Vivat, Veronica!

Клэр у зеркала пританцовывает, рассматривает собственную грудь, то прикрывая её, то взвешивая на ладонях, обречённо вздыхая, пока другой – виновник – лежит на кровати и любуется ею, предвкушая долгий вечер: они не закончили – Альфред жаждет продолжения. Редфилд зло косится на него, поворачивается на носочках, расставляет руки: что, доволен?.. Эшфорд кивает: ещё как. У неё вся кожа в лиловых синяках, грудь исполосована, над ареолами багровеют свежие укусы, а соски так призывно торчат… Мужчина языком стирает вишнёвую помаду с губ: как же хочется ещё! Клэр глаза закатывает: чёртов извращенец… И не может сдержать улыбку. А ведь всё начиналось достаточно нежно и романтично: она только в белых перчатках, пышной короткой юбке и игривых гольфах, когда же Эшфорд нарядился точно при параде - макияж, корсет, чулки и каблуки – он всё равно считал, что даже в их играх должен быть самым красивым. Но говорил обратное, осыпая Редфилд комплиментами, поцелуями, укусами… И постоянно прося добавки. Вечер с винами и свечами вновь перерос в откровенное соперничество: Альфред пока удерживает уверенную победу, ведь это её грудь пострадала, а не его. Вот и сейчас ждёт, когда она перестанет сопротивляться и прыгнет к нему в объятия, чтобы он припал к её шеи, спускаясь ниже, к любимой груди, к бутонам сосков, вот только девушка никак не спешит. Она скрещивает руки на груди, выставив ногу, как недовольный родитель, ждущая, когда её «отпрыск», наконец, послушается. Им завтра, чёрт побери, вставать рано, а до звона будильника осталось всего три часа – вообще даже не пытались ложиться: нормальные люди в это время спят, а они занимаются кое-чем более развратным и интересным. Альфред переворачивается на живот, положив подбородок на кулаки, любуясь своей самой лучшей коллекционной куклой. Самой живой на свете. И фокусируя взгляд на её сладкой-сладкой груди. - Ложись спать, - приказывает Клэр, и Эшфорд выпячивает недовольно нижнюю губу. - Не хочу! – капризничает как маленький ребёнок, и Редфилд практически сдаётся; в голове щёлкает мысль с кое-чем интересным. - А что ты хочешь? - Дай подумать? – Альфред задумчиво жуёт губами прежде, чем выпалить: - Тебя! Они опять опоздают завтра; это никогда не изменится. Привычка не уйдёт, пока приносит удовольствие. Впрочем, никто не против. И Клэр просьбу переворачивает в реальность: она прыгает на него кошкой, стоит Эшфорду вернуться на спину, садится сверху, седлая бёдра, и целует до опьянения, до дурмана. Альфред гладит по спине, спускается ниже, насытиться ею не может; Редфилд языком чертит влажную дорожку по скуле, шее, ключицам… Внезапно: мстительно кусает за сосок! Чёрт! Эшфорд вскрикивает до хрипоты – его словно поражает несколько молний, - и Клэр запечатывает губы очередным поцелуем, затыкая. А когда отстраняется, тихо спрашивает: - Нравится? Альфред выдыхает: - Очень. - Это моя маленькая месть за то, что ты со мной делаешь. - Или за то, что сделаю сейчас? И теперь он ведёт в игре. Шалость не удалась, но Клэр всегда может мстить ему в любое другое время. Но сейчас они слишком заняты друг другом, чтобы думать о чём-то ещё. Эшфорд позволяет Редфилд сегодня поменяться с ним местами, но завтра он наставит ещё штампов-засосов на коже, потому что иначе не может, потому что все должны знать, чья она собственность, его хорошенькая девочка… Её месть приносит ему удовольствие. Этим же вечером он мстит ей тем же. И снова опаздывают, не спят всю ночь, а занимаются тем привычным, что любят больше всего. Они любят друг друга. И этого никак не изменить.