Останьтесь после занятий

Гарри сидел на уроке, а все мысли были где-то далеко-далеко. Там, где его любят так, как никогда и никто его не любил. Там, где он говорит, кому и когда заткнуться за последней партой. Целый мир, подвластный лишь ему одному, существовал в его голове. От осознания того, что завтра у него будет урок в том самом подземелье, и он снова будет в одном и достаточно тесном помещении с профессором Снейпом, у Гарри появлялось звенящее чувство, как будто кто-то от души ударил его по щекам и к ним прилила кровь настоящим фонтаном. Больше всего он удивлялся тому, что просто прогулял пару после их последнего секса. Он был так уверен в себе, так решителен... и в итоге не справился с чувствами. Справедливости ради, он просто сидел в комнате и дрочил как сумасшедший. Его волосы были мокрыми, будто он только что из-под душа, простыни превратились в потное гнездо. В воздухе ему чудился этот особый запах соития, а возможно, что не чудился, и он принес его на себе. Гарри занавесил кровать и сказался больным, когда не смог усмирить стояк. И никто ничего, кажется, не заметил, правда, один раз в спальню вернулся за чем-то забытым Невилл, но он быстро ушел и лишь мельком взглянул на занавешенную кровать Гарри, видимо, решив, что он спит. Тот и правда затаился как мышка, хоть это и было нелегко. Тогда ему каким-то образом удалось пережить это. И он даже не знал, сможет ли вновь. Конечно, он хотел повторения. Хотел и боялся, но желание было сильнее всех тревог. И, как ни странно, хотел снова оказаться сверху. Это буквально пьянило. В некоторые минуты он так сильно этого хотел, что был готов вскочить, перевернуть парту и потребовать исполнения своих желаний сию же секунду. Вот было бы забавно посмотреть на лица всех в аудитории, если бы он так сделал. Что там говорила тетя Петунья, когда Дадли начал проводить по часу в ванной? Наверное, он стал взрослым. *** Все, что было известно о Северусе Снейпе - он никогда не был паинькой. Эта паскуда вечно попадал в неприятности, но всегда, как электрический уж, оказывался где-то подальше от места событий. Выплывал сухим из воды. Конечно, в школьные годы его репутацию все-таки подмочили, и не раз. В частности, компашка Поттера и Блэка однозначно имела на эту тощую задницу виды. Профессору Макконагалл было неясно, в чем была суть их конфликта, но признаться, иногда ей даже казалось, что дело в неких любовных делах. Однажды они перед всей школой сняли с него штаны. Слизнорту пришлось писать письмо его матери с извинениями, и, конечно, было за что. Самой Минерве тогда было неловко: она просила Альбуса сделать Люпина старостой, чтобы иметь хоть какой-то рычаг влияния на эту компашку, а в итоге оказалось, что и с самого Люпина спрос небольшой. Что тут скажешь, мальчишки. Правда, Макконагалл не очень любила приводить все знаменатели к пошлым половым эксцессам, но тут все было налицо: пубертатный период, все дела, буйство гормонов, война за территорию. Почему они воевали с самым неочевидным противником, правда, было неясно, но кто ж их разберет. Больше им такого не позволялось, особенно когда Эванс взяла дело в свои ежовые рукавицы. Но были и другие странности. Он вообще любил постоянно где-то быть застуканным с каким-то мальчишкой. Будь это Поттер, с которым они сцепились, как те бараны, или Лестрайндж, с которым они якобы пишут эссе в 9 вечера на скамейке в безлюдном коридоре подальше ото всех - чтобы сосредоточиться, конечно. В общем, профессор беспокоилась за моральный облик своих студентов, сильно беспокоилась, но профессор Дамблдор всегда уверял ее, что Северусу можно доверять. Насчет доверия она и не переживала. Ее волновали несколько более низменные материи... Особенно после появления Гарри Поттера, так же вечно попадающего в передряги с момента своего поступления. В итоге Поттеры и Снейп казались ей каким-то странным причудливым уроборосом, скрепленным то ли вселенской ненавистью, возвращающейся стократ спустя годы, то ли какой-то безумной формой созависимости, как инь и ян, где черное не может без белого, потому что на сером его цвет теряет всякий смысл. *** Когда Северус входил в Большой Зал, Гарри инстинктивно старался повернуться к нему спиной, и он это замечал и легонько улыбался краешками губ. Замечал ли это Поттер, другой вопрос. Иногда ему казалось, что большой и страшный Снейп насмехается над ним. А потом он вспоминал все позы, в которых его имел, краснел и, не отрывая взгляда от тарелки, припоминал те, которые почему-то не попробовал. Временами Снейп подумывал сходить к нему сам. Появиться у изголовья кровати, как вампир или мстительный дух. Или еще лучше и безопаснее, хоть и не так возбуждающе, позвать его на отработки. Наказать этого плохого мальчишку, забывшего о нем так надолго. Все-таки, стоит показать ему, что, как говорят магглы, порядочные люди хотя бы перезванивают после того, как получили то, зачем пришли. Только вот зачем, зачем он приходил?.. Если честно, Снейп терялся в догадках. И ему это откровенно нравилось. Он давно не знавал партнера, о намерениях которого не имел ни малейшего понятия. Конечно, он мог бы прочитать его мысли, но для этого надо быть хоть чуточку ближе и интимнее, чем в переполненном Большом зале через столы с едой и напитками. Еще иногда он осторожно опасался, что Дамблдор каким-то образом прознает, какие намерения по отношению к его любимчику он скрывает. Снейп давно смирился с тем, что Дамблдор знает все, что происходит в стенах школы, но иногда ничего не говорит из чисто британской тактичности. Однако, неплохая идея - выбраться из замка. Может быть, на природу, в Лес... Интересно, Поттер любит пикники? Забавно, что на его теле, всегда таком бескровном и, можно сказать, однотонном, до сих пор виднелись отметины губ Поттера. Это необыкновенно тонизировало и вместе с тем угнетало одновременно. Ну какие такие интрижки в его-то возрасте и положении? Его уволят прежде, чем он успеет сказать слово квиддич, если Поттер не оставит свой грязный рот на замке. Доказать его присутствие во влажных фантазиях мальчика не составит труда. А вот с уликами сложнее. На самом деле, детям, особенно выросшим среди магглов, всегда кажется, что мир волшебников должен быть идеальным, справедливым и толерантным, но почему-то все магические ужимки, на которые способны заурядные маги, обычно лишь усложняют процесс, например, проведения следствия или доказательства вины. А исключительные маги вроде него самого встречаются крайне редко, а обычно не попадаются совсем. Ведь что может быть утомительнее и скучнее, чем служить букве закона, когда ты способен перевернуть ее с ног на голову и превратить "Р" в русскую букву "Ь", не имеющую звука (да, Каркаров тоже был хороший учитель, когда не кричал). Снейпу казалось, что стоит только руку протянуть, и можно получить все желаемое. По факту, он мог щелкнуть пальцами, и Поттер прибежал бы к нему на четвереньках, сдирая коленки в кровь. И от одного только нахождения на этой грани становилось душно. Он как бы разрешал ученику иметь свободу выбора, и, хотя выбора особо не было, он чувствовал себя повелителем. Это создавало странную пустоту, пространство для маневра. Ощущая эту силу и власть, он был готов находиться на коленях и называть его повелителем, готов позволить надеть на себя поводок и выгулять по подземельям. Все это становилось увлекательной игрой, а не чем-то унизительным или неприятным хотя бы отчасти. Раньше он никогда такого за собой не замечал. Не то, что ему больше нравилось доминировать, скорее, он к этому привык, даже формально будучи "пассивом", а уж в противном случае тем более. Теперь динамика с партнером изменилась так естественно и непринужденно, как будто его наконец научили дышать. И он хотел сделать глоток свежего воздуха. Так он думал, в сотый раз пересматривая один особо пошлый момент с отсасыванием в позаимствованном у Дамблдора Омуте памяти. Когда он иногда мастурбировал за этим чисто эстетически прекрасным занятием, он внутренне молился лишь на то, что не заснет или просто забудет убрать эти воспоминания из чаши перед тем, как отдать ее директору. Он невольно представлял себе укоряющий и немного лукавый взгляд лучащихся голубизной глаз перед оргазмом и это добавляло перчинки даже в самые непримечательные сцены с Поттером. Но особенно ему нравился момент, когда тот просто встал и ушел. Встал и ушел. Бросив что-то на прощанье. Дерзко, не оборачиваясь на оставленного любовника. От этого по телу бежали мурашки. И ему очень не терпелось, чтобы этот искушенный в утехах юноша ворвался в его кабинет прямо здесь и сейчас и так жестко оттрахал, чтобы все ближайшие лекции пришлось вести стоя.