В финале он умрет

Бежать… Бежать на автомате, отключить разум, отключить чувства. До конца матча двадцать минут. Дожать. Выстоять. Денис словно робот гонится за соперником, отбирает мяч, устремляется на чужие ворота. Забить, забить, забыть… Гири на сердце с каждым ударом все тяжелее, ум не проясняется. Его мысли далеко, его мысли не здесь, его мысли с другим человеком… Марио унесли с поля на носилках, лица докторов выражали крайнюю озабоченность. Черчесов тут же произвел замену, выпустив на поле еще неразогретого Набабкина. Кирилл тут же побежал прикрывать правый фланг. Атака с этого фланга потеряла свою остроту, и это вовсе не вина Набабы, он защитник и действует правильно, действует как учили, как положено. Марио же другой игрок, его манера игры, его стиль не поддаются описанию, он играет, что называется, шестым чувством. Изумительно читает игру, читает игроков и на каком-то подсознательном уровне заранее предугадывает многие действия. Кирилл с самого начала знал, что эту борьбу за правый фланг с Марио он точно проиграет. Он и невзлюбил бразильца с первых его дней в родном клубе именно по этому. Знал же, что потеряет место в стартовом составе, нарочно обходил улыбчивого парня, супил брови, мычал что-то, когда тот к нему обращался, на просто отвратительном русском. Порой становилось кудрявого жаль, было видно, что способности к изучению языков у того нет, да и наш, русский язык всегда казался иностранцам невероятно сложным, но тот старался, путал слова, падежи, окончания, однако пытался говорить… Это поначалу. А потом замкнулся. Перестал. И это его, Кирилла вина, это он постоянно насмехался над его речью, учил нарочно неверным словам, путал обозначения и потом гоготал с пацанами за его спиной. С Дзагой в раздевалке смеялись даже в открытую, просили произнести Фернандеса глупые слова и ржали как ненормальные. Знал как сложно произносить тому букву «Р» и нарочно каждый раз просил здороваться с ним «Привет Кирилл», и никак иначе. Марио не дурак, сразу смекнул что к чему и доверять конкуренту перестал, как и перестал пытаться разговаривать на чужом ему языке. Нет, Кирилл не плохой, черный юмор его защита, его барьер. Ревновал бразильца к своему любимому флангу, негодовал, что он-то достался клубу почти даром, а этого иностранца купили за бешеные деньги. Считал, что тому так и нужно, надо показать, кто мы и как поступаем с новичками, не на курорт ехал, привыкай. Но постепенно негатив улетучивался, даже Дзага настолько сдружился с Марио, что на каждой тренировке ходил с ним в обнимку, громко смеясь, но иначе, по доброму как-то. Головин словно обезьянка вечно вешался на того, был рядом как хвостик, смеялся и шутил, даже подходил после неудачного матча в поисках поддержки, успокоения. Братья так вообще, подшучивающие над всем и вся еще хлеще Набабкина, отчего-то Фернандеса приняли как своего, как третьего и старались на двухсторонке заполучить того на свою сторону, а выигрывая так вообще чуть на руках его не носили. И с каждым сезоном этот чужой для всех человек становился родным, сближался с каждым, но не с Кириллом. Помог уход старичков, как ни странно, давший путь в основной состав, теперь Набаба был не запасным, не тем, кто бежал переодеваться лишь в случае травмы игрока, он был вторым по значимости в команде, он стал вторым капитаном. Не было причины для вражды, Марио давно забывший прошлые обиды каждый раз улыбался и с иронией произносил «Привет Кирилл», чисто без акцента, что вызывало улыбку, улыбку старых закадычных приятелей. И вот сейчас выходя, как в те уже такие далекие неприятные времена, на замену своему некогда конкуренту Кирилл чувствовал не ревность, а беспокойство, что остро ощущалось всеми фибрами, поднималась от сердца к горлу и уходило покалыванием через пальцы. Он рад биться за сборную, но он не готов получать место в составе таким образом. Кирилл стал другим, Марио стал для него больше, чем одноклубник, он теперь семья. Каждый из 11 человек на поле, каждый из сидящих на скамейке запасных чувствовали опустошение, огромная волна беспокойства витала в воздухе стадиона. Близнецы, кажется, прижались друг к другу еще теснее, еще ближе, не отрывая взгляда следили за Федей, вздрагивая от каждого столкновения с соперником, хотелось убежать, спрятать своего третьего и вот так втроем просто быть рядом, просто быть вместе, подальше от этого холодного ужасного мира. Леша взял руку Антона в свою и одними губами прошептал «Все хорошо будет, братик». Лишь эта связь спасала их, будучи замкнутым Леша на правах старшего силился и проявлял характер, Тоша же, глядя на старания брата тут же подхватывал и вот уже они вдвоем против целого мира и кажется что ничего не сможет их сломить. Миранчуки словно один человек, просто поделенный на два тела, у них на двоих одни чувства, одни эмоции, одна жизнь. В какой –то момент Денис просто не выдерживает и рвется в раздевалку как остервенелый, его вовремя перехватывает Артем, останавливает, заставляя смотреть прямо в глаза: - Денис, послушай меня, успокойся, - шепчет твердо, но спокойно, прекрасно понимая чувства Черышева, ведь будь он на его месте, что и представить страшно, он бы не сдержался, всех бы порвал, живого места не оставил, но он здесь, на своем месте, и должен держать команду, поддержать каждого, это его долг, это его человечность в нем говорит, ведь за маской балагура и шута, серьезный и чуткий человек, - с ним всё впорядке будет, это же Марио, вспомни сколько раз он падал и сколько поднимался, верно? – дожидаясь легкого кивка от Дениса Тема продолжал, - осталось десять минут, надо добить, счет 1:0, мы не может потерять преимущество, ради всех, ради кудрявого, соберись. Денис тяжело сглатывает, сердце потихоньку замедляет ритм, руки перестают трястись. Доиграть. Надо доиграть. Гири на сердце становятся чуть легче. Время до финального свистка тянется зыбко, игроки утопают в нем словно в песке. Игорю начинает казаться, что матч никогда не закончится и атаки на его ворота в разы увеличиваются, соперники будто почувствовали уязвимость сборной и решили взять упорством, яростью. То и дело сбивая защитников на глазах у Акинфеева, турки шли на ворота и за две минуты до конца основного времени мяч все-таки залетает в сетку Игоря. Капитан со злобой замахивается на мяч, чтобы со всей своей силой, со всей своей злобой ударить по нему, да так чтобы разлетелся на мелкие кусочки, но вовремя берет в себя в руки. Он капитан, проявлять эмоции для него непозволительная роскошь, парни совсем расклеятся, нельзя. Подбадривая криками, заводя игроков, он старается скрыть обиду, а главное беспокойство. Марио его сокомандник, они прошли вместе через многое и сейчас, когда из ЦСКА ушли многие старички, они сблизились еще сильнее, сколько раз он наблюдал как Фернандеса уносили с поля на носилках, сколько раз тот падал навзничь у его ворот, стремясь защитить их, оставить в неприкосновенности. Игорь всегда его отчитывал, старался мягче, все вокруг бразильца отчего-то затихали, он действовал на всех будто успокоительное, будь то досадное поражение или обидная ничья, одно прикосновение, улыбка сразу делала мир светлее что ли, было в нем что-то заразительное, а заражал он именно добротой и спокойствием. Но на поле он преображался невообразимым способом, словно тигр несся по своему флангу, вступал в борьбу, в опасные стыки, и опасные в первую очередь для себя самого, надо уметь выкрутится таким способом, чтобы ни дай Бог не навредить сопернику. Сколько бы ему не говорили будь то доктора, тренера Слуцкий, Ганчаренко, ну будь ты осторожнее Марио, сам Игорь перед каждым ответственным матчем подходил к бразильцу и с усмешкой отшучивался, мол давай сегодня без подкатов да без травм, на что бывал одаренным лучезарной улыбкой и дружеским похлопыванием по плечу. И сейчас сердце предательски сжималось, Черчесов ведь предупреждал, но что он мог поделать он не полевой игрок, он не имеет права сломя голову бросать ворота, но почему-то внутри так ноет, почему матч все еще не заканчивается. Денис смотрит на мирно спящего Марио, как кудри мягко касаются подушки, будто паря в невесомости. Еще совсем бледный, совсем бессильный. Вот уже два дня прошло. Очередное сотрясение и прописанный покой. Он оставляет его только, когда отлучается на тренировку, а потом передает напутствия игроков, пожелания о скорейшем выздоровлении, рассказывает что делали, нежно и грустно улыбается, замечая печальный взгляд. Пропуск тренировки для Фернандеса сродни заточению в темнице, бег, футбол, мяч – всё для него. Без этого он не может, без этого он теряет себя, теряет связь с миром. Денис это прекрасно понимает и гладит по слегка опухшей синюшной щеке, большим пальцем касаясь бровь, которая почти зажила, остается лишь небольшой шрам, скрытый за пластырем. Обнимает бразильца со всей любовью своей, бережно, будто боится, что тот рассыпется, исчезнет как наваждение. -Дени, - голос Марио звучит приглушенно на уровне груди Черышева. - Что, дорогой, - спрашивает Денис, но не торопиться отпускать того из объятий. - Я должен тебе кой в чем признаться, - слишком серьезно произносит Фернандес. Отстраняясь Черышев внимательно смотрит на такие родные карие глаза. - Я тебя слушаю. - Я нарочно врезался в того турка, мне нужно было вывести себя из игры, - Марио произносит все это спокойно, виновато, опуская уставший взгляд. - Я тебя не понимаю, - Денис хмурит брови и привычным жестом дергает нос, вся его фигура излучает беспокойство. - Мне кажется я больше не смогу выступать на сборную…