All was well.

Вернувшийся к тренировкам Чимин летал допоздна и намеренно пропустил ужин. Не хотелось лишний раз светиться в Большом Зале, он немного подустал от пристального внимания за последние дни. Очерк Скитер в «Пророке» о перспективных студентах Хогвартса, включая и кусок про Чимина, вышел несколько дней назад и спровоцировал немалый отклик. Пак изначально не очень-то хотел в этом участвовать, но Слизнорт настаивал, а отказывать декану, как это делал своевольный Юнги, он не мог, потому что в зельеваренье в отличии от последнего не блистал. Но, в конечном итоге, вышло неплохо. Слизнорт убедил свою бывшую студентку не писать небылицы, а часть Чимина и без того вышла немного провокационная и многие присылали в редакцию мнения на этот счёт. Родители им гордились. Скупили, наверное, целый тираж и разослали родственникам и друзьям по всему миру. «Даже я не сказал бы лучше! Тебя ждёт блестящая карьера в политике, мой мальчик!» — Добродушно высказался старикашка Слиззи, сверх меры довольный, что опять не попал впросак с выбором кандидата в свой клуб. А Чимин просто был рад, что эта досадная повинность уже позади, а он даже не кривил душой, делясь собственными мысли с неприятной репортёршей. Все хвастались о своих успехах, талантах и делились планами на будущее. Тоска смертная. Он почти ничего не стал рассказывать о себе, зато порассуждал о том, что его действительно волнует: немного о квиддиче, немного о прогрессивных сферах волшебства и много — о родном факультете. На крыльце школы группка грифферов оживлённо общалась — по-другому они и не умели. Завидев его, притихли, не настороженно, скорее даже наоборот, закивали приветливо. Из самой гущи вынырнул Ким Намджун, подошёл, отделившись от остальных. — Отличное интервью, Чимин. Отрадно знать, что хоть кого-то на вашей половине волнуют такие темы, — проговорил он дружелюбно. — А что, Юнги не волнуют? — Чимин без понятия вообще, зачем такое спрашивает, просто Намджун у него ассоциируется с Юнги, а все что провоцирует ассоциации с Юнги, с недавних пор, немедленно вызывает неадекватную реакцию. — Кто знает, что его вообще волнует, — хохотнул старшекурсник. — Ты же знаешь, какой он. Зато ты — молоток, Чимини, так держать, — сказал напоследок, хлопнул по плечу и вернулся к своим. Да действительно, блять. Чимин знает, Чимин с Мин-тварь-Юнги же лучшие, мать его, друзья. А может даже и больше, недавно вот, целовались даже. Пак трёт глаза стыдливо и хнычет раздосадовано вслух, пока тащится до подземелий. Заползти в своё гнездо и не показываться оттуда до конца года. Они успешно игнорировали друг друга после того, что случилось, но перестать думать об этом Чимин себя заставить не мог. Поцелуй нельзя было назвать приятным. Целоваться без взаимности вообще полный отстой. Да здравствует первый травмирующий опыт. Если бы Чимин знал, что оно так будет, то засосал бы каждого, кто до этого изъявлял желание с ним целоваться. И то получил бы куда больше удовольствия. Но все возможности, увы, упущены, и с первым поцелуем теперь всегда будет ассоциироваться шишка на затылке, собственный прикушенный язык, трехэтажный мат и… Юнги. Именно тот, который сидел сейчас в гостиной. Взгляд Чимина упал на него, едва он переступил порог. Вот засада. Мин не видит его, расположился в кресле в полуоборота, скучает, судя по лицу. На широком подлокотнике его кресла примостилась Бьянка, что-то говорит непринуждённо, поправляет то волосы, то юбку, видимо, пребывает в хорошем настроении, что само по себе — редкость. Бьянка красива, как и большинство слизеринских девушек, и в той же степени опасна, так же, как и почти все из них. Неизвестно, почему она воркует с Юнги, может просто азарта ради, а может всерьёз решила окрутить. Если второе, то в его интересах, с какой стороны не посмотри, повестись на это. Чимину должно быть плевать, но ему — нет, это бесит до дрожи и он стремится как можно быстрее скрыться в спальне. Ему это почти удаётся, но скучающий взгляд Бьянки натыкается на него. — Ты пропустил ужин, милый, — говорит она негромко, немного нараспев. — Поклонники замучили? Игнорировать — себе дороже и Чимин замедляется, смотрит на неё и на Юнги тоже, но тот демонстративно таращится в другую сторону, хотя там только угол в пыли да паутине. — Я летал, — ответил он излишне резко. Исправился: — И увлёкся. — Это ничего. Бывает, — тянет она милостиво. — Ты увлекающаяся натура, не так ли? Если судить по интервью. Как считаешь, Юнги? Чимин мысленно сжигает её на костре. — Я не читал. — Отзывается тот кратко. Это внезапно обидно. — В самом деле? — острый взгляд Бьянки натыкается на стену отчужденности. — Ты многое упустил. Чимини очень красочно рассказывал о…нас. О Доме Слизерина. Она посмотрела в его сторону с опасным любопытством. — Даже я на миг поверила в то, что мы действительно такие хорошие, как ты расписал. Ты в самом деле, так считаешь? — Мы лучшие, — отозвался Чимин спокойно. Они говорили явно о разных вещах, но пускаться в объяснения он не собирался. Девушка улыбнулась ослепительной, но холодной, не затрагивающей глаза, улыбкой. Юнги плавно поднялся из кресла. Она с удивлением перевела взгляд на него. — Уже уходишь? — Не хочу слушать очередной бессмысленный трёп о величии Дома Слизерин. Прямолинейность Юнги иногда просто убивала. Часто — его самого. Неправильные слова в неправильном месте, совсем не тем людям. У Чимина волоски встают дыбом, от того как в единый миг меняется атмосфера в гостиной. Секунду назад все были заняты своими делами, а теперь ждут развития событий. При этом разговоры продолжаются, никто даже с мысли не сбился, не обитавший здесь годами и не заметит перемены. Бьянка тоже встаёт. Грациозно складывает руки на груди, демонстрируя перламутровый блеск длинных острых ногтей. — Ну разумеется, — говорит она, негромко. — У тебя вообще нет интереса к факультету Слизерин. Не то что к остальным. Ответь, будь любезен: грязные метки от твоих грязных друзей ещё отмываются или уже въелись тебе под кожу? — спрашивает она приятным тоном, все так же немного нараспев, зато уже честно, не скрывая яда в голосе. — К счастью для нас обоих, — Юнги и бровью не повёл, - возможности это проверить тебе никогда не представится. Чимин мысленно аплодирует. Как вдруг: — Советую продолжить кокетничать с тем, кто неправильными метками незапятнан, — добавляет Мин, выразительно кивая в его сторону. Нет, пожалуйста, только не снова. — На мне вообще нет никаких меток, — отзывается он со смесью злой усталости и обречённости. — Если вдруг ты разучился считать, напоминаю, война завершилась ещё до моего рождения. Похоже, только тебе забыли сообщить о её окончании. Юнги хмыкает, словно не верит его словам. Чимин раздосадован, поэтому спешит в атаку: — Если тебе так претит мысль учиться с потомками тех, кто ошибся в выборе стороны, уломал бы Шляпу отправить тебя под другое знамя. Она охотно прислушивается к желаниям. — Ошибся в выборе стороны? — Вздергивает брови Юнги. — Какое дипломатичное определение. — Однако, Слизерин был факультетом моей семьи за много поколений до того, как подобные вам запятнали его репутацию. — Подобные нам? — С усмешкой переспросил Чимин. — Исправь, если я ошибаюсь, но, кажется, это родимый Салазар припрятал в замке здоровенного Василиска! — Это было давно… — Вот именно! — Яростно перебивает Чимин. — Это все было давно. Было и прошло. Все совершают ошибки! Такова наша гребаная жизнь! — Так Упивающиеся оправдывают свой позор? — Уточняет Юнги насмешливо. — Ты такой предсказуемый, — качает головой Чимин. — Но я знаю в чем твоя проблема, знаю, что разъедает тебя изнутри. Потому что, к твоему сожалению, ты разделяешь наш позор с нами. Ты знаешь, что ты лучше, знаешь — почему. Знаешь, что твои маглорожденные друзья тоже это знают, для всех эта истина очевидна, но принять её значит, принять и тот факт, что война была бессмысленна и наш позор лишь в том, что мы продолжаем молчать об этом. — Единственное, что я знаю, — говорит Юнги уверенно, впрочем, все же немного побледнев. — Что когда вербовщики пришли в дом моего деда с речью о величии чистой крови, он спустил на них собак. Мерзкий был старикашка, терпеть его не мог, но его поступок понимаю. Мои родители уехали ещё раньше, я родился уже за океаном, и многие из старинных семей поступили так же. В этом и прелесть быть чистокровным, у тебя хватает и денег, и власти не спонсировать чужое безумие. Здесь остались лишь те, кто разделял идеи старины Тома Реддла, а он был слишком занят тем, что воевал со стариками и школьниками, и не особо утруждался преследованием тех, кто ему ничего и не обещал. — Прекрасное решение, — притворно оценил Чимин. — вместо того, чтобы остаться и пресечь беспорядки на корню, хотя как ты и сказал имелись и деньги, и власть, было гораздо удобнее понаблюдать, чем все закончится с безопасного расстояния. — Да, это так, — не скрывает Юнги честного ответа. — Подумай сам, на чью сторону было становиться? И там, и там — фанатики и безумцы. Да и не очень хочется оправдываться перед сыном человека, не отказавшегося участвовать в войне вовсе, а сбежавшего с поля боя в самый её разгар. Чимин чувствует торжество в словах Юнги, но ему есть что ответить. — Раз у нас тут вечер охуительных семейных преданий, то, поверь, мои ничуть не хуже. Моего отца вообще не спрашивали о его желаниях. Вся семья — Пожиратели смерти. Были ли они действительно плохими людьми или не повезло — я без понятия. Тут два выбора: либо присяга, либо смерть. Он решил не выбирать и сбежал, и я его тоже понимаю. Пришлось скрываться, конечно, но это не самое страшное. Его-то семья осталась здесь. И погибла здесь. Чимин вспоминает лицо отца, его взгляд, которым он смотрит на семейную колдографию, в те редкие минуты, когда думает, что никто этого не видит. На застывшее в глазах горе, на рвущуюся изнутри вину. — Сначала пришло известие о смерти его отца, моего деда, — сообщает Чимин бесстрастно, словно речь не идёт о неудобной правде про собственную семью. — А вскоре сообщили, что его маму убили тоже. Даже семейный домовик погиб, кинулся защищать хозяйку и попал под заклятие. Тебе ведь известно про наших домашних эльфов, не так ли? Чимин понимает, что они подбираются к сути разговора, Юнги сжимает упрямо губы, видно, что понимает о чем его вопрос, но не может сообразить куда Пак клонит. — Волшебники изначально не порабощали эльфов, — говорит Чимин со вздохом. Публика в гостиной притихла. Интересно, скольким из них действительно известно об этом? — Это был древний союз. Домовики жили в волшебных семьях веками, а чем старше эльф — тем он сильнее. Уже не просто слуга — защитник, способный щелчком пальцев разбить армию. Юнги молчит. — Ты в курсе, — резюмирует Чимин, всматриваясь в чужое напряжённое лицо. Возможно, впервые в своей жизни он так страстно желает, чтобы его слова правильно истолковали. — Но к сожалению, эти знания почти утеряны, как и многие другие. Так часто происходит когда сталкивается культура двух народов. Я думаю, что именно этого так боялся Салазар. Чем больше маглорожденных приходит в наш мир, тем сильнее страдает наша самобытность. Нет ничего плохого, чтоб взять полукровку в семью, передать знания, а взамен получить свежие силы. Дело ведь не в крови, это даже смешно, она во всех нас одинаковая. Но часть волшебников с энтузиазмом перенимают чужие традиции и забывают о собственных корнях. Другие, наоборот, закрываются внутри снобизма и гордыни. Презирая осквернителей крови, становятся осквернителями души. Плебеями не по рождению, а по натуре. А третьи, кто ещё сохранил остатки уникальных знаний, слишком безынициативны, а их существование аморфно. Они предпочитают издали наблюдать за событиями, вместо того чтобы стать во главе и ими управлять. Именно поэтому, такие напрочь отбитые, как Волдеморт, лелеющие собственные комплексы, находят себе союзников в попытках захватить власть в мире, суть которого они даже не понимают! Чистокровным волшебникам не нужно никого завоевывать, чтобы доказать своё превосходство. Оно и так очевидно. История этого мира, эта история наших семей, их традиции, их наследие. И единственные достойный внимания вопрос: как мы этим наследством распорядимся? Чимин понимает, что выдохся, что дышит надсадно и что его пламенную речь слышала добрая половина факультета. Да и плевать. Юнги стоит напротив его и, судя по глазам, также внимательно слушал каждое его слово. — У тебя великая семья, Юнги, — говорит Чимин, напоследок. — Не позорь её пренебрежением. — Да, Юнги, ты позоришь свою семью. — Чимин не сдерживает тягостного выдоха. Глухота к доводам рассудка у некоторых людей передаётся по наследству. Мальсибер, гнусно ухмыляясь, плюхается на кожаный диван, который как раз стоит между ними. — Принесите кто-нибудь сливочного пива, не хочу пропустить это шоу. — Верминкулюс! — Фурункулюс! Два заклинания пущенные одновременно, ударили с такой силой, что диван перевернулся вместе с завопившим четверокурсником. Когда он поднял голову, пытаясь выползти из-под придавившей его мебели, кто-то из девчонок помладше закричал от страха, потому что его лицо покрылось огромными прыщами в которых копошились, то и дело вываливаясь, белые черви. Юнги спрятал палочку, Чимин опустил свою. Они столкнулись взглядами. — Уберите…это, — отрывисто приказал Юнги, прошёл мимо, отводя взгляд, и покинул гостиную. Яго с причитаниями поплёлся доставать идиота из-под дивана. Чимин вздохнул и, наконец, смог дойти до спальни. Вопли Мальсибера разносились по подземельям ещё долго. После полуночи Чимин выбрался обратно в опустевшую гостиную. Он знал, что Юнги ещё не возвращался и хотел его дождаться. Почему-то ему казалось, что они не закончили разговор. И отчего-то это было очень важно. В какой-то момент он понял, что знает где искать старшекурсника и, понимая всю опрометчивость затеи, отправился туда сам. Чимин никогда прежде не был в ночном Хогсмиде, что было даже странно. Они с Ви покидали деревню до наступления сумерек, хотя могли бы и переночевать без труда. Впрочем, спящий посёлок не выглядел интересным. Тем не менее, водяная мельница работала, вращались лопасти, бежала вода, почти бесшумно, даже убаюкивающе.Тяжёлый дверной замок болтался на одной петле. Чимин, осторожно ступая, прошёл внутрь. Монотонный стук шестеренки о приводной механизм и шелест тяжёлых жерновов скрадывался стенами, тусклый свет — даже не волшебный, обрядил маленькое помещение в танцующие тени. А потом Чимин услышал нарастающий шум от десятка хлопающих крыльев. Стая спикировала на него со второго этажа, но не атаковала, закружилась вокруг вихрем и схлынула. Птицы были кругом, расселись кто куда, все, как один, чёрные вороны. Он обвёл их внимательным взглядом. — Умно, — наконец обратился Пак лишь к одному из них. Кто вовсе им не являлся. — Но этот фокус давно устарел. Палочка описала в воздухе вираж, дюжина птиц развеялись истлевшими перьями, а единственный оставшийся ворон рассматривал его, склонив чёрную голову набок. Чимин терпеливо ждал, не отводя взгляда и, наконец, взмах черных крыльев за мгновение обернулся этого же цвета мантией. — Как ты узнал? — Хрипло спросил Юнги, одарил его нечитаемым взглядом и стал подниматься по лестнице на второй этаж. — Я не идиот, — устало отозвался Чимин, подумал и последовал за ним. — Ты был в гостиной, когда Родриго поймал меня в дверях, исчезал с Башни Астрономии, хотя оттуда нельзя аппарировать. А потом я увидел ворона, кружащего над мельницей, а затем тебя, покидающего её, вспомнил ваш разговор с мельником и все сложил воедино. Юнги его объяснения никак не прокомментировал. Наверху было тесно, но светлее. Взгляд наткнулся на низкий табурет, на котором лежал номер «Пророка», тот самый, а рядом — пепельница. — Я прочитал, — глухо произнёс Юнги, угадав, куда он смотрит. Сердце Чимина внезапно забилось быстрее. Это краткое, словно невзначай брошенное, признание, звучало как, что-то большее. Словно Юнги давал понять, что их извечный диалог может двигаться дальше взаимных оскорблений. Что, возможно, у них есть шанс друг друга, наконец, услышать. А ещё это было неожиданно, поэтому он молчал, сбитый с толку. Огляделся. Отсюда, сверху, было хорошо видно как зерно попадает в жернова. Его внезапно озарило догадкой. — Это ты её запустил. Зачем? — Собираюсь стать подмастерьем мельника, — съязвил Юнги, впрочем, не особенно уверенно, скорее, по привычке. Чимин обернулся и взглянул на него с укором. — Окей, я на самом деле ему иногда помогаю, — сознался Юнги. — Редко, но бывает. — Зачем? — Чимин и сам был далёк от хозяйственных хлопот, а уж про благородных кровей Мина и думать нечего. — Он попал на жестокое обращение с домовиками, — нехотя пояснил Юнги. — По новым законам. И ему запретили их даже нанимать. А он неплохой вообще-то, просто бестолковый. Уже по миру идти собирался, почти отчаялся. Объёмы большие, работая в одиночку, не осилить. А я…когда только летать учился, не рассчитал траекторию и рухнул прямо в муку. Он сообразил что к чему и расколдовал, я на панике даже перекинуться обратно тогда не смог, да и не всегда без палочки получается. Пока он рассказывал, то смотрел в небольшое окошко под потолком, а Чимин почти не дышал, боясь спугнуть внезапное откровение. — В общем, мы поговорили и он разрешил мне прилетать сюда и тренироваться, А я, взамен, по ночам помогал молоть зерно. Сейчас он уже нанял себе помощника, но я все равно иногда это делаю, по привычке. — Значит, в тот раз?.. - Чимин вспоминает их встречу в Хогсмиде. — Он как-то запер меня тут случайно, — кивнул Юнги, — я палочку в школе оставил, обратно в птицу не смог — устал, пришлось окно разбивать, чтобы выбраться. Так что теперь перестраховывается, бережёт имущество. Чимину до смешного странно. «Мин-чистых-кровей-Юнги и три мешка зерна», — сказка достойная Барда Бидля. И то, как спокойно тот рассказывает об этом, тоже заставляло против воли по-глупому улыбаться. Он быстро стёр обличающие кривые с губ, испугавшись, что разорвёт этой неосторожной эмоцией тонкую нить чего-то похожего на нормальный разговор, каких не было у них уже давно. — Почему ты все время врёшь? — Внезапно сменил тему Юнги. А может и в этот раз нормального разговора не выйдет. Сколько же можно, ну? — Потому что это упрощает жизнь, — жмёт плечами Чимин. — Потому что это часто удобно, потому что так проще получить желаемое, или наоборот отменить что-то неприятное. Мало ли доводов? Я никогда не выставлял себя святошей, но и не обманывал без серьёзных на то причин. — В самом деле, — уточняет Юнги, прислоняется плечом к кирпичной стене, снова принимая вид недоступной и невозможной сволочи. — Назови мне причину назвать тот поцелуй первым? Чимин не ожидал. Вот совсем. Почувствовал, что краснеет и ничего не может с этим поделать. Юнги его замешательство истолковывает по-своему. — Я видел тебя с Родриго, видел с твоим хаффлом, а слухи про Кассио и про плату за место в команде делают твоё заявление совсем неправдоподобным. — Ну давай все сплетни про меня соберём, — начинает закипать Чимин. — Тебе ещё не надоело? — Это не сплетни, я видел… — А мозгошмыгов ты, блин, не видел? — Взрывается Чимин. — Родриго с тех пор держит свои причиндалы на безопасном расстоянии, я предупредил его, ты бы услышал, если бы вылетел из гнезда попозже. Тэхен…на него находит, — тут Чимин искренне надеятся, что Юнги не додумается начать расспрашивать на эту тему. — Я увернулся в последний миг, уж не знаю откуда ты за нами шпионил, что этого не заметил. Что там дальше? Кассио? С ним никто не хотел спать, а мне нужна была его услуга, поэтому я согласился подыграть ему. А с Ормарром у нас общая родня. На юбилее у очередного троюродного дядюшки мы от беспросветной скуки гоняли на мётлах по всем окрестностям Колчестера весь уикенд, тогда кэп и узнал, что я прилично летаю. В прошлом году ему очень хотелось выиграть кубок, и он уломал меня стать ловцом. Все! Тебе я не врал, чертов ты параноик, ни единого раза! Чимина снова начинает колотить, напряжение только нарастает внутри. Лучше бы дрались на палочках или даже кулаками — надоело все время оправдываться! Юнги глядит на него нечитаемо, только упрямо морщит лоб. Что там в той голове, без легилименции не разобраться, но Пак уверен, что если сунуться — можно смело писать завещание. Вместо этого он добавляет голосу язвительности и интересуется: — Откровенность за откровенность? Что там про тебя болтают? Трахаешься с гриффиндорцем? С Чоном точно нет, он ещё тот тормоз. — Кстати, зачем ты ему-то рассказал? — Внезапно интересуется Юнги. — А почему нет? — Чимин откровенно веселится уже, терять-то нечего. — У него теперь травма? Померк образ героя? Извини, не хотел рушить вашу идиллию. — Не мели чепуху, — морщится Юнги, устало. — Мы ж на мельнице! Имею право! Мин в ответ внезапно усмехается, искренне и очень красиво. Чимин гонит от себя неуместную мысль о том, что будь они друзьями, он мог бы видеть эту улыбку чаще. Но когда Юнги снова смотрит на него, то тень смеха уже исчезла с его лица. — Зачем ты сюда пришёл? — Снова резкая смена темы, Пака уже начинает подбешивать эта привычка. — Если планировал шантажировать, ничего не выйдет. У меня есть лицензия, Диаваль заставил получить ещё в прошлом году. — Не собирался я ничего подобного делать, — возмутился Чимин. — Просто хотел убедиться, что я прав. — Ты прав. Что дальше? Чимин призадумался. Он не планировал то, как будет развиваться их диалог, когда шёл сюда. Их разговор нельзя назвать дружеской беседой, но и до дуэли дело не дошло. Не желать же, по-дебильному, «доброй ночи» и возвращаться в школу, откланявшись. Нелепая ситуация. Он понимает внезапно, что стало очень тихо, волшебство закончилось, мельница затихла. Юнги, не дождавшись от него ответа, решает все сам. — Думаю, пора уже завязывать со всякими сценами на публике да и вообще с любыми попытками пообщаться. Перестанем, наконец, отравлять друг другу существование, — предлагает Юнги, включивший хладнокровие. — Иначе скоро пошлые беспочвенные сплетни начнут распространять и про нас с тобой. Он опять переводит взгляд на окошко под потолком и Чимин догадывается, как он собирается поступить. Свалить, как делает постоянно. — Подожди, — говорит он, прежде чем успевает подумать, широко шагает пару раз и смыкает пальцы чуть выше чужого локтя, пытаясь удержать. Тот даже послушно замирает, глядит пытливо. А Чимину и сказать нечего, потому что все на уровне ощущений и все сумбурное, противоречивое. Но что-то промелькнуло между ними, пронеслось в стремительном полёте и исчезло. Но было что-то. Или не было. Не успело начаться. Ругаться они перестанут, а дружить не смогут. Других вариантов не предусмотрено. Он разжимает пальцы, смирившись. Юнги исчезает, приняв свою крылатую форму, но в последнем брошенном им взгляде, на мгновение, Чимин уверен, промелькнуло сожаление.