Vivat, Veronica!

Он слепо верит: она приходит, потому что – часть его, которую он не может отпустить; реальность – ей нужен способ расслабиться. Мальчишка, верящий в иллюзию светлой жизни – отлично для этого подходит. Поэтому она старается взять с него всё, выпить все соки, впустить корни в мозг, высосать его душу… Почти вампирша, но гораздо хуже: хищница, играющая со своей уставшей жертвой, готовой на всё, лишь бы она запустила в него острые клыки. Ей нравится его покорность. Вонг играет с ним кошкой: связанный, он ждёт своей участи; обнажённый, открытый – весь её. Верёвки стягивают, кажется, будто впиваются в кости; Леон канат слюной смачивает и ждёт - наказания? Награды? Что? - мнимое удовольствие. Сидит, выставив себя напоказ, и Ада стеком поднимает его за подбородок: смотри, как тебе нравится позориться передо мной! Он хочет выбраться, пальцами играется с узлами, но не успевает - время вышло, - и она смеётся, ударяя по вставшему члену. От боли, смешанной с ненормальным удовольствием, он подпрыгивает на стуле, будто на раскалённой сковороде. Ада похабно облизывается: и бьёт сильнее, везде, по всему телу, оставляет красные полосы воистину их странной любви. Кеннеди елозит, пытается уйти, отвернуться, и у него - труса - глаза щиплет от преданности, от фанатизма; она прекращает его муки, снимая фуражку с нацистской символикой - его любимый фюрер - и кидает стек в сторону, чтобы упасть на колени, чтобы поводить рукой по красному сочащемуся члену, чтобы взять его в рот до самого основания. Чтобы заставить его подчиниться. Она водит губами по длине, огибает каждую венку, чуть покусывает; Леон дрожит под ней - от страха? От удовольствия?? – и Ада дразнит его уретру самым кончиком языка, чуть проникая внутрь; мужчина перед ней – слабак: великий борец, кто он перед ней? Истинный – просто никто, подстилка, муха, которой Ада медленно, вредительски вырывает сначала лапки, а затем - и крылья. Вонг член в горле держит и ждёт: если бы не верёвки, он бы сам толкался ей в рот. Ада всегда поощряла искусство шибари. Кеннеди громко мычит, вгрызается в толстую верёвку и кончает: бурно, много. Ада не глотает – у неё другие планы; она делает всё быстро: поднимается на ноги, достаёт из кармана нож и чиркает канат, зажимающий его рот, и тут же впивается поцелуем: ей хочется смеяться от абсурдности их отношений - Леон пьёт собственное семя. Ада Вонг прерывает их игру: снимает рубашку, раздевается сама – ей хочется тоже получить удовольствие. Она собирает остатки спермы языком с губ, чтобы после снова вернуться к поцелую, контрастирующему с тем грязным и странным: Кеннеди не волнует, что было «до» или «после» - он не видит разницы; слепой и глупый. Не понявший до сих пор, что перед ним совсем не Ада Вонг. Карла Радамес не собирается раскрывать все карты: в конце концов, ей же всегда хотелось быть той, чью внешность она сейчас носит. И иметь то, что было так дорого оригиналу. Иметь до хрипоты в голосе, иметь до потери сознания. До следующей встречи, когда она придумает что-то новое. И ждёт она особенно одно: когда он откроет, наконец, глаза.