***
Эта неделя была нелёгкой во многих смыслах. Альбус растёр ноющие на непогоду колени и устало откинулся в кресле, перекатывая во рту лимонный леденец. Кисловатый вкус пощипывал язык, и он попытался абстрагироваться от ноющей боли в суставах, сосредотачиваясь на мыслях о будущем. Безоблачным и светлым оно было едва ли. Альбус глянул в сторону затянутого тучами неба, клочок которого было видно в подступающих сумерках через стрельчатое окно. Скорее уж будущее виднелось ему мрачным и туманным, как и это небо. Гарри Поттер пропал, все письма на его имя от разных отправителей возвращались или даже не отсылались, сквозное зеркало, которое было подарено мальчику Сириусом Блэком, также не показывало совершенно ничего, кроме отражения. Мальчик не мог быть мёртв, Волдеморт не стал бы утаивать свой триумф — а если бы он заполучил Гарри, то раздул из этого большое представление, подавляя сопротивление в лице школьников и их родителей из тех, которые не примкнули к его армии. Тревожные мысли о том, что мальчик сбежал самостоятельно, просто не укладывались в голове, но всё указывало именно на это. Альбус устало вздохнул. Он был слишком стар, чтобы на самом деле иметь с этим дело, но тем не менее до сих пор старался оправдывать возложенные на его плечи ожидания, даже если возлагал их он сам. Излишне говорить, что именно эти ожидания казались самыми тяжёлыми и тянули к земле вместе со всеми прожитыми годами. Гарри Поттер сбежал, и он ничего не мог с этим сделать. Юные умы в лице подрастающих поколений имели больше надежды, чем осталось у самого Альбуса, но даже они не смогут продержаться на чистом энтузиазме дольше, хотя с момента обнаружения исчезновения Гарри прошло уже больше месяца, и только последняя неделя, казалось, выпила все его не истраченные на тщетные поиски силы. Мисс Грейнджер сообщала, что её последнее письмо так и не вернулось, но и ответа за ним не последовало. Неутешительные выводы напрашивались сами собой — либо мальчик сознательно проигнорировал письмо своей близкой подруги, либо письмо так и не смогло его достичь. И всё больше он склонялся к тому, что мальчик сознательно укрывался где-то, погребая себя под чувством вины и горя. Альбус не понаслышке знал, каково потерять близкого человека по своей вине, и не мог пожелать и врагу такого, но всё же качал головой на прихоть Поттера, даже если понимал и даже мог оправдать его поступок в своих собственных глазах, но в глазах мистера Уизли и мисс Грейнджер? При всей своей отваге и героических поступках Гарри не был лишён ни горечи, ни злобы, как и любой другой человек, и Альбус слишком долго смотрел на это сквозь пальцы, пропуская вместе с прошлыми обидами и страхами недостающие кусочки цельной картины. Идеальные образы существуют только в умах тех, кто в эти образы верит, а Гарри Поттер был не иконой Мерлину и не вторым его пришествием, а мальчиком, лишённым столь многого, что имеют другие его сверстники, чего и сам Альбус был отчасти лишён. Чего лишён был в своё время Том Реддл. И сейчас он про себя умолял высшие силы, чтобы и этот мальчик не ступил на неправильный путь из-за горечи, занявшей место любви. Фоукс печально курлыкнул со своего насеста, перебирая клювом огненно-рыжие перья. Альбус следил за этим с отстранённым выражением лица, чувствуя, что леденец на языке почти растворился, вскоре оставив после себя только кислинку и пустоту. Он поспешил заменить его на другой. Белоснежная сова с письмом застала его врасплох, и Альбус вскинулся, с надеждой распахивая окно и впуская почтальона, только чтобы разочарованно вздохнуть. Хоть полярные совы и были редкостью, но всё же использовались не только Гарри Поттером. Этот крупный самец к тому же, помимо специфической абсолютно белой окраски, также имел разномастные глаза, что для птиц было очень необычно. Альбус осторожно принял письмо, положившись на сигнализирующие и защитные чары, вложенные в камень Хогвартса. Сова не проявляла ни особого энтузиазма, ни сонливости, она проигнорировала угощение и просто нетерпеливо ожидала ответа, примостившись на спинке его кресла. У Альбуса сложилось впечатление, что, будь эта птица человеком, то непременно закатила бы глаза. Впрочем, пернатое амплуа не помешало почтальону нахохлиться и гневно ухнуть, подгоняя нерасторопного старика с письмом. Под тихие смешки Фоукса Альбус поспешно вскрыл его, про себя забавляясь реакцией этой совы, но в то же время не пропустив ни заострённого почерка, ни «директору Хогвартса, Альбусу П.В.Б. Дамблдору» на лицевой стороне конверта. Он был более чем уверен во всех чарах и рунах, присутствующих в кабинете, чтобы браться за письмо неизвестного отправителя. Кроме того, терять ему было уже почти нечего, его время было на исходе. Тяжёлая гербовая бумага была слега тёплой на ощупь, и Альбус предположил, что это специфические чары. По своему знакомству с Николасом Фламелем он знал, что подобные чары были широко распространены в южной Европе до прошлого века, пока в обиход не вошли чары, не оставляющие следа из тепла, запаха или свечения. Устаревшие, но всё же эффективные, и Альбус заинтересованно провёл пальцем по бумаге. Отправитель, вероятно, был так же стар, как и он сам, или имел за собой какой-то древний род, опирающийся на традиционные методы колдовства. Это мог быть и чрезмерно любопытный молодой человек, однако Альбус сомневался, что маги двадцатого века отдадут предпочтения чему-то столь специфическому и очевидному. Это был опасный человек, он мог это сказать только потому, насколько небрежно отправитель использовал старую магию, с такой лёгкостью, с нарочитой беспечностью. Альбус посмотрел на ожидающую сову. Та перебрала крыльями, распушая перья и наблюдая со своего места за каждым его движением. Птица была умна, не так, как особо сообразительные особи, но умна и разумна. Не такая редкость среди магических животных, но более вероятно у фамилиаров. Это было интересное явление. Альбус краем глаза заметил, как Фоукс с интересом смотрел на полярную сову, но не сделал ни одной попытки приблизиться или подать голос. Что ж, Альбус мог подумать об этом позже. В письме, аккуратном и совершенно не несущем какой-либо дополнительной информации, было передано приглашение посетить определённый паб в Лондоне в половине девятого этого вечера, а также «размять косточки и разделить стакан-другой хорошего бренди». Это определённо было заманчивым предложением, даже если Альбус был вынужден в конечном итоге отклонить его. — Прошу прощения, — Альбус взглянул на ожидающую сову, — но я вынужден отказаться. Он передал письмо обратно почтальону, не вложив своего ответа. Если его предположения оказались верны, то адресант поймёт этот посыл верно, однако же если нет, то в любом случае, об этом не стоило беспокоиться. Даже если его нечасто приглашали на бренди, если на то пошло. Любопытство сгубило кошку, и Альбус был слишком стар, чтобы поддаваться соблазнам. Раздражённая сова выпорхнула в окно, слишком грубо выхватив из его пальцев конверт. Ну, отчасти Альбус понимал её гнев, но не мог перестать забавляться. Сам он устроился в кресле, размышляя о сложившейся ситуации, надеясь провести этот вечер в тишине.***
К сожалению, надежды на тихий вечер не оправдались, студенты уже наверняка видели десятый сон, если не отправились исследовать замок посреди ночи, когда встрёпанная Минерва ворвалась в его кабинет, прерывая лёгкую дрёму, преследующую его вот уже третью неделю рука об руку с бессонницей. Декан Гриффиндора выглядела взвинченной, но собранной, несмотря на ночное платье, выглядывающее из-под перекошенной мантии, наспех накинутой на плечи. Дамблдор запоздало вспомнил, что в этом году вахту ночных сторожил начинает Помона. — Альбус! — громко вскрикнула она, прежде чем овладеть своим голосом и прочистить горло, возвращая своё спокойствие на ведущую позицию. Дремавшие портреты её выступлением остались недовольны, высказывая нелестные эпитеты полушёпотом, что Минерва с достоинством проигнорировала, впрочем, как и всегда. — В чём дело, Минерва? — Альбус подавил горестный стон, когда его спина жалобно запротестовала, против сна в кресле. — Час поздний, — взглянув на многочисленные часы в кабинете, добавил он, поправляя перекосившиеся ото сна очки. МакГонагалл недовольно поджала губы. — Вот именно! Почему я только сейчас узнаю, что ты ждёшь посетителя и не удосужился пустить его на порог! Не говоря уже о не детском времени, между прочим! Гневная отповедь Минни поставила его в тупик. Он не ждал гостей, а посетители предпочитали более светлое время суток, даже Люциус Малфой, не славящийся благосклонностью к его мерцающим голубым глазам. — …наглость имеешь держать человека на пороге в эту непогоду и ещё беззаботно спать! — тем временем продолжала Минерва, совершенно позабыв, что Альбус не был одним из её подопечных, улизнувших после отбоя исследовать Хогвартс. — Мерлин всеблагой, Альбус, ты слушаешь меня? Дамблдор вздохнул и послушно кивнул, про себя забавляясь её бойкостью, но чем дольше он оставался на посту директора, тем более утомительными становились разговоры с коллегами. — Я понял тебя, Минерва. Ох уж эти старые кости, прости старика, совсем вылетело из головы! - он слабо рассмеялся, потирая колени под столом. Минерва заметно смягчилась, хоть её глаза всё равно были внимательны не по годам. Однако, возможно, именно года в роли преподавателя отточили её навыки в распознавании лжи и полуправды. Альбус гордился ею, в равной степени опасаясь быть на другом конце её гнева. — Не пригласишь гостя войти? Ему явно нужна чашка горячего чая, — его добродушие помогло сгладить острые углы, и Минерва кивнула, довольная тем, что ей удалось повлиять на его совесть. Она скрылась за дверью, возвращаясь с поздним гостем, прежде чем откланяться, потому что «время позднее, вы тут развлекайтесь». Альбус приподнял брови, поправляя очки, глядя сквозь стёкла на визитёра. Он выглядел очень молодо, в ранних двадцати, если не меньше, со смугловатой кожей и раскосыми глазами; хоть мантия его и казалась старого покроя, какую сейчас можно встретить лишь в пылящихся без дела шкафах да антикварных магазинах, но была аккуратной и добротной. Впрочем, одежда с иголочки и общий аккуратный вид не выбивались из образа добропорядочного молодого человека, который буквально вторгся в директорский кабинет, взяв его штурмом на пару с заместителем директора — или с её помощью. — Чай? — спросил Альбус, указывая на сервиз, дожидающийся, пока им не воспользуются. — Прошу прощения, что не встаю, старость, Вы понимаете, — добродушно поспешил он добавить, показательно растирая колени под столом. Лицо гостя озарила понимающая улыбка и он слегка кивнул, не то соглашаясь с его словами, не то отвечая на приглашение к чашке чая. Юноша степенно шагнул к креслу напротив директорского стола, но садиться пока не стал. — Более чем, — сказал он, чуть поклонившись. Альбус кивнул, заинтригованный его ответом. У юноши был мягкий и тихий голос, даже нежный, каким убаюкивают младенцев, но тем не менее лишённый неуверенности и робости. Этот человек знал, на что способен и как свои способности применить. Возможно, облечённый властью, несмотря на юный возраст. И акцент, у него не было какого-либо специфического акцента, указывающего на языковую принадлежность, разве что более плавная и певучая речь. Но в Британии Альбус его не встречал. — Что ж, чем обязан вашему визиту, мистер-? — Вихтенштайн, — подсказал юноша, и Альбус кивнул. Фамилия немецкая, если он не ошибался, но юноша явно был азиатом. Впрочем, возможно, метис? Это бы объяснило его сдержанность, взращенную на почве предрассудков и непринятия с обеих сторон своей семьи. Хотя фамилия казалась знакомой. Портреты на заднем фоне подняли тихий шёпот, переговариваясь между собой. — И какое же дело привело вас в мой кабинет в столь… непростое время? — Альбус сложил руки на столе, внимательно ловя каждое движение позднего гостя, краем глаза следя за окончательно проснувшимися портретами. Он непрозрачно намекал как и на почти полночь, так и на ситуацию с Тёмным Лордом. Гость улыбнулся чуть шире, глаза его блеснули в свете свечей. — Время, — начал он с большей расслабленностью, чем ожидал старый директор от кого-то столь юного, — и правда непростое, — юноша опустился в кресло, закинув ногу на ногу и сложив на колене ладони, расслабленно разведя плечи. Он был очень уверен в себе, даже если был намного моложе и, вероятно, не знал и половины того, что творилось в мире. Впрочем, Альбус не спешил с выводами, он заметил, что юные дарования всё чаще и чаще удивляли его. И мистер Вихтенштайн не подвёл. — Я знаю, что некоторые… назовём их «организации» в Британии, - он сделал паузу, не то в угоду театральности, не то подбирая слова, — разыскивают некого… мальчика, — юноша внимательно следил за лицом Альбуса, который не позволил себе обомлеть от изумления. Он сразу взял быка за рога, позволив себе обменяться всего парой слов в угоду любезности. — Полагаю, — Дамблдор отбросил шутливый или добродушный тон, полностью окунувшись в серьёзность ситуации, — вы располагаете какой-то информацией. Юноша послал ему знающую улыбку. Он по-прежнему был расслаблен, уверен в себе. Будто бы перед ним была маггловская старушка из чайной лавки, а не могущественный волшебник, пусть и в преклонном возрасте. Неужели, Гарри у него? Какие планы преследует этот человек, приходя сюда? Или это один из приспешников Тёмного Лорда, о которых Альбус не знал? — Я пришёл предупредить, — он не подтвердил и не опроверг предположения старого директора, что озвученные, что нет, и вместо этого слегка махнул ладонью в сторону. — Не стоит понапрасну тратить силы, вы не сможете его найти. Спокойствие было в каждом его размеренном движении. Ни глумливого веселья, ни злорадства. Отчасти кулак на сердце Альбуса немного ослаб, но он не спешил отпускать бдительность. Юноша был очень опасен, если в своём возрасте обладал такой выдержкой и терпением, вместе с тем оперируя подобной смелостью. — Это угроза? — Альбус подобрался. — Если с мальчиком что-то-! — Предупреждение, — с едва заметным нажимом исправил его Вихтенштайн, на мгновение повышая тон голоса, но не допуская в него гнева или страха, он не потерял при этом ни самообладания, ни улыбки. Вихтенштайн казался беспечным, будто в любой момент мог аппарировать из этого кабинета, минуя все чары и артефакты. — Не ищите мальчика и не привлекайте к этому внимания. Если с него упадёт хоть один волосок… — юноша подался вперёд, из расслабленного превращаясь в опасного, несущего настоящую угрозу. — Что ж, — он остро улыбнулся, хотя улыбка не дошла до его светлеющих глаз, — вы не захотите знать о том, что произойдёт в таком случае. Альбус нахмурился. — Он в безопасности? Это был акт бессилия и вместе с тем надежды. Ему оставалось только удостовериться в том, можно ли доверять этому человеку говорить что-то подобное и уйти безнаказанным. Даже если Фоукс, чувствительный к людям с недобрыми намерениями, до сих пор оставался безучастным, печально глядя на позднего гостя, который на него даже ни разу не посмотрел. Вихтенштайн улыбнулся краешками губ. В безопасности? — Больше, чем в родной колыбели. Его лёгкие слова и нарочито беспечный тон не сбили Альбуса, это была игла, которая точно нашла свою цель. Он со скрипом кивнул, нехотя принимая это к сведению. Мальчик неизвестно где, но в безопасности от Волдеморта. Даже если цена этой безопасности — абсолютная неизвестность, исключая случайные намёки. — Ты должен понять, Альбус, — снисходительность текла с языка Вихтенштайна, будто патока, он смягчился, и острые углы снова стали бархатными и округлыми, — пока мальчик находится под моей… опекой, — прежде светло-карие глаза налились желтизной, — ему не угрожает даже то, что скрыто у него в голове, — Вихтенштайн постучал себя по лбу, показательно отодвигая чёлку и прослеживая пальцем форму знаменитого шрама на гладкой коже. — Хотя мне любопытно, — он откинулся на спинку кресла и перебрал пальцами в воздухе, ненароком демонстрируя три кольца, два из которых были связаны тонкой цепью, — как так вышло. И как всеми любимый. И почитаемый. Маленький гер-рой, — насмешливо протянул он, — оказался так далеко за пределами Хогвартса. Он говорил с ним, как с нашкодившим ребёнком! Дамблдор поджал губы, стыд отчётливо проступал в чертах его морщинистого от старости лица, даже если в глазах были упорство и вызов. У него не было ответов на эти вопросы, только предположения и догадки, которые Вихтенштайн отчасти подтвердил. Поэтому Альбус проглотил все слова, какие ложились ему на язык. Даже те, которые призывали этого человека к уважению. Если на кону стояла безопасность Гарри, что ж... он мог потерпеть этот не самый приятный разговор. — До меня доходили кое-какие слухи, но, признаюсь, я полагал, что, как и прочая болтовня этого… «сарафанного радио», они наполовину выдумка или, на крайний случай, гипертрофированы. Однако. Представь моё удивление, когда я нахожу этим слухам прямое подтверждение. Странно видеть, что труды Великолепной Британской Четвёрки (умолчим о деталях) утратили былую силу. Впрочем, — Вихтенштайн пожал плечами, и Альбус не мог назвать его самоуверенным юношей, у него просто не поворачивался язык. Вихтенштайн был опасным противником, он во многом напоминал ему Тома и Гелерта в их лучшие годы, но казалось, что его неожиданное подавляющее присутствие говорило держаться подальше от вызова гнева. Харизматичный, уверенный в себе, знающий силу словам и жестам — он не был связан с Тёмным Лордом. Том не потерпел бы конкуренции. Пауза затянулась, и Альбус поспешил нарушить тишину, если Вихтенштайн не собирался продолжать. — Времена меняются, — осторожно сказал он, и жёлтые глаза остановились на его собственных, чувственные губы Вихтенштайна дёрнулись в полуулыбке, не значащей абсолютно ничего. Пустая эмоция, даже вежливость едва ли можно было ей охарактеризовать. — Да, времена меняются — безразлично бросил Вихтенштайн, выглядя при этом несколько разочарованным — не то ситуацией, в которой они оказались, не то самим Альбусом. — Но люди, — он качнул головой и легко, хоть и неспешно поднялся, так и не притронувшись ни к чашке с чаем, ни к угощениям, впрочем, как и сам Дамблдор, снова поймавший его разочарованный пристальный взгляд, — остаются прежними. Всего доброго, Альбус. Провожать не надо, — поспешно добавил он, двигаясь к двери, его взгляд на мгновение скользнул к фениксу, которому он отвесил короткий тягучий кивок, и Фоукс поклонился в ответ. — Годы не были к тебе милосердны, старый друг. Феникс прикрыл усталые глаза и печально чиркнул в ответ. Старый друг? — Ах, да, — словно только что вспомнил об этом, Вихтенштайн застыл в дверях, полуобернувшись к директору Хогвартса, — древние артефакты, — его взгляд на мгновение скользнул к рукаву Дамблдора, в котором хранилась палочка, — порой не стоят того, чтобы пытаться удержать их. Иногда прошлое должно остаться в прошлом, а старые сказки — всего лишь старыми сказками, — со знающей улыбкой закончил он, закрывая за собой дверь. Эта беспечная загадочность была настолько в духе Дамблдора, что Найджелус Блэк на портрете не удержался и громко фыркнул, за что Альбус наградил его долгим взглядом. Бывший директор совершенно не проникся и не раскаялся. — Он тебя сделал, — прокудахтал он сквозь смех. Альбус же усиленно думал. Если мальчик в безопасности, а этот человек, Вихтенштайн, был более чем серьёзен, то оставались неразрешёнными вопросы о том, кто такой этот Вихтенштайн, как Гарри попал под его опеку и что представляет собой эта… так называемая, опека. Не будет ли мальчику под эгидой Вихтенштайна только хуже? Однако никакие чары и руны Хогвартса не были приведены в действие, Вихтенштайн прошёл спокойно, словно нож сквозь мягкое масло, Альбус и не узнал бы об этом, если бы не предупреждение Минервы или, на худой конец, само появление незваного гостя перед его носом. Каким бы ни был разумным замок… неужели Хогвартс сам впустил его?***
Мукуро потёр висок в попытке унять пульсирующую боль от дальней аппарации. Сколько бы ни было у него практики и приложенной магии, поддерживать стабильные порталы на дальние дистанции у него не получалось, а аппарация и порт-ключи были делом более удобным, что бы там ни говорил Тсунаёши. Не у всех было столько сырой силы, чтобы разбрасываться порталами направо и налево без последствий. Однако у этого вида перемещения были свои последствия, которые он ненавидел. И даже спустя пару часов с момента его возвращения, тупая пульсирующая боль оставалась в его несчастном черепе. Гладкая кожа Аурелии коснулась его шеи, а её нижняя челюсть прочертила след на другом виске. Мукуро прикрыл глаза и скользнул пальцами по её голове благодарным поглаживанием. Аурелия что-то промурчала вполголоса, едва ли понятное, чтобы разобрать её утешительный тон. Мукуро вздохнул и опёрся на каменную балюстраду галереи, глядя на толпу студентов, которых кураторы и старосты выводили во двор и к общежитиям. Большинство, во всяком случае, потому как некоторые либо спихивали это дело на старост, либо вели другими путями, как Джессо, у которого везде имелись свои лазейки. Он скорее почувствовал, нежели на самом деле увидел или услышал, как Хибари остановился справа от него. Аурелия заинтересованно попробовала воздух от его мантии, снимая чужие запахи, и уютно устроила голову на плече своего хозяина. Хибари помолчал, встав рядом и также глядя на учеников внизу, среди которых затерялась и его подопечная, направляемая Катариной и Виктором, как и другие младшие курсы под его руководством. Несмотря на то, что вампиры были редкостью, немало ковенов или одиночных пар, поддерживающих Союз, обращало или брало под опеку подростков и детей, едва обученных контролировать себя в присутствии стольких людей. И конечно, естественнорожденных среди них было с каплю в кубке. Под его крылом на данный момент Иинг была второй, а первым Корнелиус на пятом курсе, а остальные из тринадцати — теперь четырнадцати — птенцов были приняты кровью или обращены в возрасте от четырнадцати до семнадцати, как с маггловской стороны, так и со стороны магов. — Они все такие беспечные, — Рокудо напряжённо сменил опорную ногу и прикрыл глаза на пару секунд, будто прочёл его мысли. Хотя даже с учётом его наследственных предрасположенностей для Мукуро не составило бы труда это сделать, так что... внутренняя шутка. Кёя бросил взгляд на его слабую ухмылку, чувствуя, как его собственные губы смещаются в попытке её отразить, и подавил улыбку в зачатке. Несмотря на то, что в течении времени потерялся их настоящий возраст, Мукуро всё же видел его в самых неловких и постыдных ситуациях, а также был старше, даже если уважения за это от него не получал. Поэтому Кёя придерживался дистанции, даже если это был его почётный старший брат или кто-то вроде. Он вернул своё внимание к детям внизу. Действительно. Он тихо хмыкнул, разглядывая их, словно муравьишек, копошащихся внизу. Беспечные, с широко раскрытыми глазами, полными восторга и любопытства. Полными горечи и надежды на лучшее. — В этом году два исключения, — сказал Кёя. Мукуро промурлыкал в согласии, поглаживая голову змеи на своём плече. — Джиневра Финоккио и Гарри Поттер. Тон Мукуро можно было легко спутать с иронией или брезгливостью, если бы Кёя не знал его так хорошо. Мукуро удивительным образом боялся перемен, и если юная Джиневра была более-менее в пределах допустимого, то Гарри Поттер вызывал беспокойство — и не только у Мукуро. И хотя директор созывал совет преподавателей и всё объяснил и прояснил с каждым по-отдельности, но беспокойство всё равно оставалось, скрытое под незначительной водной рябью. Мукуро не говорил вслух, но Кёя всё равно услышал его. В конце концов, в поток чужих мыслей заглянуть мог не только он. — Ты знаешь правила, — сказал Кёя, не изменяя своей сдержанности и строгости. Мукуро был взрослым мальчиком, и должен понимать. В ответ Мукуро фыркнул, опровергая его надежды на зрелость, и снова потёр висок. — Это не мешает мне злиться, — резковато отрезал он, глянув Кёе прямо в глаза. — Эта чёртова Англия, терпеть не могу. Мукуро был больше похож на шипящую мокрую кошку, чем на свою анимагическую форму, но как правило, анимаги нечасто перенимали привычки своей второй «шкуры». Хотя порой Мукуро моргал очень даже по-совиному, если умудриться застать его врасплох. Впрочем, люди во многом походили на животных, чтобы говорить об этом в подобном контексте. — Стандартная процедура, — деловито поправил его Кёя, скрывая ухмылку. — Да-да, — с отчётливым сарказмом шикнул Мукуро. — Письмо с доверенным лицом, — передразнил он цитату из сборника правил. — Раз он ходил лично, моё присутствие было лишним. И мальчику уже шестнадцать, у него СОВ на руках, нет надобности клянчить у его де-юре опекуна разрешение. — Стандартная- — Процедура, — перебил его Мукуро, начинающий закипать. — Я в курсе. Его гнев не был таким, как у того же Хаято, но не уступал ни в градусе, ни в интенсивности — как бурное течение под крепким слоем льда. Кёя вздохнул, с Мукуро было трудно иметь дело, он был тактильным и мнительным, зависящим от того, что скажут другие (и умело делающим вид, что плевать он хотел на мнение о себе), но в тоже время терпеть не мог ни прикосновений, ни критики, ни даже слов ободрения. Под его плотный панцирь могли проникнуть только пара человек, в число которых Кёя входил только из-за псевдо-родственных уз. А в остальном предпочитал держаться подальше, как и сам Мукуро. Это не Такеши, которому хватит похлопывания по плечу, и не Дино, с которым можно просто покивать в нужных местах и обозвать дебилом для всеобщего спокойствия. — Я слышал, мальчик змееуст, — вместо этого сказал Кёя, решая сменить тему. На это замечание губы Мукуро дрогнули и сложились в короткую усмешку. Его рука бездумно нашла голову Аурелии и провела ласковым и нежным жестом. Кёя знал, насколько нежны могут быть его грубые руки. Видимый ему красный глаз сморщился от улыбки. — Моя девочка заинтересована в нём, — весело прокомментировал Мукуро. — Как думаешь, как скоро она очарует его? Кёя хмыкнул. — Никаких ставок в мою смену! — строго шикнула на них обоих Милич, гуськом за ней следовали её подопечные, нестройным хором здороваясь с другими преподавателями. А вот и одна из тех, кто предпочитает окольные пути прямым и простым. Если бы у Кёи спросили, как он мог бы описать Лауру Милич в нескольких словах, то первыми же с его языка сорвались — жёсткая и вспыльчивая. Холодность если в ней и была, то похоронена под добрым слоем сухого пороха, готового вспыхнуть в любой момент. Прямолинейная, упрямая, с коротким фитилём — у них с Гокудерой было больше общего, чем оба они признавали вслух. И непростой характер, с которым сладить могли только непробиваемые идиоты (да, Марцио был из них) или те, кто умел смотреть глубже, чем большинство. К сожалению, Мукуро входил в их число, но ладить не собирался и в помине. Кёя неспешно кивнул в знак приветствия со всем спокойствием и величественной грацией. Лар на него фыркнула, но взгляд её был прикован только к Рокудо. — Милич, — коротко обронил Мукуро, напротив не обращая на неё внимания, вместо этого разглядывая её первачков. Надо же, аж двое Бовино одним махом, да ещё в орлы. — С каждым днём у Академии всё меньше шансов устоять, — едко прокомментировал он, наконец встречая взгляд Лауры своим собственным безразличным и прохладной улыбкой в довершение. Не то чтобы он оскорблял род Бовино, скорее констатировал общеизвестный факт, но Милич и этого было достаточно. Она хмыкнула, не оценив его сарказма, и кивнула студентам следовать за старостами дальше. — По крайней мере, я слежу за своими подопечными, — язвительно бросила она в ответ, краем глаза цепляя невозмутимого Хибари. Мукуро наградил её холодной улыбкой, от которой стыла кровь. Кёя не вмешивался, мало кто интересовался динамикой в других Домах или перетягивал вожжи на себя, эта привилегия лежала на плечах директора и его заместителей. — Держи свой устав при себе, Милич, — Мукуро говорил вежливым тоном, но слова его всё равно оставались полны предупреждения и раздражения. — Мне вполне хватает этого, — он изящным жестом взмахнул ладонью в воздухе неопределённым образом, — непотребства. Лаура тут же ощетинились, едва не насаживая горло Мукуро на свою палочку. — Не лезь ко мне в голову, Рокудо! — предупреждающе зашипела она. Тот снова холодно улыбнулся, глядя на неё сверху вниз. Он немного подался вперёд со снисхождением, в то время как Аурелия шикнула на Милич и поспешила уйти к Хибари на плечи от очередной перебранки в шипяще-рычащих тонах. — Мне нет никакой необходимости лезть в эту выгребную яму. — Мукуро, — спокойно одёрнул его Кёя, но тот едва ли обратил на это внимание, как и Милич. — Ну так держись от неё подальше, — Лаура сжимала палочку в кулаке слишком сильно, отчего её костяшки и пальцы были почти белыми. Её ярость была более чем очевидна. — Вихтенштайн или нет, я вырву твой поганый язык и скормлю какой-нибудь твари Верде. Здесь Мукуро переменился, незаметно, но для Кёи это был сигнал быть настороже. — Демонстрируешь орлятам, как надо показывать когти? — нарочито весело пропел Мукуро, окончательно раззадоренный чужой и своей собственной яростью. Будто акула, почуявшая кровь, он следовал за каждой каплей раздражения, которую мог выжать, но теперь это было ещё и дело принципа. Милич уже почти рычала, легко поддающаяся его провокациям. — Против дракона птичкам- — Эта птичка выклюет тебе глаза и оставит тело стервятникам, — намеренно прервав его изречение, Реборн насмешливо вставил свою пару кнатов, ведя за собой настороженного Поттера, вцепившегося в рукава своей мантии, как Милич в палочку. — Даже не смотря на последствия, — добавил он, глядя на них всех сверху вниз, как на глупых котят. — Расходимся, вы уже не дети, ведите себя прилично. — Конечно, папочка, — нарочито покладисто бросил Мукуро, а потом перемахнул через заграждение и бросился белой тенью в ночную мглу. — Трус, — фыркнула Милич, пряча палочку в рукав, и поспешила догнать своих подопечных, не удостоив никого больше ни словом. Её мантия хлестала позади неё, передавая всё раздражение, какое ей не дали выплеснуть парой проклятий в сторону языкастого ублюдка. Кёя вздохнул и проследил за тем, как сова скрылась из виду. Вероятно, Милич всё же удалось зацепить Мукуро, он был раздражён больше, чем хотел показать. И конечно, Реборн вмешался прежде, чем Мукуро успел продемонстрировать, насколько остёр его язык, который Лар так жаждала вырвать. Гарри следил за этой сценой с болезненным вниманием. Не всё так ладно в Датском королевстве? А он уж было подумал, что хоть один год проведёт в дали от скандалов и неприятностей. Гарри слышал не шибко много, но этого хватило сполна. И теперь он знал, как звали того змееуста, а ещё что он был анимагом. — [Здравствуй, юноша], — тихо прошипела Аурелия, и он почти подскочил от неожиданности. Не доверяя своему голосу, Гарри просто кивнул змее, на что та тихо рассмеялась и потеряла к нему интерес. — Идём, — Реборн хлопнул его по плечу. Это было короткое и жёсткое прикосновение, совершенно отличное от того, которое дарил ему его теперь уже куратор. Ни мягкости, ни более продолжительного касания, ни нежности. Гарри вздохнул, пробормотал приветствие Хибари, который двинулся в противоположном направлении, и юркнул мимо него за Реборном, чьи длинные ноги и широкие шаги унесли его дальше, чем Гарри мог бы покрыть за пару прыжков. Ему пришлось пробежаться, неловко глядя в спины «орлятам», как выразился тот парень, Рокудо, с Лаурой Милич во главе. — Если выражаться коротко, то всё, что я должен сказать, скорее, просто руководство и предостережение, — несколько скучающе начал Реборн, когда группа Милич спустилась по ближайшей лестнице на этаж ниже, и они остались наедине. — Блюди правила, слушайся старших, в таком духе. — Я думал, это будет вступительная речь, — набравшись сил из нервозности, Гарри смело глядел профессору в затылок, ожидая, что тот огрызнётся и снимет балы, или как тут всё было устроено. Это было сказано не со зла, и Гарри запоздало понял, что это можно расценить как прямой упрёк. Он захлопнул рот и ждал последствий. Реборн насмешливо поглядел на него через плечо, будто это его внезапно заинтересовало. — Дерзкий, — бросил он, ни к кому не обращаясь. — Следи за языком, Поттер. Директор слишком мягок, чтобы упрекать за это, но с кем-то вроде Милич такое не пройдёт. И либо ты следишь за языком, либо лишаешься его. Это просто, верно? Гарри кивнул. Это было ближе к тому, что он знал, и в пределах зоны комфорта. Привычная обстановка, когда ему нужно было следить за спиной и не чувствовать угрызения совести за свою паранойю. Даже если было больше поводов расслабиться, без василисков, дементоров и акромантулов в ближайшем доступе. — Отлично. Продолжим в том же духе, или суть ясна? — Реборн дёрнул дверь на себя и пропустил Поттера перед собой, глядя почти безразлично из-под шляпы. Он не казался ни раздражённым, ни весёлым, и Гарри не мог определить, где лежал правильный путь на тонком льду, по которому ему нужно было с ним пройти. Поэтому Гарри просто кивнул: — Ясно, профессор. Реборн ухмыльнулся, немного наклонив голову вбок, будто большая тёмная птица, объятая ночными тенями. — Схватываешь на лету.