дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг © в. маяковский я крепко сплю мне снится плащ твой синий в котором ты в сырую ночь ушла © а. блок
— *** —
0.
down towards the ground gravity smiled © bon iver Фьюри смотрит на него с недовольством. Его брови нахмурены, темный лоб сморщен. — Вы уверены, офицер Барнс? — спрашивает Хилл, помощник шерифа, стоя у окна. Дневной свет играет в ее черных жидких волосах. — Думаю, да, — тихо говорит он, но он ни в чем не уверен. Не теперь. Фьюри чертыхается сквозь крупные темные губы. — Это немыслимо, — возмущается шериф. — Я не собираюсь терять такого ценного сотрудника. — Он откидывается на спинку кресла. — Где я, по-твоему, найду Роджерсу нового напарника твоего уровня? И напомни-ка, что я говорил вам двоим при приеме в штат сотрудников? Личные проблемы не должны влиять на вашу работу. Баки прекрасно знает это. Он не дурак. Однажды он пришел сюда, в Департамент полиции Нью-Йорка, со Стремлением. С чувством правильного выбора. После бруклинского приюта, контракта в армии и учебы в академии, которую он закончил на отлично, он только этим и хотел заниматься. Спасать людей, наказывать плохих ребят, помогать своей стране, своим соотечественникам. Ведь что отличает хорошего копа от плохого? Именно это. И в тот день два года назад он так и сказал Фьюри — тогда, когда новоиспеченный шеф только узнал об их отношениях с... — он не хочет вспоминать — он сказал: никакой личной жизни на службе, сэр. Теперь это уже не имеет смысла. — Я прошу прощения, сэр, но я уже все обдумал, — обрубает Баки. Продолжает так же стойко: — Либо я сдаю значок, либо вы переводите меня в Бостон. Это ультиматум. Он говорит все четко, уверенно, твердо. Он все обдумал. Никаких больше компромиссов, нет, он не сможет. Фьюри качает головой. Его взгляд блуждает по столу, заваленному бумагами. — Я позвоню шефу Пирсу, — сдается он и чиркает на желтом скетче напоминание. Фьюри всегда был понимающим человеком. Выросший без отца, Баки нашел в нем неплохой пример для подражания, всегда слушался его с сыновьей чуткостью. Баки благодарен ему за это. — На сборы даю три дня. Если повезет, поедешь в Бостон через неделю-полторы. — Он не смотрит на Баки, но Баки и без того поднимается и забирает куртку. — Свободен. Баки кивает, прощается с Хилл, выходит из кабинета. Он сворачивает влево, подходит к своему столу, на котором все педантично чисто прибрано. Рядом с компьютером — три фотографии в деревянных рамках: покойная мама, сестра Бекка и... В желудке поднимается тошнота и ворочается неприятным, болезненным комом. Он резко ставит уже припасенную коробку на стол и методично начинает собирать в нее вещи. Две фотографии он скидывает первыми, кладет их картинкой вниз, одну выкидывает в решетчатую черную урну неподалеку. Все в отделении смотрят на него. Кто украдкой, кто без смущения — прямо. Чей-то взгляд Баки чувствует кожей, на чей-то не обращает внимания. К нему подходит детектив Картер. У нее немного помятый, виноватый вид. Локоны каштановых волос покачиваются при ходьбе. Красные губы поджаты. — Джеймс, я... — начинает она, но затихает, когда видит, что он не поворачивается. Баки не хочет на нее смотреть. Когда он на нее смотрит, он видит синюю двухместную кровать и то, как детектив Картер натягивает на свои длинные гладкие ноги черные чулки. Она ни о чем не жалеет, Баки чувствует. К чему вообще этот цирк? Но она продолжает с упрямством: — Я только хотела сказать, что мне жаль, что так вышло. Мне жаль, что ты увидел все вот так. Это неправда. Он не дурак. Они давно морочили ему голову, просто обводили его вокруг пальца, а он и рад был жрать дерьмо, которое они ему скармливали. Как давно они... Он не хочет об этом думать. Он ничего ей не отвечает и принимается собирать личные вещи. Чашку, подставку для карандашей, механическую точилку. Две синих папки, набор файлов. Картер еще стоит немного позади него, молчит и мнется, а затем сдается и уходит, постукивая каблучками, и он не оборачивается — черта с два он обернется. Джеймс Барнс никогда не оборачивался. Он так же молча надевает куртку, натягивает на макушку черную кепку с ровными буквами «ДПНЙ» и берет коробку под мышку. Все по-прежнему смотрят. Кто-то отводит взгляд, быстренько прячется за монитором компьютера, когда он поворачивается и идет к выходу. Кажется, каждый здесь знает, что произошло. Каждый знал уже очень давно. А он один был не в курсе. Это горьковатая паранойя, настойчивая, приставучая, как сухой кашель. Он понимает, что это ложь, но неприятное чувство не уходит. Будто на него напялили колпак позора и он теперь блещет им всем вокруг. — Барнс, погоди минуту, — зовет офицер Романофф, Наташа. Он останавливается у самого выхода, ждет, пока она накинет бордовый плащ. — Пройдемся? Она берет сигареты, простые «L&M» без всякого вкуса. Он немо ждет ее на крыльце. Туда-сюда снуют уже бывшие коллеги. Он только успевает кивать им. На улице холодно, в лицо дует ветер вперемешку то ли со снегом, то ли с дождем. Небо серое, хмурое и все вокруг тусклое-тусклое. Вот тебе и ноябрь в Нью-Йорке. — Прохладно сегодня, — говорит Наташа. Ей никогда не нужно было таких глупых поводов, чтобы начать разговор, но сейчас она явно чувствует себя не в своей тарелке. Баки не считает нужным отвечать. Наконец, она в лоб спрашивает: — Ты уверен? Этот вопрос он слышит не впервые. Но он уверен. В эту минуту — как никогда. — По телеку обещали минус три и снег, — невпопад сообщает он, как будто это имеет смысл. В его куртке холодно, но застегиваться не хочется. Наташа ловко прикуривает сигарету, медленно выпускает дым. Ее взгляд сосредоточенный и задумчивый. Баки отворачивается, смотрит на машины, здания, прохожих. — Можешь переночевать у нас, — вдруг предлагает Наташа. Прошлой ночью он был в отеле, хотя все равно не спал. Сегодня он собирался вернуться в квартиру — он не хочет называть это место домом, больше не хочет — за вещами, сразу как решит вопрос с Фьюри, но теперь его энтузиазм немного поубавился. Ехать к друзьям ему не хочется — потому что тогда придется рассказывать, объяснять, а он не может, — но ледяной, пустой номер отеля его почему-то пугает. Именно сейчас, когда он стоит посреди улицы с коробкой личных вещей в руках. — Сам знаешь, Бартон точно не будет против. Баки молчит. — Не знаю, — тихо говорит он. — Да брось, — спорит Наташа. — Попьем пива, посмотрим бейсбол. Он слабо улыбается. — Заманчивое предложение. На самом деле, ему ничего не хочется. Ни компании, ни пива, ни бейсбола. Ни отельного номера, ни Бостона. Но так нужно, иначе он не сможет. В Бостоне у него есть знакомые копы, парочка неплохих, толковых ребят — Уилсон и Рамлоу. Они помогут обустроиться, найти жилье на первое время. У Уилсона, конечно, не остановишься, у него вовсю семейная идиллия — не так давно он съехался со своим парнем, — но зато у Рамлоу можно перекантоваться. Рамлоу понимающий, тактичный парень. Он не будет тащить ничего клешнями. В академии они неплохо ладили. Наташа будит его от оцепенения: — Послушай, ты не должен, — говорит она, — проходить через это один. Он не должен? В этом ведь весь смысл. — Спасибо за поддержку, — отвечает ей Баки, берет из ее рук сигарету со следами помады на фильтре, затягивается пару раз глубоко. — Но я должен сам. В конце концов. Это то, что он всегда делал. Справлялся со всем в одиночку. ~ Он не хочет видеть его — его, потому что его имя как песок на зубах, — поэтому едет за вещами с утра, когда он как раз на дежурстве. Квартира кажется холодной и чужой, какой-то необжитой, пустой. Баки отворяет дверь, кидает ключи на тумбу. Проходит в гостиную, зачем-то поднимает пульт с пола и аккуратно кладет его на кофейный столик рядом с начатой «Божественной комедией». Рядом с чашкой недопитого кофе, полупустой пепельницей. Он не снимает ботинки, поэтому оставляет влажные следы на паркете. Проходит в кухню, оглядывает ее — ему отсюда ничего не нужно. Все купит при необходимости. По правде говоря, он не думал, что однажды покинет это место. Жизнь кажется тебе такой безоблачной и чистой, когда ты влюблен. Это очень глупо, даже по-детски. Тебе кажется, что ничего никогда не изменится, ничто не испортит этой идиллии. Все будет вот так хорошо и уютно, и тепло чужого тела будет под боком до самого конца — они оба говорили так, говорили «я с тобой до конца», они говорили. И ты веришь в это. Ты так и думаешь — это и есть счастье. Оставленная у кровати чашка зеленого чая с присохшим пакетиком. Вторая зубная щетка в ванной. Стянутое одеяло по ночам. Приоткрытое окно. Карандаши и черные гелевые ручки валяются по всему полу. Ты думаешь — вот так выглядит твое счастье. После самоубийства матери, пяти лет в детдоме, после армии и академии за ней — вот, прямо в руках. А потом она. Сидит на синей смятой кровати и натягивает черные чулки. Голые полные груди прикрывают каштановые локоны, спадающие с плеч. В спальню он заходит позднее всего. Ему теперь не нравится это место. Что-то будто сломалось в нем, когда он увидел. Нечто потаенное, скрытое. Больше ничего не будет как прежде. Широкая кровать, способная приютить двух крепких мужчин — и одну маленькую женщину. Это уже не его кровать. Он смотрит на насыщенно-синее покрывало и видит — детектив Пегги Картер ловко натягивает свои чулки, прикрывает низ куском одеяла. Она не смущена, не стыдится. И ОН — он тоже. Баки видит: он со странным смирением надевает серые боксеры, джинсы, застегивает ширинку, а футболку оставляет валяться на спинке стула. — Я думал, ты придешь позднее, — только и говорит он, как будто о погоде. А она никуда не торопится. Она... Баки не задерживается в спальне. Скидывает в сумку все, что попадается под руку. Одежду без разбора, ноутбук, зарядное от смартфона. Он не берет фото или что-то личное. Ничего — на память. Ему не нужно. В ванной он забирает лишь бритву и зубную щетку. Сюда он больше не вернется, он чувствует это. Он оставляет ключи в прихожей и захлопывает дверь. Внутри все пусто и мертво. Он едет в отель, снимает еще на пару ночей свой прежний номер. Зайдя, кидает сумку на пол под стол, стягивает промокшую куртку. Ему хочется спать — он вымотан, поскольку не спал целые сутки, но он знает, что не уснет. Он бы выпил, если бы алкоголь имел над ним хоть какую-то власть, но — нет, он пьянеет с большим трудом. Он заказывает тайскую еду в номер, но ничего не ест. По телеку крутят какой-то старый сериал, глупое ток-шоу и «Скажи «Да» платью». Баки бездумно смотрит, временами щелкая каналы. Так проходит ночь. Наутро он проверяет смартфон — вдруг сообщение от Фьюри, — но история пуста. В семь пишет Наташа, скидывает ему забавное фото Клинта с пиццей во рту и предлагает присоединиться к вредному завтраку. Он коротко отказывается, не забыв добавить глупый смайлик, чтобы Наташа не вздумала приезжать к нему. Она хороший, преданный друг — они вместе многое прошли, включая академию, — но он должен сам. Он знает, что должен.