Эти глаза...

      Открытая пасть сумки ждала, когда в неё сложат вещи, а он сидел на диване и смотрел в чернильное окно, в кои-то веки не думая ни о чём. Он понял, о чём просил Слепой. Шептал руками о том, что здесь нужен тот, кто противостоит безумию Дома, тот, кто не боится и хоть что-то знает, понимает и помнит даже там, где сами выкормыши Дома мало что смыслили. Но он уже всё решил.       Хромоногая тень, ковыляющая по его кабинету, прервала созерцание заоконной тьмы. Стервятник, кто же ещё явится хозяйничать к нему ночью без спроса и разрешения? Обнаглел.       — Соскучился по моим тёмно-карим, не похожим на звезды? — сухим тоном поинтересовался Ральф.       — Просто Сфинкс больше ничего вспомнить не смог, вы же не обиделись? — проговорила фигура в черном, позвякивая чайником. — Чай?       Исключительно вежливый тон Стервятника создавал ощущение, что они находятся на светском рауте, а не в обшарпанных стенах воспитательского логова.       Ральф слишком хорошо знал их всех, а уж хромую Птицу тем более, чтобы услышать изменившийся голос. Сегодня у него нет ни сил, ни желания играть в домовские иносказания и загадки.       — Зачем ты пришёл, Рекс? Отдавать выдуманный долг? Можешь считать, что банк тебе его простил. Реструктуризовал.       — Проценты остались, — чашка травяного чая исходила паром на столике у дивана, разнося по воздуху запах розмарина, мелиссы и мёда.       Глядя на парня, чья фигура тёмным силуэтом сливалась с ночным окном, Ральф вдруг подумал о том, что если добавить архангельские крылья, то Стервятника можно ставить в качестве скорбной статуи на кладбище. Эта внезапная мысль немного развеселила его.       — Чему улыбаетесь?       — Бренности бытия. Вкусный чай, впрочем, как всегда.       Птица бесцеремонно залез с ногами на диван, усевшись на его спинку, слишком близко к воспитателю, зажав того в угол. Очередная игра, на прощание.       Эти знаки внимания вожака третьей к своему воспитателю начались не сразу. Сначала это был просто дежурный доклад о своей группе, и, если Стервятник считал допустимым, кое-что из жизни дома и других стай. Ничего такого, что бы Ральф не узнал сам, он не говорил, просто иногда предупреждал заранее. Потом Птицу стало швырять из крайности в крайность: то он всячески избегал Р Первого, прячась в зелени третьей спальни, то, наоборот, настойчиво добивался его внимания изощрёнными выходкам. Мог заявиться ночью в умат пьяный к нему в комнату, приводить себя в порядок в личной ванне Ральфа или бесцеремонно притащиться с чаем и самокрутками и сидеть в тёмном углу дивана тихо, как кошка, неотрывно наблюдая за воспитателем. Мог заснуть на кожаном дореволюционном монстре. Приходилось доставать плед и укутывать полые птичьи кости. А утром найти аккуратно свернутое одеяло и свежезаваренный кофе на столе, книгу, колючий зародыш кактуса или старый потёртый ключ от несуществующей двери.       Поначалу это раздражало и злило. Бывало, Стервятник серьёзно огребал за свои выходки и внеплановые визиты. Потом Ральф привык и даже начал получать удовольствие от этой игры. Временами круги хищной птицы сужались, становились всё более опасными, на грани, а потом Стервятник внезапно отступал, затихал, прятался. Мотив действий Стервятника, Ральф, взрослый мужик, понял не сразу. И как-то было немного неловко, что не догадался.       Ральфа развлекала эта изощрённая охота. Он никогда не врал себе и знал свою не совсем адекватную заинтересованность в судьбе и личности вожака третьей. Но он был в должной мере профессионал, чтобы держать собственные мысли и желания в узде, под контролем, но иногда это было невыносимо сложно.       Тонкокостная рука с безупречным маникюром опустилась на плечо Чёрного Ральфа, а хриплый голос прошептал в ухо:       — Мне не для кого будет заваривать его, если ты уйдешь.       — Хм-м, ты? — удивленно уточнил Ральф, возвращая чашку на место и вставая, чтобы хоть так увернуться от интимного дыхания. Он ушёл к окну, избегая провоцирующей близости. В ночи крупными хлопьями падал первый снег, укрывая осеннюю грязь.       — Переживешь.       — А если не смогу? — и траурная птица уложила голову на плечо Ральфа, подойдя сзади и опять загоняя того в угол. — Я расскажу тебе сказку.       — У нас Ночь сказок?       — В некотором царстве, в некотором государстве жили-были двое, по сути своей единое целое, но одного не стало, а второму тоже не было нужды прясть нить своей жизни дальше. К несчастью последнего, когда он решил последовать за братом в царство теней, его поймал охраняющий границу и не дал перелететь за край. Он поймал не только тщедушное тельце в перьях, но невольно вынул душу, стоящего на краю, и унёс её с собой.       Жаркий стук сердца Стервятника прожигал Ральфу спину, сбивал в крещендо его собственное, тщательно контролируемое.       — И что было дальше? — за окном зима творила волшебство.       — Дальше выживший облачился в тёмное. Зачернил глаза в надежде увидеть потерянного.       — Получилось?       — Сложно постоянно оглядываться, — лианы рук уже давно оплели Р Первого, а у него нет желания разрывать эти объятия, не сейчас.       — Сказке конец?       — Ещё нет, — Ральф чувствует улыбку Стервятника, — потом чёрный страж покинул свой пост.       — По невыясненным обстоятельствам, — внезапно злым голосом прошипел парень и, помолчав, продолжил, вернув острый подбородок на плечо Ральфу. — Сначала ничего не изменилось, а потом Птица поняла, что погибает от тоски, что в груди пусто, ничто и никто не лечит его одиночество.       — А друзья? Нежные пери? — невольно, сам не ожидая от себя, улыбнулся Ральф, слушая незатейливую сказку-быль.       — Друзья как могли развлекали унылую Птицу: звали в гости, пели песни, угощали. Леди, те немногие, что находились в этом царстве, бежали в страхе от его внешности и того, что тёмным плащом тащилось за жёсткими крыльями. — Свободными от колец пальцами Стервятник выудил из кармана брюк Р Первого сигареты и зажигалку, безошибочно угадав его желание закурить.       — И?       — И ты вернулся, держа в руке осколки моего сердца, а теперь хочешь опять бросить, растерев остатки в пыль?       Узкая кисть поднесла к его губам сигарету и огонь. За окном белый саван покрывал землю, превращая деревья в подобие ётунов. Молчали и курили одну на двоих, не спеша вглядываясь в белую стену, заметающую путь к отступлению, свивая все пути в бесконечный круг.       — Я тоже расскажу тебе сказку, — сигарета высушена до фильтра, и пальцы, пахнущие летней травой, бережно забрали её от губ Ральфа.       — В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жили-поживали стражники приграничные, берегли они покой живущих в палатах серокаменных. Первый раз не увидели они, что угроза близко, ибо зародилась она в душах обитателей и проиграли, пустив смерть в дом. Второй раз были они начеку, но гибель плесенью расползлась по палатам и день за днём травила живущих страхом и болью, заползая в их сны. Молодой стражник видел, говорил об этом своему наставнику, но тот смеялся и отвечал, что всё это глупости, ерунда, мираж. И, когда пришёл второй срок, мудрейший погиб от обезумевших рук тех, кого сберегал, а другой опять никуда и ни к кому не успел, никому не помог и никого не спас.       — И что же сделал он? — выдохнул Стервятник, скрещивая руки в объятия на груди Чёрного Ральфа.       — Он надел воронёный доспех и поклялся никогда никого не жалеть и ни во что не вмешиваться.       — Получилось? — волосы Птицы щекочут шею.       — Почти, — Ральф поймал ледяную руку, считающую пуговицы на его сорочке, — однажды, обходя свои границы, он увидел разорванного и готового сожрать каждого на своём пути, этот некто готов был совершить непрощаемое — добровольно оборвать свою нить бытия.       — И что же сделал наблюдатель? — тихо спросил Стервятник.       — Нарушил клятву, — бесстрастности голоса Чёрного Ральфа позавидовал бы судья, оглашающий смертный приговор.       Мужчина развернулся, чтобы встретить тревожное золото глаз своего гостя и, перехватив тонкие запястья ломких рук, удержать в своей взрослой, сильной руке.       — Ты жалеешь о сделанном? — проскрипела Большая Птица, глядя исподлобья. Коварный вопрос. Да, бывало, Ральф жалел о спасении Рекса, видя, как тот загоняет себя в пучину беспрерывной и бесполезной скорби и трагедии, превращаясь в плесневелого старика отшельника. Может, лучше было дать ему умереть, чем так угасать. Так что, когда Рекс начал досаждать Ральфу своим специфичным вниманием, он обрадовался проблеску жизни в этой пустыне.       — Нет.       — Ты хорошо распознаешь обман, — Стервятник обволакивает шею Ральфа руками, не оставив никакого шанса отстраниться, — но сам врать не умеешь.       Хищная Птица украла воздух из лёгких Чёрного Ральфа, высосала всё без остатка, отравила дымом запретных трав. Оплела хищным плющом, проросла ведьминской омелой под кожу. И Ральф согласился, сдался, допустил и разрешил завертеть себя в водоворот чужого-своего желания. Склонил непокорную голову перед неизбежным, обменял забранное, позволив Птице раздуть тлеющие угли своего сердца.       В эту Ночь сказок для двоих они сменялись ролями — это Стервятник спасал Ральфа от страха, пел ему колыбельные, сплетённые из шаманских камланий и колдовских шепотков. Уговаривал и просил нежностью рук, горячечным пряным дыханием, жалел и заманивал расплавленным золотом сатанинских глаз.       Восходящее солнце окрашивало в алый, праздничный, побелевший мир за стенами дома. Снег всё ещё падал, но теперь это были медленные одиночные пёрышки, как будто и правда наверху кто-то вытряхивал лебяжью перину.       Круг замкнулся: Стервятник поймал свою добычу и не собирался её отпустить.       Двое встречали рассвет. Стервятник привычно, как на насесте, босой, в одних протёртых джинсах, нахохлившись, сидел на спинке дивана, у его ног в расстегнутой рубашке вдыхал хрустальное утро Ральф.       Тёмные когти перебирали густые волосы своей жертвы, не решаясь разорвать хрупкую связь жаркой ночи.       — Тебе пора, — привычный спокойный голос Р Первого.       — Твои слова. Моя погибель. // Твои глаза. Моя судьба. // Я это в сновидениях видел: // Твой приговор. Моя мольба, — вздохнул Стервятник, сползая со своего места, чтобы ещё раз при свете солнца утвердить своё право быть здесь и поцеловать неприступного Чёрного Ральфа.       — Передай Сфинксу, что за ним должок, — бросил вслед уходящему Рексу Ральф.       — Даже так? — с привычной иронией оскалился Стервятник.       — Даже так, — подтвердил воспитатель, продолжая сидеть в хмуром виде на разобранном диване.

***

      Серодомная утренняя толпа втягивалась в двери столовой, зевая и досыпая на ходу, кроме разве что вечно голодных крыс, радующихся любой пище, даже комковатой манной каше. Поотстав от общего кагала, в сторону общепита не спеша брели Слепой и Сфинкс. На площадке у лестницы их догнал Стервятник, готичный и элегантный без видимых следов непростой ночи. На стук его трости обернулся Слепой и, проведя чуткой ладонью по предплечью Птицы, всё понял без слов, удовлетворённо кивнув.       — Дивное утро, — приветствовал друзей Папа, — Сфинкс, Ральф просил тебя зайти.       Моментально считав желание друга врезать ему с ноги, Слепой быстро отступил на пару шагов.       — Блять, — шипела в бешенстве бархатная Кошка, — а всё из-за тебя, Слепой! Оно мне надо?!       Слепой улыбался и лавировал между столами и стульями столовой. Стражник на месте и это главное, а стишок Сфинкс выучит, не в первый раз.