказала Элис, — зашептала Анна, — она показала мне Кромвеля и какого-то человека, его человека. Я не видела лица, но точно узнаю по голосу. Он приказал ему достать документы. А сегодня я видела у дома Лоуренса машину с английскими номерами. — Тебя видели? — Нет. Мы успели уехать. Бумаги у Штольмана, я не знаю, что там! Он выпрямился. Сейчас Штольман беспокоил его меньше всего. — Те бумаги, что я отдал тебе, где они? — У меня. Разумовский посмотрел в окно. Кромвель стоял у машины и разговаривал с Грейс. Мерзкий ублюдок. — Иди. — А как же... Он перевел взгляд на нее, коснулся подушечками пальцев щеки. Ей нужно успокоиться. Разумовский обнял ее, надеясь, что это хоть как-то приведет в порядок ее нервы. — Приготовь бумаги и жди меня. Найди мне Скрябина. Я приду к семи. Глаза у Анны расширились, она приоткрыла рот, не в силах что-либо сказать. — Сделай, как я сказал. Не тратя больше времени, он развернулся и вышел на улицу. В последний раз Разумовский чувствовал себя так паршиво в Первую мировую, точнее, когда все потерял. Даже последнее ранение не доставило столько терзаний, как новость о тайнике Лоуренса. В июле прошлого года он хотя бы знал, что умирает и вся надежда на изворотливость горе-адъютанта. А сейчас... года четыре назад история с этими бумагами получила бы большой резонанс. Понятно, почему Кромвель хочет их заполучить, однако в нынешней геополитической обстановке куда важнее исследования Брауна. Беспокоило другое — Кромвель проворачивал дела за спиной. — Так значит, вы живы. Разумовский неожиданно столкнулся со Штольманом. Театрально поклонился. — Не расстраивайте. — Остаётся согласиться с выражением: «Уходят лучшие из нас». — Мой адъютант, — растягивая слова, с насмешкой произнёс князь, — Генрих, вы должны помнить его, он рассказал мне о вашей встрече. — А мне — о вашей смерти. — Небольшая фальсификация. — Он жив? — У Генриха есть одна поразительная способность — умение выживать. — В этом он похож на вас. Разумовский улыбнулся одними губами. — Благодарю, что присмотрели за ней. Дальше я сам. Штольман сузил глаза и сделал шаг. — Оставьте слова благодарности при себе. Вы ей жизнь сломаете. — А вы, стало быть, ее спасение? Мессия. — Их взгляды схлестнулись. — Сегодня вы присвоили себе то, что вам не принадлежит. Выходит, она рассказала ему. Она с ним. От начала и до конца. Подтверждает каждым своим поступком. — Попробуйте забрать. Уголки губ Разумовского дрогнули и приподнялись вверх. — Каких-то полвека назад мы бы решили наш вопрос дуэлью. Сегодня, увы, действуют другие правила. Извините, вынужден откланяться. Меня ждут. Кромвель ждал у машины, с любопытством посматривая на перепалку двух полковников. Как дети малые, ей-богу. Интересно, у кого первым не выдержат нервы? Можно вмешаться, но гусь свинье не товарищ, пусть сами разбираются. — Ты явно доволен представлением, — бросил на ходу Разумовский, затем открыл дверь и сел на заднее сиденье. — Два кобеля сцепились, — кряхтя, залез Кромвель в салон. — Война действительно закончена. В другое время вам было бы не до того. — Война с Японией не окончена. — Какие мелочи, — поморщился англичанин. — Какая-то она встревоженная у тебя. Что с ней? Вроде все прошло относительно гладко. Грейс осталась под впечатлением от нее. — Ты и Варфоломеев пугаете ее. — Вот как. Но рядом с тобой ей не страшен никакой серый волк, верно? — Что с документами? — Хочешь забрать ее сегодня? Давай подождем до завтра. Разумовский повернул голову. — Что-то может поменяться за двадцать четыре часа? — Мы и так выглядим посмешищем в их глазах, я пытаюсь сохранить крупицы нашего достоинства. Завтра. Все завтра.