Vivat, Veronica!

Мерзкий холод облизывает, всё льдом покрывает, снежным вихрем трупы прячет под белоснежным покрывалом, но он знает правду; боится обернуться, взглянуть на творения рук своих - убийца; больше не герой. Выбора у него другого нет, но чувства смешиваются в плохом коктейле, и Криса тошнит от самого себя – хуже просто быть не может. Не думал он, что много лет сражаясь с ордами зомби и мутированных чудовищ, судьба подложит ему свинью на убой: там, на столе, каменном и обжигающим морозом, с рисунками исповеди кровью, лежит свёрток – тихо похныкивает. Редфилд сжимает в руках пистолет: один патрон – хватит оборвать жизнь; шагает вперёд; снег под сапогами противно похрустывает – словно не кристаллическая вода, а хрупкие кости; на белом расцветают кровавые бутоны смертельных цветов. Мужчина сглатывает, кутается в тёмный плащ, сам от себя наваждения изгоняет; к чёрту всё это – он давно захлебнулся в этом дерьме. А теперь трубку с воздухом держат над головой, а он никак вынырнуть не может - не был бы трусом, то застрелился. Крис смотрит, взглядом скользит по ритуальному столу, изучает детали, ставшими ненужной мелочью: всё это – мерзость, всё противно, и он кашляет в кулак, чувствуя, как обжигает глотку. Хочется обратно домой; забыться в спиртном и просмотре ящика – для другого чувствует себя старым. Руки мёрзнут сквозь перчатки; дыхание растворяется облаком пара в тишине – ветер воет эхом, за разбитыми окнами прячется-наблюдает, нервы на крепость проверяет. Ещё шаг – хрустит звонче – осколки битого стекла несут чужие воспоминания красным. Завершить мучения, закончить начатое: взять да вонзить острым уголком в маленькое бьющееся сердце, отправить её к своим родителям, чтобы больше не мучилась. Но решается на другое: Крис выставляет руку с пистолетом, целится, сжимает указательным пальцем крючок. И зубы стискивает до боли, щурится, гонимый дилеммами; как можно в здравом уме вообще сотворить такое?.. Плач становится громче, плач бьёт по мозгам: детский – как сирена воет, отрезвляет от грешных мыслей. Он опускает руку; смотрит, запоминает, осторожно подворачивает уголок одеяла: совсем кроха – уже жертва чудовищных экспериментов – с рождения, с утроба матери. Ребёнок, первый, который адаптировал в себе страшное оружие… её приказано убить. Крис мысленно просит прощения за то, что избавился от её родителей; Итан и Мия – да упокоятся их души. Верить в Бога Редфилд давно перестал. Он закрывает глаза, пытается бороться с собой: выстрелить и закончить со всем этим; наследие погибнет, оборвётся – за ним последует пустота. Но… этот плач, эти слёзы на её щеках… Ей страшно. Какой же он дурак!.. Крис выкидывает пистолет, бросается к столу и кутает малышку в плащ; ещё бы немного, и он бы подписал ей приговор ещё хуже. Редфилда мелко трясёт, он девочку за голову придерживает, в бессилии хочет упасть на колени и заорать до хрипоты в голосе. И просит прощения за всё; у неё, у её родителей… Решается на безумство; но понимает – это стоит того. В будущем оно обязательно откликнется. Крис возвращается домой, обнимая свою дочь.