Vivat, Veronica!

Она понимает – никто не придёт на помощь. Грязная, вся в крови, ей хочется надеяться на лучшее; её самые жуткие сны воплощаются в реальность: потерянная, она жмётся к стене, обломанными ногтями царапает кирпич, стучит кулаками, но прекрасно понимает – она осталась одна. Те, кто мог спасти – давно мертвы. Шерри плачет и кричит, когда расстояние между ними сокращается: люди, которых она больше всего на свете любила, стали жуткими монстрами, потерявшими всякую человечность: они идут медленно, хрипят; то что осталось от её отца – бьёт оторванной трубой по бетонному полу, пока за ним, переваливаясь, идёт изуродованная версия матери. Они любят свою девочку. Шерри оседает на землю, лицо прячет в ладонях, всхлипывая: нет-нет-нет! Лучше бы она умерла, лучше бы её не спасали… Ей хочется, чтобы Леон и Клэр оказались рядом и вытащили её, спасли… Пусть даже убьют родителей, пусть сделают её сиротой… Девочка боится смерти. Но то, что её ждёт – гораздо хуже. Мутированные глаза на плечах обоих родителей расширяют зрачки. Лязг арматуры эхом прокатывается по всему коридору. Шерри всхлипывает, вжимаясь в угол, до последнего надеясь, что её не заметят, но понимая, что уже не спастись. Они хотят размножаться. Их дочь – идеальный хозяин для будущего потомства.