Vivat, Veronica!

Альфред стоит за дверью, подслушивает, как Клэр поёт маленькой сказку: история о злобном лорде, похитившей валькирию, ищущей семью, - он переносит события выдуманного мира в реальный. И становится нереально больно; Эшфорд не уходит долго, хочет дослушать, но с каждым словом, вылетевшим воробьём, становится только хуже: каждое предложение – режет острым, и ему кажется, что он уже весь внутри заполнился кровью. Редфилд осуждает его, говорит, что никогда не хотела такой жизни: ни быть с ним, ни желала рождения дочери… Просто так вышло, просто она оказалась пленницей в руках безумца, сотворившего за неё будущее. И она никогда не сможет его простить. Альфред дотрагивается до лица, ловит на щеках слёзы; от осознания правды – слишком горько. От того, что он снова выдумал себе новый лучший мир, заставив других играть для него определённые роли, - ещё хуже. Эшфорд разворачивается и спускается вниз, топает по ступенькам, практически бежит дальше от детской, потому что не хочет слушать конец истории, потому что знает… Самый большой страх всегда будет преследовать его. Одиночество не хочет отпускать. Но он так старается сбежать… И практически находит спасение. Оказывается – впустую. Входит на кухню, берёт стакан и наливает воду из-под крана: выпил чего-нибудь покрепче, да не может – привычки не позволяют; он глушит прозрачное так, словно неделю обходился без жидкости в жаркой пустыне. Наливает второй раз, третий… На четвёртый садится за стол, раскачивая воду в гранённом стакане, пытаясь утопить собственные мысли: особенно – бесконечный вопрос «почему?», не отвечающий ровным счётом ни на что. Несправедливо. Он так хотел выбраться из петли, но в итоге сильнее затянул удавку. Альфред не слышит шаги, не замечает, как она приходит к нему сама. Клэр знала, что он стоял там, знала, что слышал её рассказ, но почему-то… почему-то продолжала говорить, выплёвывать едкие фразы, чтобы он чувствовал себя отвратительно. Она не хотела обидеть – она просто хотела сказать, что ошибалась в нём, что за внешней обёрткой не видела его настоящего. И сейчас пришла сказать это напрямую. Редфилд садится рядом, замечая солёные дорожки на его щеках; Эшфорд даже не пытается скрыть своих чувств. И говорит ей шёпотом: - Если я так тебе отвратителен, ты можешь уходить, - она спокойно воспринимает его слова. – Я даже разрешаю тебе забрать её. Но, пожалуйста, - он поднимает красные от слёз глаза, - дай мне хоть иногда с ней видится. Я не хочу, я… Она хватает его за руку. - Не поверю, что ты готов сдаться так просто и отказаться от того, что у нас с тобой получилось. - Ты ведь ненавидишь меня, - продолжает Альфред, - ненавидишь за всё то, что я сделал. - Ненавижу, - признаётся Клэр, - но другого будущего у меня уже не будет. Неужели ты думаешь, что я брошу тебя сейчас, когда я действительно тебе нужна? - Ты… - Ей нужен отец, - она наклоняется, целует его в щёку, - я не хочу, чтобы она росла не в полной семье. Мы справимся. Вместе. Я обещаю. Альфред ставит стакан с водой. - Как ты можешь меня оставить, когда так мне нужен? - Спасибо, - всхлипывает. Редфилд улыбается, присаживаясь рядом, кладёт голову ему на плечо. Эшфорд отвечает тем же, и она не отпускает его руку: до конца пути, до смерти. Они молчат несколько минут, пока Альфред не спрашивает: - Уснула. Клэр кивает. - Я рад. - Хочешь узнать, чем закончилась сказка? – спрашивает она, но Альфред лишь выдыхает, не в силах произнести хоть что-то. Редфилд считает это за положительный ответ: - валькирия принимает своего лорда. Он усмехается и понимает: она говорит правду. Страх сыплется осколками. Одиночество больше не тревожит. И сильнее сжимает пальцы, потому что их сказка все ещё продолжается. И в ней будет гораздо больше счастливых концов, чем в той, которую придумала Клэр. В которой лорд и валькирия живут ради своего наследия.