Vivat, Veronica!

- Стой смирно, - бросает отец, и Альфред повинуется. Мальчик слушается; стоит, переминаясь с ноги на ногу, боясь бросить хоть слово в ответ. Ему жутко неудобно в этом костюме, хочется запустить пальцы в волосы, отделить пряди, склеенные гелем, снять эти жуткие налакированные ботинки и босиком побегать по поместью… Играть, веселиться, улыбаться – как настоящий ребёнок в его возрасте! Как все те, кого он наблюдал за воротами особняка: в школе, на улице… Да даже в книгах и фильмах! Альфред завидовал им: тем семьям, в которых была любовь и ласка, где родители понимали своих детей и не отвергали их внимание. Александр с ним особенно суров; мальчик переводит взгляд с отца на сестру: Алексия не считается с мнением брата – ей нравится всё, что происходит в их семье: раз Александр считает, что воспитывает детей правильно – значит, так оно и есть. И её раздражает, что Альфред даже перед чужим человеком не может соблюдать простые манеры. - Пап, а когда нас сфотографируют, - от этого «пап» Александр презрительно кривит губами, - я буду сидеть у тебя на коленях или обнимать за шею? А может буду сидеть на подлокотнике, а ты сам меня обнимешь? А на другую сторону посадим Лекси? Альфред щенячьим взглядом смотрит на родителя, ожидая положительного ответа; Александр говорил – это будет семейный портрет, значит, на снимке им нужно отыгрывать семью. Мальчишка в предвкушении подпрыгивает на цыпочках, мнёт во вспотевших ладонях пиджак, когда Эшфорд-старший, откинувшись на спинку кресла, перекидывает ногу на ногу; Алексия фыркает, становясь ближе к отцу. - Стой смирно, - повторяет она слова отца, и мальчик меняется в лице; Александр даже не смотрит в его сторону. – И я тебе Алексия. Мисс Эшфорд. Никакая не Лекси! - Рядом, - командует он как дворняге, и Альфред опускает голову, понимая, что мечты о настоящей семье рушатся прямо на глазах. – Выпрямись! И снова слепо повинуется. А глаза щиплет от слёз. Фотограф, наконец, устанавливает штатив, разбирается с камерой и просит их подготовиться; Александр выглядит как король, а подле него – принцесса и нищий; мужчина и девочка улыбаются, когда щёлкает вспышка, а Альфред… просто слепо смотрит куда-то в сторону. И сжимает кулаки от обиды. На снимке-сепии Александр Эшфорд кажется ему извергом, держащим собственных детей в плену – ему выгодно видеть себя с невидимой короной, смотреть на объектив того будущего, которого никогда не случится. И от того, спустя много лет, после смерти больного ублюдка, Альфред ставит снимок на трюмо и делает выстрел из ружья. Он желает, чтобы пуля прошлась по наглой ухмылке Александра и задела Алексию. Промахивается. На снимке зияет дыра на его месте. Дыра зияет в груди.