Новорождённый мир

      …Они стояли на краю черной бездны, и вниз, в темноту, сотканную из тягучих волокон мрака, как струйки воды, утекал свет. Ступеней лестницы было не видно. Никто из них двоих не решался войти туда первый.       — Ты ещë не пожалел о том, что припëрся сюда? — задав вопрос, нарушил тишину Миша.       — В душе пожалел уже тогда, когда предложил, но я всё ещё хочу идти.       — Боже, где твой здравый смысл, Данил, — тот проигнорировал этот и без того риторический вопрос.       Собравшись с духом, Данил первым стал спускаться по лестнице вниз, стараясь по возможности не шуметь. Миша последовал за ним. Разумеется, на площадке следующего этажа было темно и пыльно. Обследовав часть яруса, они разглядели ещё две двери справа и одну — напротив, в конце коридора, ведущего в левое крыло. Та дверь не открывалась. Она не была закрыта на ключ, судя по всему, что-то препятствовало ей открыться по ту сторону. Даня приналёг, надавил — дверь не поддавалась. Сделали вторую попытку — тот же результат.       — Не получается, мы не сможем её открыть, Данил… — прошипел в отчаянии Миша.       — Тогда вниз, на… — здание на миг сотряслось. Секунды отсутствия твердой почвы под ногами отозвались головокружением. Даню повело в сторону, но он понял это лишь тогда, когда руки Михи подхватили его, не давая упасть.       — Данил, Данил…       — Всё нормально, — он отстранился от Миши, твёрдо встав на ноги.       — Давай на минуту остановимся, — неожиданно предложил тот. — Переведём дух.       — Хф, ладно.       — Ты думаешь, это бомба?       — Это не бомба. Нечто другое. Странное, — парень на секунду замолчал, память снова, всего на миг, вернулась ко нему. — Я видел, я шёл и видел, как на город опускается тень, вернее… — новое молчание. — Рушится, падает, нет, ещё быстрее. Какую-то долю секунды я видел чёрную тень, и тут же здание сотряслось до основания, а взрыв произошёл чуть позже, наверное, полусекундной, хотя мне показалось, прошло немного больше времени.       — Что дальше?       — Не помню. Дальше, помню, что очнулся рядом с тобой. Потом — сам знаешь.       Какое-то время, минут пять, может, они находились в тишине. Миша вновь провалился куда-то в себя, в свои размышления. Данилу не нравилось, когда с ним это происходило и, чтобы попытаться вывести его из этого неосознанного потока мыслей, он решил отвлечь его и двинуться вперёд.       — Миш, Миша, не спи, — он задел его за плечо. — Идем дальше? — спросил тот, не зная, чего ожидать, и где-то внутри кто-то как будто крикнул: «Да ну его на хрен? Опасно же!», но вторая часть его всё ещё рвалась найти друга.       — Идем дальше, — сказал Миша, выйдя из своего скрытого состояния.       Горе-попутчики стали дальше спускаться по лестнице, но чуть торопясь.       Здание вдруг совсем ощутимо затрясло, как самолëт, попавший в зону турбулентности, этаж заходил ходуном. Данил с Мишей едва могли стоять на месте. Стены украшались узорами кривых и неровных трещин. Куски бетона стали обваливаться вниз, обнажая железные прутья. Данил почувствовал толчок в плечо — Миха толкнул его вправо, сам рухнул налево. «Красавчик!» В падении Даня почувствовал что-то неладное. Время, казалось, замедлилось, и он падал неспешно, словно в банке с сиропом. Может, это от стресса ему кажется, что всё замедлилось? Что за ощущение, будто он падает целую вечность? Или тот всё-таки умер и сейчас переходит в вечность. Чёрт! Он всегда боялся умереть.       Всё потемнело, голову сдавило. Какая нелепая смерть! Всегда боялся вечной темноты, пустоты, небытия… Что-ж, страхи сбылись. Однако странно — тьма словно вихрь, Данил падает, но сознание его при нём, он думает. Сердце бьётся, как сумасшедшее, дыхание — как после стометровки. Он летел, летел и с размаху ударился о землю. Миша его толкнул? Он начал падать и падал эфемерно долго. И вот падение, наконец, завершилось. И что это было, чёрт возьми?! Ощущение, будто голову сдавило — без остатка прошло. Он только сейчас осознал, что лежит на холодном полу, усыпанный бетонной крошкой и пылью.       Встав с пола, он во все глаза уставился на потолок. Целый участок бетонной конструкции отломился и упал на пол, расколовшись на груду обломков, которая стеной встала между парнем и его спутником. Он попытался позвать его, узнать, где он, цел ли. И тут услышал из-за «стены»:       — Дэнчик, я здесь! Я в норме, слышишь? Данил, — внятно позвал друг.       — Я слышу, слышу. Я тоже, — услышав его голос, он немного успокоился. И с ним, и со мной всё в порядке.       — Ты не откликался минут пять, — значит, он всё-таки был без сознания.       — Я, похоже, отключился. Ты оттолкнул меня?       — Да, я мог бы перетянуть тебя к себе но, блять, понимаешь, тогда я действовал на автомате. Ты бы так же поступил, и мы бы так же оказались по разные стороны. Но мы ведь живы с тобой, — он будто оправдывался, хотя Данил не винил его и не упрекал ни в чём, наоборот, был благодарен. Он хотел начать что-то говорить, но парень опередил его.       — Спасибо, — это краткое, но говорящее само за себя словно слово заставило его замолчать. — Ладно, Миша, ты прав, мы оба невредимы — это главное. И ты не виноват, и я тоже нет. Но, сук… я всё-таки теперь один.       — Тебе есть куда идти дальше? Мы сейчас с тобой в правом крыле. Я могу спуститься ещё ниже, лестница вроде не сильно пострадала, мы разделимся, хоть это пиздец как глупо. Ты обойдёшь по правому крылу, найдёшь лестницу, тоже спустишься, и мы встретимся.       — И что потом? Если не сможем продолжить путь — вернёмся по правой лестнице?       — Наверное, но согласись, Данил, за это время может что-нибудь произойти, или опять здание повалится, или… кстати, не забывай про эту ебаку, с которой Саня воевал, и про подвал, где Антон очнулся, — после этих слов Данилу не захотелось идти никуда вообще, но выбора уже не было, и он знал, на что шёл. Он, конечно, пожалеет потом, но это будет потом, поэтому — похер.       — ОК, Миша, будем действовать так, как ты предположил, и молиться, чтобы всё было нормально, — здесь такое место, что везде молиться хочется… — Кстати, я походу телефон…       — Он у меня валяется, ахуенно, — хоть кому-то повезло.       — Бля, ладно. Он тебе тоже нужен. Я как-нибудь доползу, — конечно, досадненько, но тут уж его полномочия — всё. Придётся отправиться блуждать по каменным лабиринтам буквально вслепую, тщетно разыскивая приятеля своего, подозревая его в каждом тёмном пятне, более тёмном, чем сама тьма.

***

      Данил сконцентрировал всё внимание на тянущемся в бесконечность коридоре. Тот был по-прежнему мрачен и пуст — но теперь не сверкал даже тусклый свет светодиода телефона. Так что тот брёл в кромешной темноте, окружённый негромкими скрипами и очень слабым, но всё-таки ощутимым запахом плесени.       Двери попадались по левую руку с настойчивой регулярностью, и у каждой из них для него начинался миниатюрный эпизод фильма ужасов: медленно, контролируя каждое движение, он старался приоткрыть дверь на небольшое расстояние — чтобы внести немного ясности в незнакомые помещения — и уже потом позволял себе заглянуть внутрь. В большинстве своём ему попадались различные кабинеты. Рядом с одной из таких комнатушек он обнаружил туалет — тот, похоже, остался со времён возведения здания, опоры под ним были расшатаны, и пол целого помещения почти полностью ушёл вниз.       Разочарованно вздохнув, Даня прикрыл за собой дверь и поплёлся дальше по бесконечному коридору. Впрочем, бесконечность эта оказалась куда короче, чем могло представиться: уже через десяток шагов он уткнулся в очередную развилку, которая вела налево, дальше по этажу или направо, к лестнице, которая была практически единственным его выходом — и страх, что почти выпустил его из своих железных объятий, неожиданно вернулся вновь с порывом непрошеного холодного ветра. Тот неожиданно пронёсся откуда-то со стороны лестницы, и, истерзав живое пламя его души, скрылся в пустоте. И тут же Данилу послышался негромкий, почти неразличимый скрип, идущий наперерез этому этому ледяному порыву. Как будто бы сотни крохотных коготков непрерывно скреблись по монолитному бетону, протачивая в нём мириады сквозных ходов.       Инстинктивно дëрнувшись, Данил выбросил вправо вытянутую руку и начал всматриваться в кромешный мрак. Скрежет будто бы не стал ближе и отчётливее — он всё также существовал на переделе слышимости, где-то далеко и словно не взаправду.       Данил взмолился всем местным духам, чтобы очередной поток ветра хоть на мгновение заглушил эту странную слуховую галлюцинацию и позволил ему спокойно повернуть вправо — но воздух вокруг остался неподвижен. И сходился мёртвой тишью, куда не доставали звуки окружающего мира. Он не слышал больше ни треска, ни стонов гуляющих стен — только настойчивый, скрипучий шорох, не становящийся ещё громче, но всё равно занимающий всё больше и больше пространства. Данил зашагал по левому пути, чувствуя, как покалывает от нервов пальцы и как сталкиваются при каждом новом шаге колени. Он двигался почти против собственной воли, но всё-таки не без любопытства.       К собственному удивлению, парень не встретил на своём пути больше не одной двери. Робкими шагами я пробирался всё дальше вглубь этого прохода, завороженный монотонным поскрипыванием. Чёрный настил под ногами всё тянулся и тянулся во тьму, а одинаковые стенные панели создали иллюзию бесконечного, зацикленного на самом себе пространстве, из которого не было и не могло быть выхода. И звук, этот проклятый звук, что гипнотизировал его с первой секунды своего появления, даже не думал становиться ближе.       Его почти пронзило непрошенное отчаяние. Запертый меж двух стен кромешного мрака, он моментально потерял ориентацию и уже не мог с уверенностью сказать, откуда именно пришёл и куда отправился первоначально. Единственный ориентир — далёкий скрежет — неожиданно приблизился и начал доноситься со всех сторон разом. Он сочился сквозь узкие щели в полу, звучал за стенами и незримой паутиной опускался из-под тёмного потолка… Раздробленный, хаотичный, но при этом — совершенно осмысленный.       Со слабым стоном он отшатнулся назад и врезался спиной в шероховатую поверхность одной из стен. Новый, не слышимый им здесь ранее звук приближался всё ближе и ближе, Данил стал различать, от чего он исходил. Это был скрежет когтей по бетону. Гадкий и до боли пугающий. Из влажной темноты на него уставились страшные белесые глаза. Он отшатнулся и хотел броситься прочь, но тут раздалось угрожающее рычание. Крупная, лохматая собака легко перемахнула расстояние между ними и теперь стояла в шаге от него, наклонив голову и обнажив клыки. Широкая грудь и мощные лапы наводили на мысли о волкодаве, однако морда была слишком узкой, как у овчарки. Засохшая зеленоватая грязь, покрывающая шерсть вокруг пасти и на лбу, выглядела точно чешуя, превращая собаку в исчадие ада. Дикарь снова зарычал, содержание в крови адреналина достигло максимума. Пёс приготовился к атаке. Ещё мгновение, и он, оторвавшись от земли, прыгнул Данилу на грудь. Если бы не стена, собака бы непременно повалила его с ног и вцепилась бы в горло. Впрочем, она и сейчас прыгнула на него с этим намерением. Данил инстинктивно отмахнулся, попал рукой собаке в голову, и она, распластавшись, извиваясь, шмякнулась в сторону. Конечно же, убить такую псину ударом кулака невозможно. Так что не было ничего удивительного в том, что пёс целым и невредимым встал и с удвоенной яростью кинулся в бой. Он не лаял и даже не рычал, а, издав какой-то хрюкающий звук, со смаком вцепился в руку парня. Какая это была боль! Ему показалось, будто сотня острых ножей впилась в его плоть. Кто в этой борьбе за лакомый кусочек человеческого тела окажется победителем, у Данила не вызывало сомнений. Пёс, подлый пёс имел все шансы выиграть этот бой. Но он не планировал проигрывать жизнь этому облезлому куску мяса.       Одним резким движением Данил, сам того не ожидая, свернул твари шею. Собака забилась в агонии. И вдруг все замерло. Время остановилось. Собака заскулила… Она вздрогнула, ее тело обмякло, но окровавленная пасть продолжала беззвучно открываться, словно крышка шкатулки. Тело вытянулось в пыли, глаза ее остекленели, и покрытая кровавой пеной пасть перестала дергаться.

***

      До сих пор видна лестница, ведущая вниз — ступени сереют в темноте, — и теперь Данилу совсем до дрожи не хочется оставаться в одиночестве. Стараясь настроить себя на нужный лад, он зажмурился и начал часто вдыхать холодный воздух носом и выдыхать ртом. Чтобы успокоиться. Чтобы вернуть ударам сердца прежнюю размеренность и сделать правильный выбор.       Но не успел он даже закончить в уме обратный отчёт, как тишина вдруг раскололась на части, давая дорогу отдалённому крику.       — Кто-нибудь! — голос Артёма разносился далеко окрест, заглушая даже мягкий грохот токов крови в ушах Данила, и с первым же его звуком, донимавшие его галлюцинации мгновенно исчезли, схоронившись по тёмным углам. Не осталось больше не нарастающего скрипа, не ощущения полнейшего вакуума — в воздухе вновь появился запах плесени, отсутствие которого он не заметил сразу.       Артём? — слабо откликнулся Данил, озираясь по сторонам. Конкретное направление доносящегося эха уловить оказалось сложнее, чем он думал. — Эй! Это я, Данил, я здесь! Здесь!       Замолкнув и прислушавшись, он начал осознавать, как же пугала эта тупая тишина между нашими выкриками, и как сложно было убедить себя в том, что вот-вот зазвучит очередной возглас, и одиночество вновь отступит — хотя бы на мгновение.       Прошло несколько долгих секунд, которые Данил провёл в предельном напряжении, но тут, справа от него раздался свет мобильного фонаря — и из горла его вырвался вздох одновременно облегчения и полнейшего удивления. Их разделяло всего несколько метров, расстояние, недоступное для сферы свечного света, но тривиальное даже для слабого ручного фонарика.       — Вот ты где, — с плохо скрываемым облегчением произнёс Данил, подходя ближе. Он хотел обнять его, и одновременно ударить, за все его страданья, пережитые за этот промежуток времени.       — Даня, я так рад тебя видеть! Ты не представляешь, я вообще не ожидал увидеть кого-то здесь, не то что тебя, — выпалил он на одном дыхании. Артём улыбнулся ему своей детской и очаровательной улыбкой. Его голос совсем не изменился и был в точности таким, каким он его знал. И ради этого человека он рисковал жизнью?       — Я тоже, — Данил действительно был рад ему. — Спасибо, — скоро в привычку войдёт благодарить.       — За что?       — За то, что живой, Тëмыч…