Эти глаза...

      «Почему? Я не отвечу, но ты разве забыл, Слепой, как сходил с ума, пытаясь услышать стук сердца своего Лося? Спроси Сфинкса, как выглядит и пахнет лужа остывшей крови, натёкшая на перекрёсток. Каково это ощутить, как она, холодная, пропитывает носки, липко обволакивая твои ноги. От одной мысли, что кому-то пришлось убирать это, собирая бурое озеро тряпкой, тошнота подкатывает.       Я не могу забыть тех, чьи обмякшие, вымазанные в собственных нечистотах тела я вытаскивал из петель, ванны, полные багровой воды, сипящее дыхание тех, кого они истыкали ножами в войне за право остаться здесь навсегда. Тех, кого я тащил в Могильник в надежде, что их спасут, уже зная, что всё бесполезно. Мне не забыть, каково это — носить ваши ломаные посмертные тела в труповозку, потому что в Доме нет морга и холодильника, который вместит всех ушедших или, как вы говорите, выбравших Дом.       Я не выдержу ещё одного следствия, которое будет вынимать, полоскать и отжимать те ошмётки души, что у меня ещё остались.       Не смогу снова стоять перед родителями, которые вдруг осознали, что у них больше нет особенного ребёнка, плачущих от горя и облегчения одновременно.       Вы слишком дороги мне, все вы, изверги. И этого я тоже вам никогда не скажу.       Поэтому я уйду сейчас. До того, как вы начнёте сходить с ума от страха перед выдуманной вами наружностью. До того, как вы возненавидите друг друга и меня, потому что я опять не смогу стоять в стороне и равнодушно наблюдать.       Моё бессилие уничтожает меня быстрее, чем все ваши выходки вместе взятые».       — Ты хотел увидеть, — оплавленной стальной конструкцией Ральф обрушился на стул, — смотри.       Сфинкс обмяк на своем месте и смирился с неизбежным, он уже было занялся подсчётом, во что им выльется война с третьей, когда, подняв голову, увидел разрешение в отчаянных, что-то понявших глазах Стервятника.       Руки-змеи первыми нашли предплечья воспитателя, а за руками хищным всплеском подтянулся их хозяин. Змеи прилегли отдохнуть на равнинах плеч прежде, чем доползти и обхватить в кольцо шею, лизнув кончиками пальцев кожу, переползти на лицо.       Сфинкс не мог на это смотреть. Слепому было достаточно, чуть касаясь пальцами, понять, кто перед ним, а сейчас в его неспешности и нарочитой подробности было что-то невозможно сокровенное, постыдное. А ещё хуже было видеть, как за этим действом болезненно наблюдает Стервятник.       Как бы Сфинксу хотелось в эту минуту оказаться на месте Лорда, плетущего из выдернутых ниток макраме и не отрывающего взгляд от своих колен, Валета, сосредоточенно играющего тоскливую фаду, или Рыжего, строящего карточные дворцы. У Сфинкса нет ладоней, чтобы прикрыть глаза, и протезы мало подходят для того, чтобы уткнуться в жесткий локоть, спрятав горящее лицо. Ему не повезло, он сидит напротив этих невыносимых двоих и всё видит. Если бы ещё Ральф закрыл свои глаза, приглушил их мрачное излучение, но уж нет, инквизитору милость не к лицу.       Слепой стоял так близко, что упирался ногами в колени Р Первого. Щупальца пальцев зарылись в густоту волос и, вынырнув, стекли на лоб, разгладили вертикальный залом между бровями, нашли веер морщинок у глаз и отступили к шершавым скулам. И, задержавшись на несколько секунд, легко пробежали по грани носа, огладили подушечками больших пальцев жесткий контур губ и на мгновение полностью облепили лицо воспитателя, снимая памятный слепок. Неспешно зрячие руки Слепого вернулись обратно на плечи Чёрного Ральфа и, разглаживая ткань рубашки, не отпустили его из своего плена, о чём-то рассказывая и уговаривая, обещали и просили прохладой своих ладоней.       — Увидел?       — Да, — Хозяин Дома отпустил пленника и отошёл на шаг. — Спасибо.       Не сказав ни слова, Ральф ушел, забирая с собой свое сомнение и одиночество, разрушившее весёлый картёжный вечер. За ним сразу же сбежали все остальные, оставив наедине только двоих вожаков. Даже Сфинкс выскочил за дверь поскорей глотнуть кислорода после вакуума бильярдной.       Слепой безошибочно отыскал острое плечо Стервятника.       — Он решил уйти, — озвучил увиденное Стервятник.       — Он сомневается, — вслушивался в дыхание Дома Слепой, — помоги ему решить. Вздрогнувшее крыло Птицы было ему ответом.