Vivat, Veronica!

После душа он застаёт её крутящейся около зеркала; скрещивает руки на груди, прислоняясь к дверному косяку, наблюдая за тем, как она любуется своим внешним видом: в очаровательном коротком платье с рюшами, бантиками и многослойными пышными юбками и чёрных чулках чуть выше колена и больше ничего на ней нет – настоящая куколка. В одном полотенце, ему нравится смотреть на то, как на ней выглядит его платье – впрочем, гардероб у них один на двоих, они привыкли. Альфред прочищает горло в кулак, привлекая внимание, и Редфилд поворачивается на носочках, прикрывая грудь руками. Эшфорд облизывается: значит, корсет она решила не затягивать - какая умная девочка. - Разве я не говорил, что трогать чужие вещи здесь запрещено? – он подходит ближе, как хищник к жертве, срывая с себя махровое полотенце. Клэр пятиться назад, но не может сдержать улыбки: то ли её абсурдность ситуации забавляет, то ли сам Альфред, всегда находящий повод им побыть наедине. - Ты сам мне разрешил носить твои платья, - она показывает ему язык; доходит до кровати и хочет сесть, но мужские руки подхватывают её, притягивая к себе. Альфред носом водит за ухом, прикусывает мочку, и хочет, чтобы Клэр, наконец, сдалась. В конце концов, в этих играх он всегда одерживает победу. - Я готовил его на нашу годовщину, - шепчет, зубами прихватывая кожу, мнёт грудь, пока Редфилд делает вид, что сопротивляется. – А ты решила испортить сюрприз, кукла. Придётся тебя наказать. - Кукла? – переспрашивает; раньше он никогда так её не называл. Клэр на секунду задумывается, а после стонет, когда его пальцы собственнически проникают под юбку. - Моя хорошая, ты знаешь, как я люблю, - и целует её прежде, чем повалить на кровать. – Моя сладкая возлюбленная Клэр. - Маньяк, - разрывая поцелуй, говорит она, и Альфред садится сверху. - Ты не лучше. Она хочет возразить, но не выходит: Эшфорд покрывает поцелуями обнажённые участки кожи, тянет за шнурки корсета, чтобы окончательно высвободить прекрасную грудь Редфилд, чтобы, помяв их, присосаться к одной из них пиявкой, во рту катая языком сосок, чтобы она стонала и смеялась одновременно, чтобы пыталась отпихнуть… Только она пристраивается удобнее, поднимает юбки, приглашая; Альфред гладит, не выпуская изо рта грудь, валится вместе с ней набок, продолжая подразнивать. Клэр тоже не хочет оставлять его без удовольствия, но Эшфорд не разрешает: ты провинилась – тебя и наказывать. И ещё кольцом специально царапает; Редфилд стискивает зубы: он знает, как свести её с ума. Она мнёт в руках ткань платья, приподнимая: вся для него, вся открытая. А когда Эшфорд входит и начинает двигаться размашисто-быстро, то Клэр плюёт на всё, и стонет так громко, что, кажется, слышно за пределами особняками. Альфред бьётся об её ягодицы, но грудь не отпускает, продолжая посасывать, тянет так, будто хочет вырвать. Она смеётся, почти задыхается… Странные ощущения возникают мурашками. А Эшфорд просто смотрит на неё, наслаждаясь: и, выпуская грудь, кончает, прижимая к себе. Клэр целует его: любимый извращенец. И переворачивается к нему на бок, пытаясь привести дыхание в норму. - В следующий раз, - говорит он на выдохе, - это я буду в платье. А ты… Ты будешь как я. - Психопатом-извращенцем? Нет уж! – Альфред ласково целует её в нос. - Моя кукла, - Эшфорд губами касается щеки, спускается к шее, ключицам. Клэр не может сдержать смешки – щекотно. – Только из-за тебя опять придётся идти в душ. - А ты против? - Нет, - он снова притягивает её к себе, поднимая юбки, пальцами массируя; Редфилд прикусывает щёку изнутри; больной аристократ. - Потому что я ещё не закончил с тобой. Клэр понимает: до душа они вместе доберутся только через несколько часов. И там тоже продолжат – давно не секрет. Давно их жизнь. Которая их совершенно устраивает.