Vivat, Veronica!

Она прикрывает его спину, чтобы Стив не успел выстрелить – жертвы им не нужны. Клэр успевает проскользнуть в секретный проход за картиной прежде, чем дверь-полотно за ними закрывается, отрезая Бернсайда с той стороны; парень стучит, матерится, и девушка с минуту колеблется, хочет открыть замок, но тот не поддаётся – ключ остался у беглеца. Редфилд осматривается, решается: в конце концов, обратно она выбраться сможет, а вот другой… Сглатывает; она не забудет его лицо, когда он открыл правду о себе. Когда встретился с отражением в зеркале. Клэр идёт дальше, держа пистолет: нити паутины лезут в лицо, но она отмахивается от них, собирая и выбрасывая; собственные шаги отдают неприятным эхом, оглушающим биение сердца. Стуки с другой стороны прекращаются – Стив пошёл искать другой путь; узкий проход расширяется в кладовую, и звуки сменяются: вместо гнетущей тишины – чужие всхлипы и шёпот, складывающийся в песнь. Редфилд целится, шагает вперёд. Поёт колыбельную. И опускает руки, когда видит его: в платье, обнявшим себя за колени, раскачивающегося и смотрящего в одну точку – сломлен, он видел страшное; Клэр осторожно подходит ближе, опускается на колени напротив и смотрит: по его скулам чёрными кляксами растекается тушь. - Она - моя единственная семья, - говорит, не смотря на неё. Редфилд слушает внимательно. – Я не могу поверить, что её нет в живых. Что я… - Ты – не она, - перебивает, подсаживаясь ближе. - Роднее неё у меня никого не было. И вы… ты… - Альфред пересиливает себя, заглядывая в её глаза; удивляется тому, что видит в них не пустой хрусталь, а… понимание? Огорчение? Сожаление? – Я ненавижу тебя, Редфилд. Она вздыхает; обвинять кого-то всегда проще. Клэр не судит его, но отводит взгляд: она понимает, всё понимает. Их ситуации практически аналогичны, но её никогда не использовали, не делали изгоем, не превращали в… марионетку. Девушка поднимает на него глаза, когда он снова обращается к ней, будто пытаясь надавить на больное: - Знаешь, каково это, когда у тебя никого нет?! Когда никому не нужен, кроме… кроме… Никому! Вердикт. Принятие. Редфилд подсаживается ещё ближе: она слишком хорошо всё понимает. - Кроме Криса у меня никого нет, - шепчет Клэр. – И он – моя единственная семья. Поэтому я ищу его. А нахожу… Свихнувшегося одиночку? Психопата в платье? Садиста, пытающегося их прикончить?.. Человека, рассыпающегося осколками битой правды… - …тебя, - добавляет она через паузу. Молчит. Осмысливает услышанное. Качает головой, боясь принять и это за действительность. Альфред Эшфорд искренне ненавидит её, желает ей смерти… Но когда пальцами нащупывает пистолет, берёт его в руку и целится… почему-то не может нажать на спусковой крючок. Редфилд сидит, ощущая прикосновение холодного металла на коже: выстрел в голову – покончить со всеми кошмарами. Клэр закрывает глаза: знает, что он не сделает этого – слишком слаб, слишком боится: долгие годы заточения, изоляции… У него трясутся руки. Палец пытается зажать крючок: до щелчка – сложная задача. - К чёрту! – фыркает он, выкидывает пистолет и зажимает её в объятия, жаля в губы ядовитым поцелуем: он не умеет целоваться, совершенно, но Клэр почему-то не сопротивляется, не отталкивает; всего секунда – может, чуть больше, - он отодвигается от неё, остервенело вытирая губы: сам не верит в произошедшее. Редфилд притрагивается к коже: странно горит; пальцы стирают помаду цвета орхидей. Запоминается, впивается в воспоминания отпечатком; Альфред зло смотрит на неё, повторяя: - Я ненавижу тебя, Клэр Редфилд. Она отвечает, вставая: - Я тоже. Квиты. Скреплённые ядом, они оба уходят прочь, к выходу. Вместе. К свободе. Чтобы найти то, что потеряли. Что уже нашли.