Круговорот волшебников в природе

Меньше всего Кролл хотел знать что Альбус Дамблдор, к примеру, имеет милую привычку плакать во время оргазма. Или о том, что у Геллерта Гриндевальда есть презабавная татуировка в виде феникса на левой ягодице. Или что Гриндевальд не любит делать это лицом к лицу – по крайней мере, с Кроллом. Наверное, они оба что-то использовали – зелье ли в обязательной чашке чаю, произнесенное сквозь зубы заклинание… Иначе как объяснить, что даже после того, как один великий идиот трижды за сессию назвал его Альбусом, а второй рассеянно ляпнул «Ну ты понимаешь, Геллерт» непосредственно перед, Кролл продолжал оставаться в приподнятом, так сказать, настроении и в обоих случаях довел дело до логического конца. С Дабмлдором получилось спонтанно: Кролл заявился в Хогвартс как бы поразведать, и нарвался на чаепитие и проникновенный, чуть влажный взгляд поверх дымящейся чашки; и когда Дамблдор как бы случайно положил руку ему на колено… Мерлин бы с ним, в этом смысле Кроллу нравились и мужчины, и женщины. Нет, он использовал потом очищающие чары, но ванну принять не успел, о чем пожалел непосредственно после явления Гриндевальда пред очи верных последователей. Великий революционер среагировал на Кролла совершенно как гончая, учуявшая поблизости перепелку. Напрягся, прищурился, подошел, по своему обыкновению, вплотную… И принялся откровенно принюхиваться. После чего коротко велел явиться к нему в кабинет сразу после собрания. В отличие от хогвартского красавца, Гриндевальд не стал тратить время на чаи и разговоры – подобрался сзади, уткнулся носом в шею, шумно обнюхал и решительно нагнул. А через полчаса или около того – подставился сам. Тогда-то Кролл и узрел дивную татуировку. И узнал, что на самом деле он Альбус, а не кто-то там. Так оно и продолжалось. Визит в Хогвартс – чай – беседа – долгий взгляд – постель – О, Геллерт! Прищур – обязательное обнюхиванье – сдавленный вздох – Альбус, der Blödser (а то и что покруче) – и сухое: «Можешь быть свободен, Кролл». Хоть бы раз кто-нибудь соизволил уронить: «Не будешь ли ты столь любезен передать этому…» Максимум откровенности: «И как обстоят дела, ну ты понимаешь, ТАМ» Нет, оба предпочитали страдать в разлуке (или Кролл вообще перестал понимать в любви) и иметь его, Кролла, во всех смыслах этого слова. Поначалу это очень даже льстило. Еще бы, два сильнейших волшебника нашего времени выбрали не кого-нибудь, а его, Кролла – не самого, будем честными, выдающегося красавца. Потом весь этот идиотизм начал отчетливо раздражать. Особенно когда Кролл стал невольно сравнивать кое-чьи постельные замашки и пришел к выводу, что уж в этом отношении Дабмлдор с Гриндевальдом идеально друг другу подходят. Однажды Кролл разозлился настолько, что поддался на давние уговоры Нагеля и принял участие в небольшой вечеринке на троих – он, Нагель и Винда Розье. Настроение улучшилось ровно до очередного обнюхивания. А в Хогвартсе Кролла встретил концентрированно печальный и даже чуть влажный взгляд. И хоть бы один обругал, что ли. Да за кого эти двое его, Кролла, принимают? Полегче стало, когда Гриндевальд загремел за решетку; но Кролл чуял печенкой, что так легко и просто не отделается. Дамблдор-то никуда не загремел, и запас чаю в Хогвартсе был, судя по всему, неисчерпаем. «Как жить прикажете?!» - уныло размышлял Кролл, пока горячо любимый, чтоб ему пусто было, сбежавший от американцев, Гриндевальд производил смотр верных сторонников. «Да разве же это жизнь?» - продолжал Кролл еще более уныло сразу после своих неосторожных слов об Альбусе Дамблдоре, чтоб ему лимонной долькой подавиться. Примерно те же мысли роились в голове, пока он, Кролл, задумчиво стоял столбом перед сенной веселенького голубого пламени. «Жить-то хочется. Да разве ж это вот жизнь?! Да гори оно все…» Сделав шаг, он даже почувствовал облегчение. Наконец-то этот дурдом закончится. По крайней мере, для него, Кролла. И пускай эти двое что хотят, то и… На этой оптимистической мысли боль сделалась невыносимой, и Кролл наконец-то умер. То есть, он подумал, с трудом подняв тяжелые веки, что да, свершилось. А потом в нос ему радостно ударили ароматы паленых волос и паленой же шерсти, и мягкий, полный укора голос Альбуса прошелестел над головой: «Зачем же ты так, мальчик мой?» Что оставалось измученному донельзя Кроллу? Только закатить глаза и потерять сознание… Жизнь продолжалась.