***
По привычке спрятавшись за зданием спортивного зала №2, я поневоле начала вслушиваться в звонкие крики и звуки свистка, доносящиеся из его помещения. Тренировка, по всей видимости, только началась и весьма четко было слышно, как Укай ведёт счёт, пока волейбольная команда занималась растяжкой. Я, уже который раз вхолостую щелкая зажигалкой и пожевывая фильтр сигареты, уже начала потихоньку раздражаться и тихо ругаться себе под нос, так как из-за сырости вокруг заветный огонек никак не хотел загораться. «А сегодня даже не день теста, вот! Кейшин, гордись! Стоило тебе пойти в тренеры, и моя посещаемость значительно улучшилась! Да что же это такое! Выкину, если не будешь работать!» В доказательство потрясла зажигалкой перед своим носом. «Эх… Интересно, а будет совсем бестактно зайти и спросить зажигалку у Укая?» С секунду подумав, я с усмешкой потерла ладошки, предвкушая нереальное веселье. Получить свою спасительную дозу никотина хотелось страшно, к тому же, перемена должна была скоро закончиться (не то чтобы меня волновало опоздание, но жалко Такеду-сана, ведь все учителя жалуются на меня именно ему в надежде на то, что он как-то повлияет на меня. Ха, наивные). Оправив волосы, я подошла к двери спортзала и тут же постучала костяшками о дверной косяк для привлечения внимания. — Месье папа, вы не могли бы уделить время даме? — спросила я на ломаном французском, пугая неожиданным появлением и ужасным французским бедных спортсменов. — Что, бл… Кхм, можно на нормальном языке? — поморщившись, нахмурился Укай, недовольный тем, что чуть не использовал мат на глазах у школьников. Честно говоря, довольно-таки смешно наблюдать, как Укай-младший пытается не материться в угоду тому, что теперь его официальный статус гордо носит звание "учитель". — Закурить не найдётся? — закатила я глаза и перефразировала свой вопрос. Честно, ну, блин, он что не знает, что других весомых причин приходить к нему на «разбор полётов», да ещё и так рано, нет и быть не может. Тренер, еще больше нахмурившись, тут же торопливо переложил заботы о разминке на, судя по всему, капитана и поспешил ко мне. Команда же, оправившись от шока и небольшой молчаливо-ошарашенной паузы, проводила нас удивленными взглядами. Я на все это только улыбнулась и кивнула головой в знак приветствия третьегодкам. Пока мы вдвоем с Укаем-младшим стояли под козырьком спортзала, вдыхая и выдыхая дым, который, собираясь в сизые облачка, постепенно растворялся в воздухе, оставляя после себя привычный запах сигарет, в голове у меня промелькнула мысль о том, что сейчас на данный момент между нами такая идиллия. Не выдержав, я тихо рассмеялась от собственных мыслей. Укай, скосив на меня глаза, вопросительно выгнул свою бровь, но не получив ответа, снова занялся моим воспитанием. Как и обычно разговоры его были приблизительно из оперы «негоже рушить его авторитет перед игроками». Я же, скептически ухмыляюсь, молча смотрю на распинающегося блондина передо мной и делаю последнюю затяжку, прежде чем потушить едва тлеющий окурок и выкинуть его в ближайшую урну. Когда поворачиваюсь, Укай уже успевает дойти до порога зала, а впереди его постепенно удаляющейся фигуры, где-то в глубине помещения, мелькает силуэт куратора волейбольного клуба. Отталкиваясь от отсыревшей стены, я догоняю тренера, тут же обращаясь с вопросом к куратору: — Такеда-сенсей, у вас же сейчас дополнительные по современной японской литературе у нашего класса? Скоро будет второй звонок на урок. Пойдёмте вместе? — Да-да! Я хотел дать тебе время, чтобы ты пришла раньше меня, но раз так, то пошли, — улыбается брюнет и спешит к выходу из помещения. Киваю Укаю на прощание и уже было разворачиваюсь, чтобы наконец уйти, как замечаю в коридоре несколько второгодок. Хмурюсь, закатывая глаза, ведь это одни из главных сплетниц в школе. Ну, одним слухом больше, одним меньше. Даже интересно, что придумают на этот раз. Невольно на губах появляется усмешка.***
Дополнительные прошли довольно быстро, буквально, можно даже сказать, что пролетели в один миг. Явно, что Такеда-сансей любит свою работу и свой предмет, полностью отдаваясь этому. Вероятно, поэтому время проходит совсем незаметно, а отдача от учеников максимально заслуженная. Иногда я даже с особым сожалению ловлю себя на мысли, что было бы очень здорово, веди он у нас основные предметы. Где-то на периферии слышу трель звонка с урока. В классе тут же поднимается шум, звук отодвигаемых стульев, какие-то разговоры и смех. Ко мне как обычно никто не подходит, не обращая совершенно никакого внимания на то, что я одна в классе осталась без компании. Впрочем, мне же лучше, не больно-то и хотелось. Оставаясь сидеть за своей партой, я терпеливо жду, пока последняя компания что-то весело обсуждающих одноклассников покинет кабинет. Когда же в помещении наступает блаженная тишина, я с наслаждением потягиваюсь и встаю из-за парты, с облегчением замечая, что Такеда-сенсей еще не успел покинуть класс, как обычно немного рассеянно и суетливо собирая свои распечатки с материалами. Вспоминаю, что вообще-то мы сегодня проходили новую тему, которая, с большой вероятностью, войдет в перечень тем, важных для успешной сдачи промежуточных экзаменов. Торопливо хватая тетрадь с поверхности парты, я подхожу с кафедре, привлекая внимание сенсея. Он улыбается, вопросительно смотря на меня, видимо ожидая, пока я задам ему столь интересующие меня вопросы по новому учебному материалу. Несколько минут мы стоим за кафедрой, обсуждая затруднительные аспекты, пока они наконец не заканчиваются, а я с искренней и теплой улыбкой благодарю сенсея за помощь. Неожиданно его лицо становится печальным и даже немного виноватым. Удивляясь столь резкой перемене настроения, я выгибаю бровь, одним выражением лица давая понять, что мне непонятно. Сенсей лишь раздосадованно вздыхает, хмуря свои брови. — Очень жаль, что вокруг тебя ходит столько лживых слухов, Тоши-чан, — голос Такеды-сенсея наполнен искренним сожалением и грустью, отчего у меня внутри разливается горечь и не меньшее сожаление. Невольно я даже чувствую иррациональный прилив необъяснимой благодарности. Кажется даже, будь я мягкотелой и слезливой девочкой-цветочком, коих полно в моей школе, то тут же бы разревелась от гаммы чувств, которые сейчас испытываю. — Неужели они настолько ужасны? — иронично ухмыляясь, задаю вопрос, вовсе, наверное, даже и не требующий ответа. Хотя, о чем это я. Он действительно не требует ответа. Окружающие меня люди давно сделали свои выводы, а моя слава всегда и неизменно бежала впереди меня. — Но это не мешает моей учёбе, разве нет? Сенсей поднимает на меня свои глаза, поправляя очки и плотнее перехватывая папку с торчащими из нее листами. — Из-за пробелов в программе у тебя возникли некоторые проблемы с преподавателями. Но я уверен, если продолжишь учиться в том же духе, то с экзаменами ты хорошо справишься. Во время разговора с преподавателем по химии, он хорошо о тебе отзывался, — на последней фразе Такеда-сенсей неловко улыбается, видимо, смущаясь своей попытке приободрить меня. Не могу удержать легкий смешок, неожиданно вырвавшийся наружу. На самом деле, мне самой неловко, ведь меня не так часто хвалят. Такая забота для меня действительно непривычно, но я понимаю, что мне необходимо было это услышать. Ведь слышать это от Такеды-сенсея действительно придавало мне сил просто потому, что он был одним из немногих, кто знал, что я не первый год горела мечтой поступить на ветеринара. И такая искренняя, неподдельная поддержка относительно моих начинаний очень трогала сердце. — Радует, что есть люди, которые не судят тебя по слухам и сплетням. Кстати, тебе очень идёт улыбка, улыбайся почаще. Ты дождешься Укая или пойдёшь домой одна? — с интересом задает вопрос сенсей, а я тут же озадаченно морщу лоб, задумываясь над заданным вопросом. — Если я могу что-то сделать, пока жду Кейшина, то рада буду помочь, — наконец даю свой ответ, растягивая губы в улыбке. Рядом с этим человеком спокойно и ощущается поддержка, поэтому я не могу ему не улыбаться. Ненавязчивое участие в моей жизни и лёгкие напутствия и советы вовсе не раздражают, а, наоборот, заставляют испытывать благодарность к этому человеку, который, кажется, даже ближе, чем родной отец. До окончания тренировки оставалось не так много времени, поэтому мы с сенсеем и моей одногодкой Симидзу-сан приводили в порядок баннер с девизом школы. Путь домой проходил шумно и в компании волейбольной команды старшей школы Карасуно. Впервые не одна. Не одна. А в груди отчего-то тепло, а на душе весело.***
Через неделю по школе поползли слухи, что я встречаюсь с тренером волейбольной команды. Вся школа, буквально гудела от этих слухов, словно бы разворошенный улей. Признаться честно, я никогда не задумывалась, как мы выглядим со стороны. Но последние пару дней все, как с катушек съехали, все чаще шепчась за моей спиной, тем самым раздражая меня и заставляя недоуменно хмуриться. Это как-то даже смешно. Это ведь вообще без вариантов, чтобы я и Укай встречались. Абсолютно точно, на все сто процентов. Я, может, и любитель мужчин постарше, но вкусы у меня точно получше, чем начать встречаться с каким-то мутно выглядящим мужиков, которого я воспринимаю, как отца. Вполне возможно, что я и извращенка, но точно не настолько больная. От картины меня и Укая, обнимающихся, как обычно это делают парочки, мне становится плохо, а изнутри распирает дикий смех. Серьезно? Это просто не-воз-мож-но. Со звонком в кабинет заходит Такеда-сенсей с пачкой проверенных тестов. Закрывая дверь в кабинет, он здоровается со всеми и просит сесть на свои места, для того чтобы раздать работы, попутно комментируя ошибки в тех или иных заданиях. Получив на руки свои результаты, я понимаю, что в этот раз японская литература меня удивила. Нехило так, кажется, будь я менее сдержанна, то мои глаза точно бы вылезли на лоб от удивления и шока. 86 БАЛЛОВ. Целых чертовых 86 баллов за чертову японскую литературу. Этот как? Я что, сорвала джек-пот? Оторвавшись от занятия, подразумевающего тупое залипания в одну точку, я понимаю, что кому-то не отдали его тест. Кажется, это была работа Асахи. Эх, Такеда-сенсей такой Такеда-сенсей. Хоть что-то в этом мире не меняется. — У Нагато такие высокие баллы. Вы не думаете, что это странно? — краем уха улавливаю я нытье стервы то ли номер один, то ли номер два. Блин, я их не различаю, да и не нужно мне это. Зачем? — Чему ты удивляешься, она же с тренером шашни крутит, — слышится недовольный ответ второй стервы первой или третьей — первой, который так и сочится ядом и насмешкой. Ну серьёзно. Как их можно различать? Они между собой не путаются? Где тот завод, что производит их штабелями? Чтобы узнав его точный адрес, я могла взорвать его к чертям. — Нагато-тян, это правда? Ты встречаешься с тренером волейбольной команды? — обращается ко мне какая-то там по счету стерва. В ее голосе слышится ничем неприкрытый интерес. Я закатываю глаза, молясь о том, чтобы, не дай Боже, на всю жизнь не остаться в таком положении. Будет не слишком красиво, если у меня на постоянной основе будет такое лицо. Да и какая я ей Нагато-тян? Я с ней что, лучшие подружки, делящие в детском садике один горшок? — Говорят, вы целовались перед началом тренировки клуба, — раздался еще один противный голос, действующий мне на нервы своими глупыми вопросами. Какая им вообще разница? — И ещё вы живёте вместе. Наверное, поэтому у тебя такой высокий балл по японской литературе, ведь тренер с Такедо-сенсеем часто общаются, — заканчивает не менее мерзкий голос, от которого буквально сводит зубы, будто от оскомин, следом раздается дружный смех. Признаться, секунду назад моей первой мыслью было, что у них один мозг на всех. Ведь они продолжали фразы друг друга с такой уверенностью… Сейчас же развернувшись к ним лицом, я приторно улыбаюсь, старательно сдерживая клокочущее внутри раздражение и даже немного обиду. Так и хочется заплевать их ядом и желчью, чтобы они растворили в воздухе и перестали совать свои длинные носы в чужую личную жизнь, распуская гнусные и грязные слухи, упиваясь своим мнимым превосходством. — Если вам нечем заняться, кроме как следить за чужой жизнью, то я не удивлена, что обошла вас в рейтинге класса. Вроде такие взрослые, а до сих пор верите во всякие сплетни, достойные жёлтой прессы, — с отвращением обводя каждую взглядом, говорю я, — С кем проводить свое свободное время решать мне, и вы уж точно последние, у кого бы я спросила разрешения. А то, что мы не встречаемся, может подтвердить каждый член волейбольной команды! - последнее предложение я буквально выплевываю им в лицо, гневно сверкая глазами, наполненными презрением. Замечаю, что весь класс затих и теперь смотрит на нашу перепалку, не сводя своих глаз. Наверное, из-за того, что я, не контролируя свои эмоции, позволила повысить себе голос. Не понимая, что делаю, и не давая себе отчета в своих действиях, идя на поводу сиюминутного импульса, я тыкаю пальцем в своего одноклассника. Бедный Асахи бледнеет, не зная, куда себя деть под всеми этими любопытными взглядами. Я же, будучи оскорбленной до глубины души, хватаю пиджак и, расталкивая всех на своем пути, стремительным шагом направляюсь к выходу из класса. В голове ни одного цензурного слова, лишь кипящая злость и разъедающие меня обида и досада. «Вот же бл##и, опять ненужное внимание к персоне! И чего им не живется спокойно? Обязательно нужно лезть куда не просят! Пообрывала бы им их длинные носы и змеиные языки, да без приправы заставила бы сожрать!» Меня обдает прохладой улицы и влагой - на улице вновь накрапывает дождь. Я же, ни на что не обращая внимания, практически забегаю за угол школы, трясущимися руками нервно чиркая колесиком зажигалки и прикуривая сигарету.***
И вот опять, снова и снова, как в чертов день сурка, я прячусь, как какая-то преступница, за зданием спортзала, отведенного на нужды волейбольного клуба. В руках, осыпаясь серым, как мое настроение и состояние души пеплом, тлеет третья или четвертая сигарета, изредка тускло вспыхивая рыжеватыми искрами; вокруг витает запах фруктов, раздражая и без того чувствительные рецепторы, отчего хочется чихать. Это раздражает, поэтому я, фыркая, сердито встряхиваю сигарету, щелкая кнопкой с ментолом. Терпкий дым наполняет легкие, разливаясь сизым бальзамом на мои душевные раны; я практически успокаиваюсь. Ситуация уже не так сильно бесит, просто остается неприятный осадок. Вроде бы уже давно не маленькая девочка, чтобы вестись на столь мерзкие и ужасные слухи, да и отвратительные сплетни, порожденные злыми языками людей, которых остается только пожалеть за удивительно склочную и низкую натуру, не должны задевать за живое, но, как это обычно бывает, стоит им покуситься на что-то святое, считай, единственное светлое, незапятнанное черным мазутом моих мрачных реалий, облить это грязью - как все, мне сносит все заслонки и тормоза. Я просто слетаю с катушек. И плохо это или нет, правильно ли, однако Кейшин был, есть и будет для меня тем светом, к которому я стремилась всю свою жизнь одинокой, забитой почти-сироты, семьей, что так часто недостает. И то, что люди в действительности имеют наглость и могут предположить, представить что-то столь омерзительное обо мне и Укае-младшем, невольно вызывает приливы негодования, гнева и тошноты. Чувствуя, что расслабляющий эффект никотина перестает действовать, я понимаю, что мое настроение вновь ползет ниже отметки "нереально хреновое", а нос и уши уже замерзли от долгого нахождения на улице, я тушу уже бесполезную сигарету. На губах пока еще остается тлеющее тепло, но я зябко ежусь. В голове обрывками всплывает лицо ошарашенного и побледневшего от неожиданности Асахи; во рту разливается противное ощущение горечи, а вина, как огромная волна цунами, топит мою душу и настроение. Хочется плакать, но я лишь откидываюсь спиной на стену и что есть сил зажмуриваю глаза - до белых мигающих и бегающих под веками мушек. В сознании набатом колокольного звона отдается: "Дура ты, дура! Ну нахрена так вспылила? Моча в голову ударила? Ну молодец, нет слов просто! Еще и бедного Асахи во все это втравила... Лучше бы о своих тараканах в голове позаботилась... Идиотка!". В груди все тяжелеет, скручивается комом, давит на солнечное сплетение; на ресницах оседает соленая влага, под глазами немного печет, и я уже ощущаю, как по левой щеке стекает первая соленая капля - непрошеная, нежеланная, но все равно вышедшая наружу. Конечно, за ней, маленькой и едва заметной, лишь тускло блеснувшей своей прозрачностью, последует целый шквал, и я, как самая распоследняя нюня, разревусь здесь, прямо за углом волейбольного спортзала. Просто как девочка, которую, к сожалению, обидели не глупые детки в садике, а жесткий и беспощадный мир, заживо сжирающий и перемалывающий таких же слабых, как я, едва ли не каждую секунду. Раздается задушенный, прерывистый всхлип, я закусываю свою кисть, лишь бы не быть столь громкой. Лишь бы никто не увидел. — Ну и что ты тут сидишь, задницу морозишь? Я вообще-то хочу ещё твоих детей понянчить, — пронизывает застоявшуюся, плотную и пропахшую отчаянием тишину своим хрипловатым голосом Укай, заставляя меня вздрогнуть и тут же отвернуться, судорожно оттирая щеки от влажных дорожек, красноречиво говорящих о моем душевном и психологическом состоянии. Укай - отнюдь не глуп, поэтому он ничего не говорит мне об этой не очень приятной сцене, что он успел застать буквально секунд тридцать назад. И я сейчас ужасно благодарна ему за эту проявленную тактичность и молчаливую, ненавязчивую заботу в виде олимпийки, наброшенной мне на голову. Вероятно, с целью скрыть мою несвоевременную слабость от всего мира, ведь знает же, как я на дух не переношу, когда кто-то видит мое слабое, мягкое и беззащитное нутро, сокрытое под броней повседневной отчужденности, под маской безразличия и сильной, независимой девчонки, которой никто не нужен, которая привыкла получать пощечины от жизни и подставлять другую щеку под новые удары. Рядом со мной раздается шорох, хруст каких-то веток и пожухлой травы. — А накурила сколько… — прищелкнул языком мужчина и манерно, выражая жест мнимой брезгливости, помахал перед носом рукой, морщась в притворном отвращении. И после этого, недолго порывшись в карманах спортивок, вытащил початую пачку сигарет. От этой картины у меня на душе отчего-то стало намного легче, чище и светлее, и я, не сумев удержать улыбку, закатила глаза. — Каков нахал… — улыбаюсь практически с восхищением и делюсь зажигалкой. Укай молчаливо принимает ее. Затягиваясь, он переводит свой взгляд на меня, вопросительно выгибая брови. — Ну и какую хрень ты натворила на этот раз? Ну, а если это была не ты, то почем зря так убиваешься? Нервишки-то, гляди, ценный ресурс, нужный. Ты же знаешь, они не восстанавливаются, — Кейшин ехидно ухмыляется, но продолжает внимательно следить за моим выражением лица. Подмечает любую, даже малейшую, перемену в моих чертах, глазах. От его пристального, изучающего взгляда меня пробирает, и я кутаюсь в его олимпийку, зарываясь носом в складках. Едва подавляю желание спрятаться в неё с головой, лишь бы скрыться от этих цепких и сверлящих меня глаз. Скажем так, инстинктивный жест в попытках защититься, ощутить себя в безопасности. Молчание, как тягучая патока, затягивается. Кейшин меня не торопит, ждет ответа, и я осознаю, что от ответа мне не отвертеться. Поэтому, подобравшись, бурчу: — Кто-то пустил слух, что мы встречаемся… Конечно же малодушничаю, проговаривая слова максимально непонятно и на грани слышимости - так, чтобы тренер не смог ничего разобрать и отстал наконец. Но тот, конечно же, не отстает. Весь его вид говорит о том, что он ждет, когда же я соизволю нормально, четко и, желательно, с расстановкой разъяснить причину потопа, что я развела несколькими минутами ранее. Я раздражаюсь, но повторяю одну и ту же фразу еще несколько раз, пока она не выходит настолько четкой, насколько это устроит тренера. Опять тишина, начинающая уже действовать на нервы. Но неожиданно мне в ответ, наконец-таки, раздается хоть что-то. И кто бы мог подумать, что это будет банальный, не очень приятный на слух ржач... Серьезно? Мои глаза, видимо, лезут на лоб, так как тренер даже выплевывает сигарету изо рта, чтобы та ему не мешала или, не дай Бог, он ей не подавился. Искренне оскорбленная в своих чувствах, поджимаю губы и недовольно, почти злобно, смотрю из-под насупленных бровей на, кажется, уже бьющееся в истерике существо рядом со мной. Ранее упомянутое существо во избежании ожогов, наконец, по-нормальному тушит сигарету и, вытирая бегущие по щекам слезы, слегка сгибается, подаваясь вперед под мой вопросительный взгляд. Оказывается, ему после долгих трех минут смеха просто больно и сложно вставать, но, когда ему это удается, он берет меня под локоток, как какую-то средневековую леди из слезливых романчиков про рыцарей, и ведёт в зал, откуда отзвуками, отскакивающими от стен и порождающими эхо, гуляют до самого потолка гулкие крики, скрип кроссовок - тренировка идёт полным ходом. На непослушных, негнущихся из-за долго сидения в одной позе, ногах иду за ним, недоумевая, чего же еще ему надо от меня, которую он оборжал с ног до головы, хотя я ему, как лучшей подружке, чуть ли не всю свою подноготную выплакала в жилетку, которая не жилетка, а спортивная олимпийка. И мне как-то фиолетово, что я ему обрисовала свой очередной загон лишь в общих чертах. Картина неизменно повторяется. Тренер молчит, не дает ответов на мои вопросы, задаваемые на повышенных тонах. И вот он и я на пороге, команда в зале, и мы все смотрим друг на друга так, будто видим впервые, словно бы бараны на новые ворота. И я бы сейчас пошутила об "искре, буре и безумии", если бы, естественно, ситуация располагала к этому. Но увы и ах. Мозги туго соображают, едва ворочаются, а мысли хаотичны, как разрозненный рой ос. «Н-у-у-у, технически я знакома с половиной игроков, с другой шапочно и по рассказам Кейшина» Это всё проносится в моей голове со скоростью обломков, сгорающих при падении из космоса в атмосфере, и я не успеваю толком зацепиться ровным счетом ни за что. Остается лишь выдавить из себя кривую улыбку-оскал и, пошатываясь, поклониться в знак приветствия людям, находящимся в помещении. Укай, этот нехороший человек, все ещё посмеиваясь и будто бы издеваясь над моим и так шатким эмоциональным состоянием, спрашивает у команды, что они знают об этих слухах. Ребята сначала замирают в ступоре, но после начинают наперебой что-то объяснять, то и дело перебивая друг друга. — Мы знаем, что это неправда, тренер! — возбужденно начинает заводной и весьма горластый парнишка с волосами, очень по цвету похожими на апельсины. Видимо, до тех самых пор, пока я не вспомню или не выучу, как там его по батюшке, точнее, какое там у него имя, так и буду звать его - апельсинка. Ему подходит. Милое и звонкоголосое солнышко. — Да, Укай-сан! Это точно не может быть правдой! Особенно то, что вы ц... целовались у всех на виду! — поддерживает рыжего мальчишку, но запинается на слове "целоваться" Нишиноя, чьи щеки в этот момент окрашивает едва заметный нежно-розовый румянец. Спросите, откуда я его знаю? Так тут все просто. Просто, видимо, мы оба испытываем какую-то ненормальную любовь к директору и его кабинету, о которой и сами не подозреваем. Так вот, в тот прекрасный (ну, может, не очень) день мы оба встретились на ковре у "начальства", которое в тот момент делало нам выговоры с особым усердием и скрупулезностью. — Ведь вы же её отец! — добавляет парень, буквально заставляя меня подавиться воздухом. Худо-бедно восстановив сбившееся дыхание и откашлявшись, я с немым и непередаваемым шоком в глазах перевожу взгляд на Нишиною с его коротким ершиком каштановых волос с выкрашенными в светлый оттенок прядями, спадающими прямо на лоб. Укай оказался счастливым и везучим обладателем более крепкой устойчивости ко всяким шокирующим высказываниям, поэтому свое удивление смог выразить в более, если так можно сказать, изящной форме. За моей спиной я различила то ли сдавленный смешок, то ли неловкое хихиканье. Более или менее успокоившись, я приняла невозмутимый вид и вновь обратила свое внимание на волейболистов. — Укай-сан, извините этих придурков. Вы же знаете, у них языки, что помело - вечно говорят всякий бред, не подумав и без задней мысли, — выходит вперед Даичи-сан, неловко почесывая свою затылок и принося извинения сразу за двоих членов своей команды, как и подобает старшему, заботящимся о своих кохаях. От столь нехитрой, привычной, практически рефлекторной заботы Савамуры на губах у меня мелькает легкая, немного печальная улыбка, а в груди что-то тоскливо ёкает. Забота... Как только Даичи принес извинения, он резко развернулся в сторону своей команды и, уж не знаю, какое там у него лицо было, но с лиц остальных парней мигом схлынула вся краска, став очень похожими на безукоризненно белоснежные полотна; от самого Даичи ощутимее некуда повеяло тёмной убийственной аурой. Не побоюсь предположить, что такую ауру испускают разве что только демоны на самых ужасных кругах ада, обещающие самые ужасные муки. От чувства внезапно нахлынувшего страха даже у меня взмокла спина, вынудив передернуть плечами из-за неприятных мурашек, галопом пробежавших по моей и так изрядно замерзшей коже. Как оказалось, передернуло не только меня. Все, находящиеся единогласно, не сговариваясь, сошлись во мнениях. В общем, передернуло всех. Уняв табуны мурашек, я отыскала глазами Асахи, стоящего в углу зала. Грудную клетку тут же прострелило стрелой вины и раскаяния, а сердце сжалось от натиска взбунтовавшейся совести. Я должна извиниться, тут и говорить нечего. Все-таки это по моей вине он оказался втянут в эту мутную историю. Поколебавшись несколько секунд и надавав себя мысленных оплеух, я делаю глубокий вдох и совершаю шаг вперед. Внутри все орет от смущения и паники, хочется просто свалить куда-нибудь в закат, затариться в какой-нибудь темной-темной пещере и не вылазить оттуда ближайшее никогда. Но извинения сами себя не принесут, при любом раскладе это должна сделать я, есть ли на то мое желание или нет. И вот, спустя долгие 8 шагов, я уже стою напротив удивленного и заинтересованного парня, неловко переминаясь с ноги на ногу. Чувство неловкости и вины зашкаливает, и я уже практически готова сбежать, поджав хвост, но вынужденно душу это все еще в зародыше, буквально на одном выдохе тараторя, будто бы моя единственная цель и вообще смысл жизни - убить бедного, и так натерпевшегося парня пулеметной очередью из слившихся в один поток слов: — Кхм, эм... послушай, Асахи! Короче, мне очень стыдно перед тобой за всю ту дичь, что произошла в классе… Просто это трио сморозило такую ху.... Эм, такую бредятину, вот я и не выдержала, решила поставить их на место... — Боже, мама, роди меня обратно. Я несу не меньший бред, чем эти три клуши из моего класса, похоже, мое общение с Кейшином реально плохо влияет на меня, и я начинаю в него превращаться.... Недаром говорят, с кем поведешься, от того и наберешься. Тьфу ты, чертов Укай!.. — Так вот, мне очень жаль, что ты оказался втянут во все это недоразумение… Э-э-э-э-э… Точнее, я хотела сказать пиздец… Хотя нет... Погоди, кажется, это снова не то... Отлично, я могу торжественно себя поздравить с новым, очередным уровнем пробитого мною дна красноречия. Видимо, при раздаче нормально мышления и формулировки мыслей Боженька решил отдохнуть, как только очередь дошла до меня. Что за позор, и двух слов связать не могу... Мне становится ужасно стыдно, а о том, как я выгляжу со стороны и что обо мне думает парень передо мной, я вообще боюсь думать - на место сгорю либо провалюсь от стыда. Мысли путаются, а я лихорадочно пытаюсь сообразить, как же мне лучше и лаконичнее описать эту ситуацию, при этом, чтобы мат никоим образом не фигурировал в моей речи. Нервы сбоят, руки потеют, а пальцы пробивает жесткая дрожь; в поисках успокоения я сначала заламываю руки, но после поднимаю и зачесываю светлые пряди за уши. — Да нет, ничего такого страшного не случилось. Не переживай ты так. Правда, я был немного смущен, когда весь класс одновременно повернулся ко мне, уставившись во все глаза... — не менее сбивчиво и смущенно, чем я, выдал парень. В его словах четко прослеживалась неуклюжая попытка сгладить острые углы у этой ситуации и сделать хотя бы что-то, чтобы я перестала так загоняться из-за этого. Сомневаясь в верности услышанного, я неуверенно подняла глаза, тут же подмечая, что парень, договорив свою почти-тираду, кажется, побледнел, а от него начало отделяться что-то, подозрительно похожее на душу - такое же призрачное, полупрозрачное и не имеющее четких очертаний. Протерев глаза кулаками и для особой уверенности поморгав как следует, я снова посмотрела на парня, однако ничего странного в этот раз не заметила. Странно... Такого ведь быть не может же? Наверное, показалось. Глупые игры воспаленного сознания! Вот всегда знала, что у меня с головой не все в порядке... Поняв, что парень вообще завис где-то в прострации, я попыталась вновь привлечь его внимание и в этот раз точно донести до него свои искренние сожаления и заверения, что такого больше не повториться. Тот, услышав, как я по сотому кругу, как попугай, мусолю одни и те же извинения, сам принялся засыпать меня ими же. Как итог, нас, выясняющих, кто виноват, а кто нет, и пихающих друг другу во все нужные и ненужные места извинения, разнял Кейшин. Под конец тренировки меня перестала бить дрожь, на душе вновь воцарились мир и спокойствие, и вот - я уже подпираю дверной косяк спортивного зала. Заинтересованно и несколько задумчиво оглядываю каждого из запыхавшихся игроков. Серьезный, сосредоточенный Укай выглядит слишком непривычно и даже дико. За все время я от него не услышала ни одного неприличного ругательства - однако, прогресс налицо. Что касается остальной части команды, то одна половина было более активна, чем вторая - видимо, у энергия у них в избытке, другая же - медленно, но верно расползалась по игровом полю. Могу смело утверждать, что у тех, кто сейчас валится буквально без сил, все мышцы так и ноют, и единственным желанием является лечь в мягкую кровать и уснуть, прежде приняв душ. Я, как истинная мать Тереза, немедленно ощущаю достаточно сильный укол жалости к этим несчастным "трудоголикам", поэтому с сочувствием в глазах смотрю на них. Даже желание подойти и пожалеть по головке появилось. Бедняжки. И пока наблюдала непонятную куча-малу из нескольких тел, включающую в себя Апельсинку, Нишиную и Танаку, меня заметил Кейшин. Прищурив свои глаза, он, явно что-то подозревая, задает вопрос, который, если бы я могла, вбила бы ему обратно туда, откуда он вышел, лишь бы не слышать его больше никогда и не погореть на чем-то столь очевидном: — Что-то слишком часто ты здесь тусуешься, вечно отираешься где-то поблизости, присутствуешь на тренировках. Я был бы, конечно, тронут столь неожиданным проявлением интереса к моей персоне и волейболу, но, увы, я не такой наивный. Ни за что не поверю, что ты по мою душу сюда постоянно таскаешься. Ну и кто же тот безумец и несчастный, покоривший твое вечно ледяное сердечко? Дослушав Укая до конца, я поняла, что из меня, во-первых, ужасный, просто отвратительный конспиратор. Ну, а, во-вторых, эти противные мурашки и липкий пот когда-нибудь перестанут устраивать массовую миграцию по моему телу? Нет, ну серьезно, я же вся мокрая как мышь, да и дрожу не в пример лучше. Это ж надо быть такой бездарной актрисой, что даже нормально прикинуться не смогла, пропустив тот самый момент, когда это стало таким понятным... Не думала, что со стороны это так бросается в глаза! Чертов Укай, вот и чего ты такой глазастый на мою голову уродился?! Вдохнув и выдохнув, как можно незаметнее, я постаралась успокоиться и не подавать виду, что прямо сейчас отдам свою душу Богу от испуга и паники, удушливой вуалью накрывшими мои легкие. Растягиваю губы в максимально непринужденной улыбке и прикидываюсь дурочкой: — Укай, дорогуша моя, зайка моя, свет очей моих, как ты мог такое заподозрить? Ты оскорбляешь мои искренние чувства к тебе! Вся моя любовь, как и я сама, принадлежим тебе без остатка! Как насчет обнимашек? — и не дожидаясь, пока тренер хотя бы даст свое согласие, приветственно распахиваю руки и с разбегу бросаюсь ему в объятия, мечтая, если не придушить его, так хотя бы перекрыть ему кислород, чтобы впредь не болтал такое на людях. Наконец, кое-как отцепив меня от себя, тренер делает спасительный глоток кислорода, держа меня на расстоянии своей правой рукой. Откашлявшись, он спрашивает: — В этот раз я уж точно не поведусь на твои хитрые глаза! Даже и не думай мне их тут строить, дважды номер не пройдет! Давай, выкладывай кто это! Даичи? Сугавара? Асахи? Тсукишима? — на последнем имени Кейшин как-то совсем нехорошо позеленел, а после трагично схватился за сердце и добавил: — Вот уж точно, не такого зятя я себе представлял... Остальные как только услышали последнюю фразу Укая, тут же принялись подкалывать Тсукишиму, постепенно закипающего и начинающего отвечать все более и более ядовито, чем раньше. На мгновение мне даже начинает казаться, что он способен побить рекорд по генерированию едких ответов, если, конечно, такой вообще существует. Я тяжко выдыхаю и стону, устало прикрывая глаза ладонью. Как же уже задолбал весь этот балаган... У них всегда так, что ли? И как только с ума массово не посходили... Но мне все-таки, наверное, лучше не влезать во все это. Знаем, проходили, и, как утверждает мне мой горький опыт, это лучше выслушать и не возникать, а то хуже будет. Наконец, настал тот счастливый момент, когда все унялись после угроз Даичи, а поток красноречия тренера иссяк, и, переодевшись, дружной компанией направились на выход из школы. В итоге, по дороге домой, при планировании будущей стратегии Карасуно на следующем матче, все единогласно решили все тонкости и детали более подробно обсудить именно в магазинчике Укая. Все что-то бурно обговаривают, спорят, делают предположения и шутят, смеются; я, оглядываясь, замечаю, что где-то у касс, ближе к выходу, в совершенном одиночестве стоит Асахи, отчего-то не принимая участия в бурных обсуждениях, лишь улыбается, наблюдая за младшими, которые самозабвенно отдаются планированию стратегии. Убеждаюсь, что на меня сейчас никто особенно внимания не обращает, и плавно отхожу ближе к Асахи. Наконец, равняюсь с ним и безмолвно смотрю прямо в глаза, ожидая столь же немого согласия. Асахи улыбается мне краешком губ, за которые я невольно цепляюсь взглядом, и подтверждающим жестом кивает, слегка откидывая голову вбок. Я едва подавляю ослепительную и радостную улыбку, поспешно двигаясь на выход вслед за парнем, уже вышедшим на улицу. На улице прохладно, из-за чего я непроизвольно ежусь, натягивая рукава своей рубашки на кисти рук в надежде согреться. Высокую и атлетично сложенную фигуру Асахи я практически сразу же замечаю за углом, когда она машет мне рукой. Ускоряя шаг, я становлюсь рядом с ним и прислоняюсь к холодной стене, чувствуя, как холод пробирает буквально до костей. До зуда и боли в конечностях хочется прислониться не к стене, а к рядом стоящему, безусловно теплому парню, уткнувшись ему в грудь, вдыхая его запах и утопая в его крепких объятиях. Но я не настолько смелая, чтобы воплощать свои фантазии и желания в реальность - иногда это очень раздражает. Сейчас я лишь осмеливаюсь скосить на него свои глаза, втайне надеясь, что не останусь косоглазой на всю жизнь. Вечерняя прохлада продолжает обволакивать мою кожу своими ледяными пальцами, вновь появляется желание закурить. И уже вынимая пачку сигарет, я запоздало замечаю, что мне протягивают теплый и явно большой по размеру для меня форменный пиджак. Удивленно поднимаю глаза на Асахи, который не смотрит на меня, а смотрит куда-то вперед, кажется, избегая со мной зрительного контакта. Щеки у него немного покраснели. В груди как будто лопается шарик с горячим воздухом, ошпаривая мои внутренности щемящей нежностью и благодарностью, которую сейчас словами не выразить никак. Хотя, казалось бы, что такого? Всего лишь вежливость со стороны воспитанного парня, но это для меня оказывается неожиданно таким приятным, что я захлебываюсь выдохом и дрожащими пальцами забираю предложенный мне пиджак. Мягкая ткань приятно ложиться мне на плечи, окутывая меня теплом и запахом Азумане. Прикрывая свои глаза, я делаю размеренные и глубокие вдохи прежде, чем соображаю, что вообще делаю. Когда же ловлю себя за столь непотребным занятием, мои щеки заливает краска, и я, боясь, что меня вполне могли не так понять, взволнованно оборачиваюсь к рядом стоящему парню, буквально вскипая от мучительного стыда. На мою удачу, Азумане продолжает всматриваться куда-то вперед, не удостаивая меня и взглядом. Напополам со стыдом внутри возникает чувство неудовлетворения и недовольства. Почему он даже не смотрит на меня? — Сегодня Укай-сан был как никогда близок к истине, — произносит Асахи. Закусывая губу, я, скрывая бурю эмоций за слоями безразличности и обычной холодности, отмечаю: — Просто он слишком хорошо меня знает, — для пущей надежности пожимаю плечами и кашляю, маскируя дрожащий голос. — Мне кажется, что все остальные тоже догадались, особенно Тсукишима. Он провожал меня таким взглядом, — Азумане передергивает, и он потирает свои широкие плечи. — Даже не знаю, чем же это можно объяснить, — хихикаю я, практически сразу замолкая. Сейчас он такой милый, открытый и почти беззащитный. В легкой школьной рубашке с покрасневшими щекам, немного испуганным выражением лица и трогательно заломленными бровями. Сил сдерживать порывы своей нежности и дикое, непреодолимое желание обнять его и никогда не отпускать не остается. Протягивая к нему свои руки, я прислоняюсь щекой к его груди, с блаженством отмечая мягкое и чуть ускорившееся сердцебиение. Теплый. Мой. Практически мурлыча, трусь щекой и утыкаюсь носом, приподнимаясь на носочки, ему в ключицы. Азумане судорожно выдыхает, тут же пытаясь меня отстранить и мягко хватая за плечи. Приоткрывая свои глаза, с удовольствием отмечаю, что у него теперь не только щеки красные - румянец частично успел перейти даже на шею. Невыносимо тянет вновь выкинуть что-нибудь, лишь бы увидеть, насколько сильно может покраснеть Асахи, но я лишь крепче обнимаю его за пояс, прижимаясь теснее и игнорируя неловкие попытки разомкнуть наши объятия. — Тш-ш, успокойся. Не вырывайся, позволь мне еще немного так постоять, — я практически теряю голову, оставляя нежный поцелуй у него на шее, плотнее смеживая веки, — Ты слишком уютный, на улице холодно, а я в юбке, — выдыхаю ему в краснеющее ухо, укладывая голову на крепкое плечо и расслабляясь в руках, сжимающих мою талию в ответ.***
— Ага! Все ребята, ВЫ СПАЛИЛИСЬ! Я ЗНАЛ, ЧТО ЭТО ВСЕ-ТАКИ АСАХИ! — давлюсь соком, из-за неожиданно подкравшегося со спины Кейшина. Несчастная жидкость попадает не в то горло и уже, кажется, скоро польется из носа, от чего я еще сильнее кашляю. — Потише, хребет сломаешь! — недовольно шиплю, вынуждая Укая уменьшить амплитуду ударов по спине, делая их более ласковыми. Хоть удары и помогли, но я продолжаю оттягивать время ответа, заходясь в мнимом кашле и судорожно прося салфетки. В итоге, понимаю, что дело это - заведомо гиблое, а выбора другого нет, как отвечать. — С чего ты это вообще взял? Нет между нами ничего! - если отпираться, то отпираться до конца. Тренер закатывает глаза. — Ты мне-то хоть не ври! Я прекрасно видел, как он покупает этот самый сок в моем магазине! — у Укая сейчас такой торжествующий вид, что он не оставляет сомнений - отнекиваться больше не выйдет. Ну и к черту, самой уже надоело шариться по углам и скрываться! Сгорел сарай, гори и хата! — Блять, вот ты сейчас серьёзно? Он покупал этот ананасовый сок у тебя? — со звонким шлепком моя ладонь встречается с лицом. Воистину я и Асахи - чертовы конспираторы, актеры погорелого театра! — Да-да-да, вы спалились по-крупному, ребята! О-о-очень глупо прокололись, любовнички, ха-ха! — смеется Кейшин, полностью игнорируя мой убийственный взгляд, — Ты, кстати, стала намного меньше курить. Думала, я не учую запах твоих сигарет от игрока моей команды? Ха! — наконец замолкает Укай, но через несколько секунд гадко и самодовольно улыбаясь, выдает: — Но вы же предохраняетесь? Мои глаза лезут на лоб, возмущение так и клокочет внутри, а моя кожа багровеет от краски, залившей ее. — Кейшин, НУЕБТВОЮМАТЬ!!!***
Ну, что я могу сказать. Слухи про нас с тренером ходили по школе еще вплоть до моего выпуска. Я же, совершенно не обращая на них никакого внимания, упорно шла к своей цели, в результате, исполнив свою мечту и поступив в Тодай на медицинский факультет по специальности ветеринара. Спросите, вместе ли я еще с Асахи? Конечно же, да. По стечению обстоятельств так вышло, что я с Асахи довольно часто пересекаемся и в университете. Этот огромный парень с мягким и тёплым характером продолжает сглаживать острые углы моего характера при общении с незнакомыми людьми, заставляя меня буквально растекаться от одного его вида. Как итог, постепенно нас стали называть неразлучной парочкой, и в один прекрасный день всех неожиданно осенило, что мы встречаемся. В итоге, Кейшин почему-то начал радоваться, что скоро станет дедушкой, ну а я... Я не спешила его разубеждать.