Три слова

Их провожали, как излюбленных близких родственников. После долгих объятий и тысячи обещаний вернуться, друзья расположились в автомобиле Гвилима и отправились в путь. Джо не рассказал Бену о плане Люси — знал, что тот наверняка отреагирует излишне бурно: начнет ссору или, еще хуже, полезет с кулаками. Возможно, его мнение на счет Харди было чрезмерно предвзятым, но всё же он решил ждать. Джо сидел между Люси и Беном большую часть пути и наблюдал в зеркало заднего вида за короткими взглядами то на него, то на ребят, и Бен метал искры на водительское кресло, видимо полагая, что взгляды водитель бросал от ревности. Однако это надоело ему уже через час, и Харди, умастив голову на плече американца, задремал. Его ладонь мягко сжимала колено Маццелло, а неаккуратные кудряшки щекотали шею, но Джозеф терпеливо позволял ему оставаться в таком положении, отвлекаясь на беседу между остальным «экипажем». — Я уже скучаю! — обняв Рами сзади через спинку кресла, Бойнтон одновременно наблюдала и за дорогой впереди и за нежнейшей и долгожданной картиной умиротворенного союза друзей. Гвилим кивнул и слегка убавил громкость музыки, на что Малек расстроено забубнил: «Это хорошая песня, включи обратно» С каждой минутой близилось очередное расставание, и чем больше Джо об этом думал, тем сильнее ему хотелось, чтобы машина заглохла посреди шоссе и им пришлось несколько часов ждать эвакуатор и, как следствие, Маццелло не смог бы успеть на самолет и ждал следующего рейса. Но автомобиль работал как часы, мчась по гладкому черному асфальту, и вернулись в Лондон друзья даже раньше, чем предполагали, за веселой болтовней и танцами под любимые песни. Гвилим даже не просил подменить его за рулем: в приподнятом настроении он словно совсем не уставал и несколько часов в пути для него были сродни минутам. На город уже опустились предзакатные сумерки, когда Рами и Люси выгружали свои вещи из багажника, и девушка хныкала, как не хочется ей прощаться в очередной раз. Она обнимала то Джо, то Гвила, то Бена, который проснулся на въезде в город и еще не успел прийти в себя. Напряжение исчезло, и Маццелло даже не боялся смотреть на Гвилима и перебрасываться с ним дружелюбными фразочками, про себя размышляя: «Что ему сказать? Должен ли я быть благодарен?» Однако стоило им втроем снова сесть в машину, наступила тяжелая тишина. Харди сверлил взглядом затылок Ли, который пытался разрядить обстановку очередным восхищенным повествованием о своих впечатлениях о поездке, а Джо вновь не мог найти себе места. Когда они прощались у дома Бена, блондин как-то уж слишком крепко сжал ладонь Ли и, бросив короткое «Увидимся!», скрылся в дверях. — Можем съездить за твоими вещами и вернуться, — предложил Гвилим, пристегивая ремень безопасности. — Зачем ты это сделал? — наконец обнаружив в себе силы, произнес Джозеф, развернувшись к другу всем корпусом, игнорируя тугой ремень поперек его тела. Ли помассировал переносицу уставшими пальцами, вернул руку на руль и медленно тронул автомобиль с места. — Я не хотел, — он говорил, не глядя на Маццелло, испытывая не то вину, не то раздражение: было видно, мужчина жалел о том, что вообще ввязался в эту авантюру. — Но Люси меня убедила. — Его тон выдавал беспокойство, и Джо умилился бы, не будь он так раздосадован. — Все знают, что между вами что-то есть уже давно. А еще, все знают, что вы законченные идиоты. Подобный ответ вполне мог удовлетворить любопытство Джо — в конце концов, для него это и не было новостью. — Мы решили просто слегка вас подтолкнуть, но ситуация… как бы так сказать, вышла из-под контроля. Маццелло слушал его, и обида сама собой ослабевала из туго затянутого узла в центре груди в ворох нитей: распутываясь, они соединяли события и эмоции между собой, создавали единую картину — большое воспоминание, о котором можно будет либо посмеяться, либо поплакать в далеком будущем. Ли ждал американца у входа в отель. В окно Маццелло видел, как он то говорил по телефону с широкой, но по-детски неловкой улыбкой, то подписывал плакат и делал снимок с из ниоткуда возникшей фанаткой. Вещей у Джо было немного, но он собирал их нарочито медленно, ожидая ответа Бена на свое сообщение — написал его, чтобы не упасть, как снег на голову. «Конечно, приезжай!» — ответил Харди, и сердце рыжего, пропустив удар, забилось с двойной скоростью. — Извини за это, Джозеф, — Гвил посмотрел ему в глаза только когда они вернулись к дому Бена. — Мы не думали, что всё выйдет таким сложным. Джо улыбнулся ему и хлопнул по плечу. — На самом деле, спасибо за это. Ли опешил, и выражение его лица сменило три эмоции: недоумение, облегчение и радость, и мужчина даже не пытался этого скрыть, крепко пожимая руку Джо одной ладонью за кисть, а другой — за предплечье и потряхивая их так сильно, что всё тело Маццелло вздрагивало тоже. — Мы правда идиоты, — выйдя из машины, Джо подмигнул ему и тут же отвернулся, принявшись заталкивать чемодан на ступеньки. Никогда еще встречи с Беном не были такими желанными. Он бежал по коридору, гремя сбитыми долгими путешествиями колесиками чемодана и предвкушал руки Харди, его губы и запах: нежный цветочный одеколон в смеси с терпким сигаретным дымом. Словно они не виделись вечность, пусть на деле и прошло лишь пару часов, стоило британцу открыть дверь, как он тут же оказался стиснут объятиями. Чемодан упал аккурат рядом с ногой Джо. Фрэнки радостно скакала в ногах, желая урвать и себе кусочек ласки малознакомого, но уже любимого гостя. — До меня только что дошло. — Бен копошился на кухне, такой уютный и домашний в спортивных штанах и свободной майке, с влажным беспорядком на голове — видимо, только вышел из душа. Маццелло наблюдал за ним из-за барной стойки, усевшись на высоком стуле и не торопясь нарушать своё молчание. Впервые за долгое время Харди был настолько умиротворен, что его кожа будто бы излучала теплое свечение, и американец не хотел этого портить. Он медлил с рассказом о Гвиле и даже не представлял, как вообще завести этот разговор: как обычно отшутиться, быть крайне спокойным или же и вовсе молчать до скончания дней. Бен прервал его мысли, заговорив после короткой паузы: — Наш первый секс был в доме Роджера Тейлора, — спокойно произнес он, поставил перед Джо тарелку с пестрым салатом из морепродуктов и стал наполнять широкий бокал белым ароматным вином. Маццелло поперхнулся слюной и закашлялся, склонив голову к столешнице. Кашель переходил в утробный свист, пока голос мужчины совсем не охрип и на судороги не осталось сил. Волна стыда накрыла его с головой, смыла все прежние чувства и оставила после себя неприятный след — злость на самого себя: как они только могли посметь заниматься чем-то подобным в доме легенды. — Кошмар! — прохрипел рыжий, резко выпрямив спину и бессильно уронив руки на колени. Вся кровь американца то поднималась к голове, то опускалась в ноги, как в лавовой лампе, и оттого его лицо загоралось яркой красной вспышкой, затем бледнело до тех пор, пока не сливалось с белоснежным кухонным гарнитуром. Харди же, напротив, будто бы гордился содеянным. Он спокойно запрыгнул на стул и теперь вертел перед лицом большую розовую креветку, нанизанную на сверкающую вилку. На его лице играли отблески и было непонятно, вызваны ли они отражением света ламп или же его собственных глаз от гладкой поверхности посуды. — Зато какое воспоминание! — Бен рассмеялся и всем телом повернулся к Маццелло, положив креветку на место и обрушив ладони на бедро американца. Джо все еще пытался наладить дыхание, сбито бормоча проклятия себе под нос и теребя ткань брюк, потому от этого жеста он вздрогнул и уставился на блондина туповатым взглядом. — Я никогда не был так серьезен, Джо, — произнес Харди после недолгой паузы, и его лицо вдруг переменилось, помрачнело, но Джозеф всё еще мог прочитать на нем нотки небывалой нежности, которую раньше он видел только в глазах его родителей, в их обращенных друг к другу долгих взглядах. Обычно они молчали, но было ясно: разговор идет полным ходом, но никто, кроме них, не может его слышать. Нечто настолько сокровенно-прекрасное таилось в тех глазах, о чем Джо и мечтать не мог. Теперь ровно такой же взгляд смотрел в самую его душу, преодолевая путь от хрусталиков глаз через мозг и по всем кровеносным сосудам, но не останавливаясь на одном только сердце. Вместо этого та нежность разливалась по всему телу, и конечности Маццелло вдруг занемели. Он медленно развернулся и взял ладони Бена в свои. Наверное, любимым не нужно разговаривать, думал в этот момент американец. Наверное, они понимают все и без слов. И он понимал. Слышал внутри себя крик: «Я люблю тебя!» Слова, которые Бен не произносил вслух, ласкали изнутри голову Джозефа, обнимали его тело ласковыми прикосновениями, разжигали пламя на дне самой темной бездны, и этот свет обнаруживал, что на самом деле там не так уж и страшно. Когда многоэтажка исчезла в глубоком ночном мраке, а винная бутылка одиноко возвышалась над пустыми приборами, мужчин уже не было на кухне. Осознавая необходимость прощания, они словно старались как восполнить всё уже упущенное, так и создать нечто новое, что останется с ними до следующей встречи. — Выбрось картонку, — серьезно попросил Харди в перерыве между поцелуями. Они скрылись на большой постели среди одеял и подушек, освещенные только отблесками синих ночников из углов комнаты. Джо рассмеялся и прижал к себе горячее тело возлюбленного. — А что мне делать, когда тебя не будет рядом? Харди навалился на него и сел сверху, и его аккуратный носик касался подбородка Маццелло ласковыми медленными поглаживаниями. «Я всегда рядом» в своей голове слышал Джо и не решался больше нарушать спокойствия их мысленного разговора. «Я буду скучать» «Не уезжай, пожалуйста» В ритм его пульса эти слова бились о рёбра. Мужчина уже не мог разобрать, звучали ли они внутри него или это Харди тихо шептал между паузами коротких стонов. Нью-Йорк перестал быть любимым городом Джо с тех самых пор, как излюбленная часть его жизни скрылась в облаках по мере увеличения высоты полёта. Путь домой был непростительно долгим. Долгим настолько, что актеру приходилось уговаривать себя не закатить скандал с просьбами развернуть самолет. Он всё еще чувствовал на себе крепкие объятия друзей, видел их улыбки, слышал громкие голоса: «Скоро увидимся! Любим тебя!» На его щеках еще не высохли молчаливые слёзы Бена, который тот старался скрывать, и никто, кроме Джо, прижавшегося к нему прощальным поцелуем в укромном уголке, не мог чувствовать их горечи. Джо и сам плакал. Вернувшись в свой дом, ставший отвратительно большим, помрачневшим от одиночества, так долго копившегося в его стенах, мужчина закрыл все окна и двери, спрятался в спальне и перебирал в голове каждое воспоминание минувшей поездки, подолгу смакуя особенно приятные и быстро перематывая унылые. Бен все же узнал то, что Маццелло скрывал от него. Бесстрашный Гвилим взял эту заботу на себя, но, к удивлению всех, Харди успокоился быстро. Вспыхнув сиюминутным гневом, он лишь наорал на друга, но уже после одной сигареты равнодушно бросил: «Что было, то было» Позвонив Бену вечером, Джо долго выслушивал его возмущения, но они были вызваны скорее детской обидой, чем настоящим раздражением. Бен говорил: «Вот ублюдок, играл нами, как хотел!» А Джо слышал: «Мы могли прекратить это раньше» И сам думал: «Нет, не могли» Все его негодование давно преобразовалось в благодарность, ведь именно из-за манипуляций Ли они наконец сделали выбор. Он наконец сделал выбор, который с самого начала, в общем-то, был очевиден. Казалось бы, ничего не мешало Маццелло понять свои чувства. Ничего, кроме него самого. Бен приехал к нему в начале апреля, когда задний двор уже вовсю был покрыт ярким зеленым ковром, и солнце резало глаза. Все окна в доме Джо были открыты, комнаты наполнял сладкий аромат цветов фруктовых деревьев и влаги еще не сошедшей росы. Не спав всю ночь, актер был донельзя бодрым. В ожидании возлюбленного он не мог найти себе места, подсчитывая каждую секунду гулкими ударами сердца в ушах. Это был сложный месяц для Харди. Заканчивались дополнительные съемки одного фильма, и тут же начинались другие. Первое время он звонил Джозефу при первой возможности хотя бы на секунду услышать его голос, но через пару недель стал ограничиваться короткими сообщениями. Джо понимал это, но тоска не убавлялась от его понимания. Мечась из одного угла дома в другой, Маццелло уже не мог придумать себе занятия, едва не начал разводить комнатные растения, лишь бы не проверять телефон. Задребезжал будильник — пора ехать в аэропорт. Сорвавшись с места на сумасшедшей скорости, Маццелло в итоге приехал, когда самолет еще преодолевал воздушную границу страны. Как он и ожидал, со временем внимание фанатов утихло. Он стоял посреди зала в толпе пассажиров и встречающих, и никто не смел его тревожить. Оглядываясь на каждый шорох, спустя полчаса мужчина был измотан. «Ну где же» грустно думал он, когда очередная белокурая макушка оказывалась чужой. Харди появился внезапно, когда Джо уже значительно устал вертеть головой и постоянно подниматься на носки, чтобы видеть хоть немного дальше. Легким быстрым шагом британец мгновенно преодолел зал. Посвежевший, слегка поправившийся, он снова походил на пухлощекого ребенка. И пусть во взгляде читалось утомление, при виде Маццелло он словно расцвел, игнорируя взгляды прохожих и набрасываясь на шею возлюбленного. — Ты на недельку? — после долгих приветствий спросил Джо, не отпуская от себя блондина, продолжая крепко держать его плечи в тисках своей влюбленной печали. Харди отстранился, заглянул в его глаза, напоминая о нежности, которую Джо испытал лишь однажды, но уже не мог без нее жить. — Остальные вещи доставят, — вкрадчиво произнес он. До Маццелло долго доходил смысл этой фразы, а когда он наконец понял, был готов развалиться на части. «Твой кто-то для любви уже здесь»